Цвет любви, стр. 21

— Я велел вам ждать в своем кабинете. — Произнося эту фразу, он почти кричит, и я съеживаюсь. А потом прихожу в ярость, потому что он весь день сбивает меня с толку своими переменами настроения. Или он думает, что со мной можно так обращаться?

— Да, вы велели мне подождать. Но поскольку у меня не было конкретных поручений, я сама могла решить, что и где я буду делать. Может быть, ваша секретарша и ваш шофер всегда делают то, что вы им говорите, но ведь вы им за это платите.

На его лице отражаются недоверчивость и удивление. Очевидно, такого ответа он не ожидал. Его лицо омрачается, и он делает шаг ко мне, что заставляет меня отпрянуть. Впрочем, далеко уйти я не могу, потому что за спиной у меня зеркальная стена.

— Вам я тоже плачэ. — Его голубые глаза сердито сверкают, но я не отвожу взгляда.

— Да, но недостаточно хорошо, чтобы я терпела такое обращение. Я ведь не собачка, которой вы можете приказать где-то лечь и смирно ждать вашего возвращения. Так не пойдет.

Он подходит еще ближе, теперь он останавливается прямо напротив меня. Мне приходится поднять голову, чтобы посмотреть на него, и мое горло оказывается беззащитным перед ложащейся на него рукой. Его пальцы касаются моей кожи. Его лицо так близко к моему, что я отчетливо вижу темные вкрапления в его глазах.

— А как пойдет, Грейс? — хриплым голосом интересуется он. — Что я должен сделать, чтобы ты выполняла мои желания?

11

Я могу только смотреть на его губы. Не могу дышать, не могу думать. «Он поцелует меня», — думаю я. Я чувствую его дыхание на своей щеке, его руку на своей шее. И я хочу этого. Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Мои руки словно сами собой тянутся к его воротнику, притягивают его ко мне. А затем его губы касаются моих. От прикосновения меня словно бьет током, я со стоном откидываю голову назад, мне кажется, что я не выдержу. Однако уже слишком поздно что-либо менять.

Зарычав, Джонатан бросается на меня, грубо привлекает к себе, прогибает мою спину, прижимая к ней руку. Я чувствую его тело рядом со своим, его крепкие мускулы под тканью, жар, источаемый им, охватывающий меня с головы до ног. Его вторая рука зарывается мне в волосы, запрокидывает мне голову, и я становлюсь совершенно беспомощной.

А затем он целует меня, жестко и дико, безжалостно. Его язык проникает в мой рот, завоевывая каждый уголок, гладит внутреннюю поверхность губ, язык. Мои колени подгибаются, и мне приходится вцепиться в него, потому что иной опоры у меня нет. Но какой бы безвольной не сделал меня его поцелуй, он пробуждает что-то во мне, и вот уже я отвечаю ему, хочу быть еще ближе к нему, а наши языки тем временем ведут между собой страстную дуэль.

В следующий момент я чувствую спиной стенку лифта, и его руки ложатся на мою грудь, гладят ее сквозь тонкую ткань блузки, касаются заострившихся сосков. От его прикосновений меня бьет током, гораздо интенсивнее, чем во сне, на меня накатывает волна мощных ощущений, а я продолжаю почти отчаянно отвечать на его поцелуй. Он превосходит меня во всем, доминирует надо мной, но именно это невиданным образом возбуждает меня. Я хватаюсь за него, словно утопающий, отдаваясь натиску его губ и рук.

Я чувствую, как одна из его рук опускается вниз, к моим бедрам, задирает юбку. А затем он внезапно прижимает ладонь к моим мокрым трусикам. Испуганная, возбужденная столь интимным прикосновением, я издаю громкий стон — и вдруг все заканчивается.

Он резко отпускает меня, и я стою с дрожью в коленях, чувствую вкус крови во рту, а он отворачивается и проводит рукой по волосам. Только теперь, когда ко мне медленно возвращается способность мыслить, я снова вспоминаю его слова, и в мой мозг постепенно просачивается их значение. Это то, чего он от меня хочет?

Я озадаченно ловлю его взгляд, проваливаюсь в глубину его глаз, в которых, как мне кажется, я вижу что-то до сих пор не знакомое. Боль. Мне инстинктивно хочется поднять руку и погладить его по щеке, но в этот миг лифт, издав звуковой сигнал, останавливается и двери открываются.

Джонатан тут же выходит из кабины и, так же, как и прежде, широким шагом пересекает фойе этажа. Я поспешно поправляю юбку и на негнущихся ногах следую за ним.

Теперь Кэтрин Шепард сидит на своем месте и смотрит на меня этим своим непроницаемым взглядом. Возможно, она замечает, что у меня растрепались волосы, и догадывается, что мы делали в лифте с боссом, но я не обращаю на нее внимания, слишком занятая тем, что произошло.

На этот раз Джонатан не задерживает меня, как до этого, оставляет дверь в свой кабинет широко открытой, как приглашение для меня. Я закрываю ее за собой и прислоняюсь к ней, радуясь тому, что он стоит в другом конце комнаты, у самого окна, и между нами большое расстояние, поскольку у меня все еще дрожат колени. Но мне хочется повторить то, что мы делали в лифте. Причем немедленно.

Я напряженно жду, когда он что-нибудь скажет. Но он, отвернувшись, глядит в окно.

Я отталкиваюсь от двери и направляюсь к столу — осторожно, поскольку еще не совсем доверяю собственным ногам. Дойдя до кресла посетителя, я хватаюсь за спинку.

— Джонатан?

Он оборачивается ко мне. Замкнутое выражение лица. Гнев и страсть, совсем недавно отражавшиеся на нем, исчезли, передо мной снова холодный самоуверенный бизнесмен.

— Забудь о том, что сейчас произошло. — Его голос звучит сдержанно, почти равнодушно.

Я удивленно гляжу на него. Я должна забыть об этом?

— Не могу.

— Тогда я вынужден завершить наше сотрудничество.

— Но… почему?

Он ведь не может сначала поцеловать меня вот так, а потом отослать прочь. Может быть, он поступает так со всеми женщинами? Тогда я понимаю, почему они бегут отсюда одна за другой. Потому что ему каким-то образом удается заставить меня почувствовать себя виноватой. А ведь он тоже этого хотел. Возможно, он хотел этого даже больше, чем я, поскольку, в отличие от меня, он знает, что делает — и чего хочет.

— Зачем ты поцеловал меня?

Он обходит письменный стол, и я оборачиваюсь к нему, держа одну руку на спинке кресла. Он останавливается прямо напротив меня. Он не улыбается, но на его лице нет и этого неприступного выражения. Я вижу, что он так же взволнован, как я.

— Это больше не повторится, — произносит он серьезно, словно убеждая в этом самого себя. По моему телу разливается холодное разочарование. Потому что мне хочется, чтобы это повторилось. Он должен поцеловать меня еще раз. Если это было поцелуем. Мне это показалось больше похожим на землетрясение.

По моему телу пробегает дрожь, когда я осознаю, что ему достаточно протянуть руку, чтобы привлечь меня к себе. Но он не делает этого.

— Итак, забудем об этом, — снова объявляет он, и это сформулировано не как предложение. Это указание, которого я должна придерживаться.

Мне больно и обидно оттого, что то, что оказалось для меня таким потрясением, он воспринимает так, словно ему это было неприятно, словно это докучает ему. Как он себе это представляет? Я не смогу об этом забыть. Ни в коем случае. Но не хочу и того, чтобы моя практика у него закончилась, поэтому пожимаю плечами.

— Люди ведь все равно делают то, что велишь им ты, — говорю я, и это звучит вызывающе, поскольку я не могу скрыть свою ярость.

— Кроме тебя, — спокойно отвечает он, и наши взгляды снова встречаются, замирают. Теперь это не похоже на упрек. Мне кажется, это даже похоже на комплимент. И это придает мне мужества.

— Я сделаю, как ты хочешь.

«Попробуй-ка это», — думаю я, с бьющимся сердцем выдерживая его взгляд. Я вижу: он точно знает, что я собираюсь этим сказать. Но очевидно, он совершенно серьезно хочет забыть об этом, поскольку просто отбрасывает волосы со лба и возвращается за стол, словно прячась за ним. По крайней мере, у меня возникает такое ощущение.

— Это больше не повторится, Грейс, — повторяет он тоном, не терпящим возражений, и указывает на кресло для посетителей. — Теперь мы можем продолжать?