Купель дьявола, стр. 44

— Ну, выкладывай, что там у тебя стряслось?

— Когда я поднялась наверх, чтобы переодеться, кто-то закрыл меня в спальне. Я думала, что это сделал Леха… Решил подшутить.

— Глупая шутка.

— Не просто глупая, а абсолютно бессмысленная. Он не стал бы так шутить. Он просто вошел бы следом за мной и закрыл дверь. Но только с внутренней стороны…

— Семейный портрет в интерьере. Понятно, — Лавруха хмыкнул.

— А что, если это был не Титов?

— Тогда кому придет в голову следить за тобой, чтобы запереть в комнате?

— Вот и я думаю — кому?

Я замолчала и в упор посмотрела на Лавруху. Неприрученные догадки бродили во мне, но не подпускали близко.

— А что, если это связано со смертью Лехи?

— Интересно, каким образом?

— Ну, не знаю… Сегодня я целую ночь просидела картиной…

Лавруха сосредоточенно возился с жестким куском бифштекса.

— Н-да… Вот что я скажу тебе, Кэт. Лукас Устрица, это, по-моему, разновидность СПИДа. И передается она не только половым путем, но и воздушно-капельным.

— Ты не дослушал, Снегирь. Мы сто раз говорили с тобой об этих смертях. И я решила проверить.

— Что проверить?

— Как картина действует на людей.

— И как же она действует?

— В том-то и дело, что никак.

— Ну-у… Это не противоречит твоей теории о том, что доска убивает только хозяев.

— Да, черт возьми. Я готова с этим согласиться. Вот только спальня в эту мистику никак не вписывается.

— Что ты имеешь в виду?

— Дверь не только закрыли. Ее открыли. Потом. Через каких-нибудь полчаса. Когда Леха был уже мертв. А если он был мертв, то уже никак не мог открыть дверь, понимаешь. Значит, это сделал кто-то другой.

— Масштабно мыслишь.

— Кто-то другой был заинтересован в том, чтобы я выползла наконец-то из спальни и отправилась искать Леху, чтобы нащелкать ему по носу. Чтобы найти его. Ты ведь помнишь, я его искала.

— Очень темпераментно искала. Я помню.

— Я не нашла его и вернулась к телохранителю. Он сидел на террасе. Что было дальше — ты знаешь.

— Да, — Лавруха все еще не проявлял особого интереса к моим сумбурным выкладкам.

— Потом, когда мы нашли тело… Титовский телохранитель, казах, ты его видел… Так вот, казах был убежден, что Леха отправился в дом ко мне. Сам Леха сказал ему об этом.

— И что?

— Я подумала… А что, если кто-то ему сказал, что я жду его… Но не в спальне, а в кабинете… И он отправился в кабинет.

У Лаврухи отвисла челюсть. Он едва не подавился куском мяса и принялся громко кашлять. Я похлопала Снегиря по спине.

— Ну ты даешь! — отдышавшись, выговорил он. — Собакиных начиталась?

— Подожди… Не перебивай меня, — какое-то странное, болезненное вдохновение несло меня вперед. Еще одно маленькое усилие — и я прорвусь сквозь частокол тайны, я выстрою цельное представление о происшедшем я наконец-то сложу части страшной мозаики. — Я могла быть приманкой, понимаешь? Леху нужно было заманить в кабинет, и его заманили. А чтобы я случайно не выползла и не сломала начавшуюся игру, меня закрыли в спальне. А потом выпустили.

— Какую игру?

— Я не знаю…. Картина может убить, но не может повернуть ключ в замке. Это сделал человек. Возможно, убийца…

Лавруха жалостливо покачал головой и коснулся моего разгоряченного лба ладонью.

— Какой убийца, ? Он умер естественной смертью. Обширный инфаркт.

— А ты откуда знаешь об обширном инфаркте? Кажется, я не говорила тебе…

— Тоже мне, секрет Полишинеля. Я мотался с Херри к старухе. Не мог же я его бросить… Там все об этом говорят…

Весь мой пыл куда-то улетучился. Инфаркт. Ненасильственная смерть. И никаких ран на теле, и никаких следов яда в организме. Я почти ухватила за полу версию “умышленное убийство”, но тут же выпустила ее. Картонные кубики разрушились, карточные домики оказались унесенными ветром….

— Но ведь кто-то закрыл меня…

— Да что ты носишься с этим, как курица с яйцом? Закрыли — открыли, какая разница? Смерть это не объясняет. А ты вообще говорила об этом кому-нибудь?

— Тебе первому.

— Нужно было сказать. Тем, кто занимался этим делом.

— Зачем? Они все и так смотрели на меня косо.

— Тоже верно. Ладно, давай-ка не будем больше к этому возвращаться. Все равно мы ничего не решим.

— А что мы будем делать с картиной? Мне бы не хотелось, чтобы она оставалась у меня…

— Придумаем что-нибудь, Кэт…

— Обещай мне, что придумаем.

…Конечно, ты придумаешь, мой единственный друг, мой верный Савраска, мой Конек-Горбунок, мой подельник и соратник. Конечно же, ты придумаешь, Снегирь…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я летела в Амстердам.

Не прошло и трех недель, как я рассталась с Херри-боем, и вот теперь, через какой-нибудь час, он будет ждать меня в зале прилета местного аэропортишки с труднопроизносимым названием “Schihol”. Херри-бой позвонил совершенно неожиданно и, путая старательный русский со старательным английским, заорал в трубку:

— Я проявил фотографии, Катрин…

— Поздравляю, — вежливо ответила я.

— Это часть целрго… “Всадники Апокалипсиса” — это левая створка триптиха, really [20]… И еще одно — триптих есть часть головоломки, есть послание Лукаса… Вы должны это видеть… Вы должны прилететь…

— Куда?

— В Голландию… Вы поговорили о картине? Мы просто обязаны соединить их, две части оf entire [21]… — Херри-бой даже задохнулся от волнения.

Послание Лукаса Устрицы — это было что-то новенькое.

— Вы можете прилететь? Я немедленно высылаю вам приглашение. У меня есть знакомые в консульстве, они знают, зачем прилетал я… Они оформят вам визу без задержек. Вы согласны прилететь сюда, Катрин? Когда вы увидите это… Вы сделаете все, чтобы помочь картине вернуться. Катрин, я прошу вас…

Голландия, почему бы и нет. Я никогда не была в Голландии, а последние два месяца окончательно вымотали меня. И последней жирной точкой стала встреча с Агнессой Львовной Стуруа. Меньше всего мне хотелось увидеть ее еще когда-нибудь, но картина была у меня — таинственные “Всадники Апокалипсиса”, лишенные статуса и гражданства…. Жаик позвонил мне и в своей обычной топорной манере сообщил, что Агнесса Львовна ждет меня, чтобы уладить все формальности. Я ждала этого звонка, и все же он застал меня врасплох. Любая из линий поведения, которую я выберу, будет выглядеть циничной, я хорошо это понимала.

Мы встретились в кафе Дома журналиста на Невском — таково было пожелание старухи: она до сих пор пописывала обличительные статейки в газеты правого толка. А до этого я целый час выбирала прикид для нашего совсем нерадостного свидания. Единственное черное платье, которое у меня было (открытые плечи, открытая спина, открытые ляжки) смотрелось бы откровенным надругательством над горем старухи. Веселенький сарафан был чересчур легкомысленным. Перебрав содержимое платяного шкафа, я остановилась на нейтральных брючатах из хлопка и такой же нейтральной блузке — черная и белая клетки, под стать нашим отношениям с Агнессой и ее покойным сыном.

Я пришла на десять минут раньше условленного времени, но Агнесса уже сидела за столиком. Рядом с ней отирался казах.

— Здравствуйте, Агнесса Львовна… Ей с трудом удалось справиться с ненавистью, и все же она сдержалась.

— Здравствуйте. Вы хотели поговорить со мной?

— Да. Это касается картины.

— Я передала вам картину. Чего же еще вы хотите от меня?

— Вы не можете просто так передать ее мне. Алек… Ваш сын заплатил за нее очень большие деньги. Грубо говоря, эта картина совершенно случайно попала в частную коллекцию. Она является национальным достоянием. Я не могу принять ее.

— А я не могу оставить ее у себя… Каждый день видеть вашу физиономию и знать, что мой мальчик умер возле нее…