Малахов курган, стр. 33

– Благополучно! – крикнул сигнальщик, оглянув бастион после разрыва.

Никто не был ранен.

Четвертая бомба ранила осколком в левую руку одного из пушкарей. Направляясь на перевязочный пункт позади кургана, отмеченный красным флагом на шесте, матрос прошел мимо адмирала, придерживая перебитую руку правой рукой, и смотрел на нее, как смотрит мать, баюкая ребенка. Матрос морщился и жалобно улыбался.

Пятая бомба подкатилась к средней пушке и привалилась к ее лафету. Она грозила при взрыве разбить его и вывести пушку из строя. Комендор этого орудия проворно подбежал к бомбе, с усилием поднял ее и кинул в ушат, где мочили банники.

– Померши! – крикнул он товарищам.

Матросы кинулись к своим орудиям, и с бастиона Малахова кургана грянул ответный залп.

– Вы не принюхались, Владимир Алексеевич, когда взорвалась бомба? – сказал Истомин. – Они начиняют бомбы каким-то особенным порохом.

– Да, пожалуй, запах необычный. Пожалуй, это порох Рюденберга [239]. Имейте в виду: он опасен при обращении. Погашенную бомбу нельзя бросать – может взорваться, и разряжать надо осторожно. Вы скажите своим молодцам: я вижу, они очень беспечны.

Английская батарея продолжала размеренно стрелять. Малахов курган отвечал, но сюда не упало больше ни одного снаряда: то были очереди, назначенные рейду и Корабельной слободке.

– Держитесь! – сказал Корнилов. – Важно выдержать нынешний день. Штурма сегодня не будет.

– Штурм?! – воскликнул Истомин. – Штурм если будет, то на правом фланге…

Сигнальщик, прицелясь зрительной трубой куда-то в сторону от английской батареи, кричал, маня Истомина правой рукой:

– Владимир Иванович, подойдите сюда!

– Он что-то увидал особенное. Я сейчас вернусь! – бросил на бегу Истомин.

– Мы пойдем. Прощайте…

Истомин склонился над трубой. Сигнальщик что-то ему докладывал, указывая направо.

– Ну пойдем! – обратился к флаг-офицеру Корнилов.

Они направились к правому флангу батареи, где оставили коней на скате.

– Пушка! Наша! – донеслось им вслед.

Жандр услышал странный мягкий звук, похожий на всплеск весла. Корнилов охнул и упал.

– Вас ранило?! – воскликнул Жандр, склонясь к адмиралу.

– Хуже! Это конец, – прошептал Корнилов.

Правая пола сюртука адмирала, втиснутая в живот, чернела от проступающей крови.

Ядро, ранившее Корнилова, тихо катилось вниз по скату, подпрыгивая на камнях, и успокоилось в яме.

На крик Жандра сбежались офицеры и матросы. Корнилов, превозмогая боль, сказал:

– Хорошо умирать, когда совесть спокойна! Отстаивайте Севастополь… Я счастлив, что умираю за Отечество…

Явились носильщики-арестанты с черными бубновыми тузами, нашитыми на спинах суконных бушлатов. Они разостлали носилки (две палки с полотном между ними) около Корнилова.

Видя, что они не решаются его поднять, боясь причинить боль, Корнилов сам с мучительным стоном перевалился на полотно носилок через разбитое бедро.

Арестанты взялись за палки, подняли и понесли Корнилова под гору, в Морской госпиталь.

Жандр шел рядом и торопил арестантов.

Задний носильщик заметил, что по брезенту стекает струйкой кровь в правый сапог переднего носильщика.

– Митрий, поднимай носилки повыше, – сказал арестант товарищу, – тебе в сапог льет.

Глава восьмая

Один против десяти

Еще до полудня из-за мыса Херсонесской бухты показались первые корабли неприятельского флота. Они двигались в кильватерном строе: одной длинной вереницей. На море господствовал полный штиль, поэтому флот и опоздал к началу бомбардировки. Парусным кораблям пришлось идти на буксире пароходов, пришвартованных с левого борта. Когда корабли построились в один ряд выгнутой дугой и отдали якоря против входа на Севастопольский рейд, они заняли все пространство от Северной косы до развалин древнего Херсонеса.

С батареи № 10 насчитали в боевой линии неприятельского флота 27 кораблей: 11 английских, 2 турецких и 14 французских. По числу кораблей можно было сообразить силу их огня. На флоте неприятеля находилось не менее 2500 орудий; таким образом, залп с одного борта был бы более чем из 1250 орудий. Неприятельский флот занял позицию на почтенном расстоянии от береговых батарей Севастополя. Неприятельский адмирал Дундас действовал осторожно, не желая рисковать флотом.

Севастополь мог отвечать на бортовой залп неприятеля только с береговых батарей всего из 125 – самое большее из 150 орудий. Началось состязание один против десяти.

Корабли неприятеля открыли канонаду. В первом часу дня вся дуга неприятельского флота опоясалась огнем залпов. В это время французские батареи на горе Рудольфа уже замолчали: флот опоздал им на помощь. Да и со своей дистанции, выбранной очень осмотрительно, флот и не мог поражать пояса севастопольских бастионов. Борьба шла только между неприятельским флотом и береговыми батареями.

Башня Волохова, вооруженная всего пятью-шестью пушками, состязалась с английским кораблем «Альбион», а батарея Карташевского из трех пушек поражала английский корабль «Аретуза». Англичане дерзко приблизились к Волоховой башне и батарее Карташевского и за это дорого поплатились. Расположенные на высоком берегу батареи стреляли удачно. Они засыпали английские корабли бомбами и калеными ядрами. Комендоры-матросы действовали с изумительным проворством.

На помощь «Альбиону» поспешил пароход «Поджигатель». На этот раз «Поджигателю» пришлось выступить в роли «гасителя». С большим трудом погасил он пожар на «Альбионе» и отвел его из-под выстрелов. На «Аретузе» тоже вспыхнул пожар. На буксире парохода «Аретуза» ретировалась [240]. Выведя из строя два крайних корабля, артиллеристы северных батарей перенесли огонь на следующий по очереди корабль, «Лондон», и заставили его удачными выстрелами сняться с якоря.

Та же участь постигла затем корабль «Сан-Парейль». Весь левый фланг английского строя кораблей, сильно покалеченных, был вынужден отойти подальше от губительных выстрелов русских береговых батарей. Вооруженные всего восемью орудиями, они одержали верх над эскадрой, вооруженной четырьмя сотнями пушек. На Волоховой башне не было ни одного убитого и только несколько раненых. Ликующим «ура» проводили артиллеристы отступившего противника.

Англичане направили огонь своей эскадры против Константиновского форта, назначенного для обороны входа на рейд. На залп из 124 орудий с этих кораблей форт отвечал всего из двух орудий. Форт направил 23 пушки против французской эскадры, стоявшей очень далеко. В столь неравных условиях боя Константиновский форт сильно пострадал. Все-таки, поддерживаемый с батареи Карташевского и Волоховой башни, он успел вывести из строя еще три английских корабля.

На французском фланге неприятельского флота главная тяжесть боя выпала на долю батареи № 10. Каменная Александровская батарея палила по кораблям противника с дистанции около двух верст и мало ему причинила вреда, но и сама понесла небольшой урон. Все же батарея № 10 вывела из строя три французских корабля: «Город Париж», «Шарлемань» и «Наполеон».

Во второй половине дня батарея № 10 сразу замолчала. Молчание батареи встревожило Нахимова: он подумал, что батарея уничтожена или вся орудийная прислуга там перебита. Сообщение с батареей, окутанной дымом, прервалось. На пространстве между морем и Шестым бастионом падали и взрывались тысячи бомб. Из матросов Шестого бастиона вызвались охотники пробраться через поражаемое пространство и узнать, почему батарея замолчала. Нахимов согласился. Матросы пошли к морю оврагом, ловко укрываясь за его крутым обрывом от снарядов. К вечеру, когда канонада с моря утихла, а на суше гремели только английские пушки против левого фланга севастопольских укреплений, матросы, посланные Нахимовым, вернулись. Командир батареи лейтенант Троицкий рапортовал Нахимову, что батарея понесла очень небольшой урон, а замолчала только потому, что орудия донельзя раскалились от пальбы.