Анук, mon amour..., стр. 74

Но парень не похож ни на стрелку компаса, ни на верхушку болиголова – я понимаю это, стоит мне только поравняться с ним. Я вижу, как слегка подрагивает его загеленный затылок, как в такт затылку трясется задница в протертых джинсах, ничего приличного такая задница слушать не в состоянии. «Morcheeba» – ее потолок.

MORCHEEBA. «Fragments Of Freedom», тьфу ты черт.

Музыка для баб и таксистов, Анук права.

У ног парня стоит спортивная сумка. Такая же потертая, как и джинсы, я бы сильно удивился, если бы на ней было написано что-то, отличное от «Reebok».

Держи.

И как это только у меня получилось?.. Как это только у меня получилось сбросить армейский девятизарядный MAS ему в сумку? Но у меня получилось, и пяти секунд на это не ушло, Анук умерла бы со смеху, увидев мои отчаянные миротворческие попытки избавиться от пистолета. Пистолет мне ни к чему, окровавленные лица Джина Келли и Дебби Рейнольде все еще живы в моей памяти; как распорядится пушкой – этим fragments of freedom – парень с загеленным затылком, мне ровным счетом наплевать. Одно я знаю точно: палить в забавную мордашку Одри – Джо Стоктон он не будет.

PARIS LOUNGE: LO-FI NU JAZZ № 11 62

– …Меня зовут Дидье Бланшар. Инспектор Бланшар из полицейского комиссариата…

– Меня предупредили.

– Значит, вы знаете, о чем пойдет речь. Сколько вы работаете в «Ламартин Опера»?

– Пять лет.

– Пять лет – и все ночным портье?

– Мне нравится моя работа. Новые люди и куна свободного времени. Мне нравятся люди, свободное время мне тоже нравится. А уж ночь… Я от нее просто без ума.

– И чем вы занимаетесь в свободное время?

– Самообразованием. Я много читаю.

– Что читаете?

– Разное… Что под руку попадется. Я всеядный.

– Ясно. В рабочее время, надо полагать, тоже к книжкам прикладываетесь?

– Бывает. Особенно когда постояльцев немного.

– И часто так… бывает?

– Частенько.

– Отель не пользуется спросом?

– Скажем… в любое время года вы всегда можете получить ключ от свободного номера.

– А сколько номеров обычно бывает занято?

– По-разному.

– Вот сейчас, к примеру.

– Четыре.

– Четыре из?..

– Четыре из восемнадцати. У нас небольшая гостиница. И цены щадящие. Для Парижа так вообще смехотворные.

– А народу все равно немного. Странно, правда?

– Никогда об этом не задумывался. Хотя… Ничего выдающегося в «Ламартин Опера» не происходило… За всю историю. И носового платка ни у кого не украли, и бритвой никто не порезался.

– Ну и что?

– Я хотел сказать, что жить здесь так же скучно, как в барокамере. А может, еще скучнее. Вот если бы у нас кого-нибудь пришпилили… Или остановилась на ночь Памела Андерсон…

– И что было бы, если бы у вас остановилась Памела Андерсон?

– Я порекомендовал бы ей взять два номера: один для нее, а другой – для ее шикарных буферов…

– Любите женщин с крупными формами?

– Нет.

– А каких любите?

– Это важно? Хватит уже того, что женщин с крупными формами я не люблю.

– Мне показалось – вы жалеете, что у вас никого не пришпилили…

– Мне все равно. Но для «Ламартин Опера» это было бы несомненным благом. И постояльцев бы прибавилось.

– Вы полагаете?

Ну да. Это привлекает людей… Гарцевание на месте преступления, я имею в виду. Людям свойственно совать нос в чужую смерть. Это одна из немногих вещей, которая заставляет их почувствовать себя живыми…

– Вам тоже… ничто человеческое не чуждо?

– Мне все равно. К непристойностям я равнодушен.

– К непристойностям?

– Ну да. Смерть всегда выглядит непристойно, поэтому все так охотно о ней говорят.

– И только у вас в отеле – тишь да гладь…

– И никто не говорит о смерти.

– Кроме вас.

– Я тоже не большой любитель. Просто – о чем еще беседовать с инспектором полиции? Не о сезонных же скидках на автомобили, ведь так?

– Можно поговорить о Японии. Еще точнее – о японцах. Еще точнее – о японке. О мадемуазель О-Сими Томомори.

– Можно и об этом.

– Что означают ваши иероглифы?

– Вы о татуировке?

– Да.

– Ничего. Ничего они не означают…

– Вы как будто нервничаете?

– Нет. Не из-за иероглифов, во всяком случае. Жаль, что с мадемуазель О-Сими случилось…

– А что случилось с мадемуазель О-Сими?

– Не считайте меня идиотом, мсьеэ-э… Бланшар. Раз вы здесь и хотите поговорить о ней с совершенно посторонним человеком – наверняка ничего хорошего с ней не случилось. Я давно это подозревал.

– И как давно?

Все это время. Все полтора года. С тех пор как ваши товарищи перевернули вверх дном ее номер. Они и со мной беседовали. Я тогда рассказал им все, что знал. А теперь являетесь вы…

– С теми же вопросами, молодой человек. С вопросами полуторагодовалой давности.

– Не имеет значения. Я хорошо помню мадемуазель О-Сими.

– Профессиональная память?

– Нет. Я просто хорошо ее помню, вот и все.

– Остальным постояльцам везло меньше?

– Наверное. Мы с ней. ..мыс ней подружились, пока она жила в «Ламартин Опера».

– Что значит – «подружились»?

– Мы болтали. Она мне симпатизировала. Иногда она спускалась по ночам. Я ведь ночной портье. Ее мучила бессонница – и тогда мы болтали. Первый раз она спросила, есть ли у меня снотворное. Я сказал, что могу сбегать за ним в аптеку. Это идея показалась ей менее привлекательной, чем просто поговорить со мной.

– Она знала французский?

– Очень плохо. Две или три дежурных фразы.

– Но мысль про снотворное она все-таки до вас донесла?

– Она спустилась с разговорником. У нее был карманный разговорник.

– С его помощью вы и вели беседы?

– Нет, мы говорили по-английски и немного по-японски. Я давно изучаю японский, так что разговорная практика была как нельзя кстати.

– Увлекаетесь Японией?

– Можно сказать и так.

– А японками?

– Мы просто болтали. К тому же она была влюблена.

– В вас?

– Ну что вы!.. Я ведь всего лишь портье. Ночной портье. Влюбиться в человека, который выдает ключи?..

– Она рассказывала вам о своем возлюбленном?

– Можно сказать и так.

– У вас есть девушка?

– Какое это имеет значение?

– Да вы не нервничайте.

– С чего вы взяли, что я нервничаю? А со своей девушкой я расстался. Точнее – она меня бросила.

– Почему?

– Это важно? Она была не в восторге от моей работы.

– Почему?

– Она отнимает слишком много времени. Не девушка – работа. И потом – это ночная работа. А моя девушка хотела, чтобы ночи я проводил с ней.

– Капризом это не назовешь. Значит, вы променяли свою девушку на работу?

– Мне нравится моя работа. Вообще-то я и родился в гостинице… Мои родители путешествовали по Швейцарии, так что свое первое путешествие я совершил в утробе матери.

– А второе?

– Разве я сказал, что было второе?.. Отель «Теплый воздух», в нем я и появился на свет. Вы ничего не слышали об отеле «Теплый воздух» в Швейцарских Альпах?

– Нет. А должен был?

– Там останавливалась Гарбо.

– Гарбо?

– Грета Гарбо, великая актриса. Отец был без ума от Джуди Гарланд, а маме всегда нравилась Гарбо.

– И поэтому она отправилась рожать в этот самый… «Теплый воздух»?

– Нет, не поэтому. Она и не собиралась рожать, я сам настоял.

– Как это – настояли?

– Родился семимесячным. Отель, где останавливалась великая Грета, разве я мог такое пропустить?

– Действительно, не могли.

– Ладно, это просто шутка. Не насчет Греты, не насчет отеля – насчет меня… Вы могли бы поджечь спичкой богомола?

– Какого богомола?

– Живого. Богомола или кузнечика – неважно… Ухватить за лапки и поджечь.

– Не знаю. Вряд ли.

– А она могла.

– Кто?

– Грета Гарбо. Она могла годами одеваться в ближайшем к дому магазине готового платья: только потому, что он – ближайший.