Жестокое милосердие, стр. 62

Анна поворачивается к нему с лицом, светящимся отчаянной решимостью.

— Да! — говорит она. — Мы должны предпринять и то и другое!

— Тайный совет будет крайне недоволен, — предупреждает Дюваль. — Они и так склонны считать, что я многовато власти прибрал к рукам и плету заговоры. Как бы вообще не запретили посещать заседания.

Герцогиня вскидывает подбородок.

— Что ж, если до этого дойдет, — говорит она, — буду советоваться с тобой в приватном порядке.

Дюваль прячет улыбку.

— Я уговорюсь с посланником императора о предварительной встрече назавтра, — говорит он. — И если покажешь, где тут у тебя перо и чернила, можно прямо сейчас набросать письмо к церковному совету. Д'Альбрэ тебя не получит! Пока я дышу, этому не бывать!

Тут у меня по спине пробегает отчетливый холодок. Я дорого дала бы за то, чтобы Дюваль не произнес своего обета. Неразумно это — богов искушать.

ГЛАВА 35

В это утро я назначена прислуживать герцогине, но, когда прихожу в солярий, мадам Динан не желает пускать меня внутрь. Она сообщает, что ночью Изабо стало хуже, и Анна сидит с ней. Это, что называется, от ворот поворот, причем в самых резких выражениях, подобранных так, чтобы я поняла: здесь мне больше не рады, и не временно, а насовсем.

Я возвращаюсь к себе в комнату, снедаемая очень знакомым стыдом. Дюваль как раз на встрече с посланником, и совсем некому излить обиду и горечь. Поэтому я провожу все утро, ухаживая за своим любимым оружием. Точу и смазываю клинки, заменяю отравленные жемчужины в сеточке для волос. Словом, забочусь о том, чтобы ничто не застало врасплох.

Заживающее плечо чешется так, что хоть криком кричи, и, вероятно, от этого на меня нападает гнетущее беспокойство. Я чувствую себя так, словно мы с Дювалем и герцогиней сидим в лодке, и темные воды влекут нас неизвестно куда. При этом у нас, как говорится, ни руля, ни ветрил — лишь течения, следующие своими извилистыми путями. Не самое приятное ощущение, а главное — я и приготовилась бы, да вот только к чему?

Как раз прячу последний нож, когда раздается стук в дверь. Я невольно радуюсь: может быть, Изабо полегчало? Отворяю дверь. Мальчик-паж сует мне в руку письмо, коротко откланивается и убегает. Я озадаченно закрываю дверь и рассматриваю письмо.

Оно запечатано черным воском и надписано почерком Сибеллы. Торопливо вскрываю его и разбираю петлистые каракули:

Я мигом вспоминаю ее изможденное, бескровное лицо и то ощущение бренности, хрупкости, которое от нее исходило. Что, если она попала в беду? Между тем полдень уже близок — я хватаю плащ и спешу в сторону восточной башни.

Когда церковный колокол отбивает полдень, я быстро пересекаю большой зал и тороплюсь дальше, высматривая Сибеллу, но вместо нее наверху длинной лестницы чуть не сталкиваюсь с мадам Динан.

— Сударыня, — приседаю я в реверансе, кляня свою неудачу.

Однако она и сама куда-то спешит, поэтому едва придерживает шаг.

— Сударыня Рьенн? Герцогиня велела принести ей вышивку, — поясняет она мимоходом.

Ага, как же! Вышивку!.. Я хмурюсь. Никогда прежде она не снисходила до объяснений, и мне невдомек, с чего бы такая перемена.

— Замечательно, мадам, — говорю я и устремляюсь вниз по ступеням.

Однако она останавливается.

— Вы с каким-то поручением Дюваля? — спрашивает она.

Я решаю, что это неплохой предлог для спешки, во всяком случае, не хуже других.

— Да, мадам, — говорю я и снова хочу уйти, но она останавливает.

— А где же сам Дюваль? — спрашивает эта женщина, привыкшая смотреть на меня как на пустое место. — Я с самого утра его не видела!

Тут я понимаю, что она желает любой ценой меня задержать, и вместо ответа просто поворачиваюсь и убегаю. Я почти на месте — осталось миновать всего один коридор. Заворачивая за угол, слышу впереди мужской голос. Низкий, рокочущий, с этакими льстивыми интонациями — не говорит, а прямо слизью обмазывает. Д'Альбрэ! Я мгновенно настораживаюсь. Графу отвечает молодой девичий голос. И это не Сибелла!

О Мортейн, там же Анна!

Я выдергиваю кинжалы из рукавов и мчусь вперед. Сердце готово вырваться из груди. Выскочив из-за угла, я вижу перед собой герцогиню: д'Альбрэ зажал ее в углу, буквально нависая над ней. Одной рукой он упирается в стену, не давая ей улизнуть, другой уже сгреб ее юбки. Анна силится отбиваться.

Да как он посмел протянуть к ней свои грязные лапы!

Ярость застилает мне глаза багровым туманом.

Должно быть, я издаю какой-то звук, потому что д'Альбрэ с ругательством вскидывает голову и отдергивает руки, точно обжегшись. Герцогиня с облегчением приваливается к стене, ноги почти не держат ее, а лицо заливает смертельная бледность.

При виде моих кинжалов у д'Альбрэ округляются глаза, он широко разводит руки, показывая, что безоружен.

— Неужто все любовницы Дюваля разгуливают вооруженные до зубов?

Я не свожу глаз с его лица:

— Надо бы еще Дювалю окружать себя никчемными плаксами.

— Вот что, сударыня, — говорит он. — Мы с невестой самую малость поссорились, только и всего. Надо ли уж так налетать?

— Я вам не невеста! — холодно бросает юная герцогиня.

Она еще бледна, однако говорит ровным голосом, и я могу ею только гордиться.

— Я не помню, каким образом моя подпись оказалась на вашем соглашении, и уже написала папе римскому и в церковный совет, прося его аннулировать!

Д'Альбрэ вновь поворачивается к ней, в его глазах появляется пугающий блеск:

— Берегись же, маленькая герцогиня, потому что я тебе не позволю бесконечно меня отвергать!

Она тихо и яростно отвечает:

— Я все равно никогда не выйду за вас!

Я подхожу на шаг ближе:

— Вы слышали, что сказала ее светлость. Вы получили ответ. А теперь уходите!

Он бросает на Анну последний взгляд, полный злобы, и вновь поворачивается ко мне:

— Ты совершаешь большую ошибку.

— В самом деле? — Я делаю еще шаг, отчаянно высматривая метку Мортейна.

Разве прямое нападение на правительницу нашей страны не есть предательство и измена? Но ни на лбу, ни на шее выше меховой опушки воротника ничего не видать. Наверное, смертельный удар должен прийтись не сюда. Может быть, Мортейн хочет, чтобы я выпустила д'Альбрэ кишки, точно пойманной рыбине?

Еще не додумав эту мысль до конца, я делаю выпад, и режущий удар рассекает его алый камзол, открывая жирное брюхо. Бледная плоть заросла грубым черным волосом… но метки не видно!

Кончик моего клинка оставил на его коже тонкую царапину, и она уже наливается кровью.

Мерзавец смотрит вниз и, кажется, не верит собственным глазам, злоба в его взгляде граничит с безумием. Он тянется к мечу, но мой кинжал преследует его руку.

— Не стоит, граф, — говорю я.

Его глаза становятся двумя щелками. Как хорошо, что взглядом нельзя заживо содрать кожу!

— Ты дорого за это заплатишь, — произносит он на удивление спокойно, и это спокойствие пугает хуже любой ярости.

В это время сзади раздаются шаги, и он поднимает глаза. Опасаясь ловушки, я не отрываю глаз от его лица, но спина так и зудит: кто там?

— Мадам Динан! — с облегчением в голосе окликает Анна.

Однако ее наставница, не обращая внимания на свою подопечную, спешит к д'Альбрэ.

— Что ты наделала, глупая девка? — шипит она на меня.

— Оградила герцогиню от неподобающих поползновений, — говорю я. — А вот вы, мадам, что наделали?

Наши взгляды скрещиваются, и она понимает, что я как на ладони вижу гнусное предательство, которое она совершила. Брошенное мною обвинение подмечает и герцогиня. Она отступает прочь от мадам, на лице у нее ужас и недоверие.

Я и рада бы отправить на тот свет обоих изменников, но нельзя.

— Убирайтесь, — говорю я, указывая кинжалами. — Оба!

Я даже не пытаюсь скрыть презрения.