Архипелаг исчезающих островов, стр. 9
Он с любопытством заглянул через мое плечо и вдруг захохотал — раскатисто, приседая, кашляя. Я и не думал, что взрослый человек может так смеяться.
Он смеялся долго, пока опять не явилась девчонка и не принялась с ожесточением вытирать тряпкой пол, на котором блестели мокрые следы от моих сапог.
— Правильно, Лизочка, правильно! — рассеянно сказал Петр Арианович. — А то нам от мамаши попадет.
Он придвинул ко мне стул.
— Но объясни, Ладыгин, зачем вы — ты и друг твой — торчите по вечерам под моим окном?
Я подождал, пока девчонка ушла.
— Не верим взрослым, что про вас говорят!
— А что взрослые говорят?
— Что вы не бывали нигде… На Севере не бывали и не открыли никаких островов…
Петр Арианович стал серьезным. Помолчал.
— Правда, — кивнул он. — На Севере я не бывал.
Наверное, лицо мое стало очень несчастным, потому что он поспешил добавить:
— И все же есть острова. Я открыл их!
— А как же?.. — начал было я.
Петр Арианович поднялся со стула и положил мне руку на плечо:
— А так же! Теперь — домой! Попадет тебе за синяк? Очень хорошо! Не будешь в окна подглядывать. Да, чтобы не забыть: в будущее воскресенье опять приходи. С верным товарищем со своим. Расскажу, как я нашел острова…
И уже вдогонку сказал с крыльца:
— Только без шума и драки, пожалуйста! На дверях звонок. И надпись есть: «Прошу крутить!»
7. Зигзаг на карте
Проходит положенный срок, и вот, в праздничных гимнастерках, с обильно смоченными волосами, чтобы не торчали на макушке, мы присаживаемся с Андреем на краешек старого клеенчатого, с выпирающими пружинами дивана и робко осматриваемся.
Вокруг — карты, множество карт: свернутые в трубку, развешанные на стенах, брошенные на стульях. В шкафах — книги, конечно, описания путешествий, и, наверное, с картинками.
Все поражает здесь, даже беспорядок на столе, непривычный, будоражащий ум. Раскрытые книги с закладками, какие-то чертежи, четвертушки бумаги, исписанные разгонистым почерком. Видно, что за столом работают, и помногу, с увлечением.
А вот и загадочный чан! В него налита вода, по краям закреплены какие-то маленькие вентиляторы. Вблизи он еще более непонятен, чем издали.
— О! Всего лишь модель, и очень примитивная! — небрежно поясняет Петр Арианович, заметив, что мы не сводим глаз со странного сооружения. — Сам строгал, пилил, прилаживал. Самоделка! Вот ежели бы сработать это на заводе, да увеличить бы в размерах, да…
Вздохнув, он кладет на воду вырезанные из фанеры-листы. Что-то знакомое угадывается в их угловатых очертаниях. Ага! Это восточный берег Северной Америки, а это западный берег Европы» Между ними — Атлантический океан.
Бойко затрещали вентиляторы, приводимые в движение-рукой. Вода завертелась в миниатюрном Мексиканском заливе, потом веселая рябь: побежала вдоль берегов Америки и быстро пересекла океан, ширина которого была не более аршина.
— Гольфстрим, — пояснил Петр Арианович. — Модель зарождения Гольфстрима! Постоянно дующие от берегов Африки ветры, пассаты, нагоняют в залив нагретую воду, а отсюда она поднимается к Гренландскому морю, Баренцеву и дальше на север… Помните, я рассказывал на уроке? Да, правильно, водяное отопление Европы.
Он положил на воду листы, вырезанные уже иначе, и пустил в ход другую группу вентиляторов.
— Узнаете? Тихий океан, течение Куро-Сиво…
Но это было только вступлением. С особой тщательностью учитель расположил в чане новые игрушечные материки и острова. Мы вслух называли их, радуясь им, как старым знакомым. Вот легла на воду крошечная Гренландия. На противоположной стороне чана появились знакомые берега Сибири, а рядом выгнутая» как лук. Новая Земля, несколько скрепленных проволокой Новосибирских островов и одинокий остров Врангеля.
— Я покажу вам удивительный, продолжающийся круглый год ледоход, — сказал Петр Арианович, — иначе говоря — ледяную реку, которая пересекает Полярный бассейн. Конечно, здесь учтен только один фактор — ветры…
Он бросил на воду мелко нарезанные клочки бумаги.
— Истоки этой реки, — продолжал он, — здесь, у берегов Сибири. Устье там, между Норвегией и Гренландией…
Покачиваясь на волнах, бумажные «льдинки» тронулись в путь.
Мы заметили, что, повинуясь скрытому внутри механизму, чан очень медленно вращается вокруг своей оси. Ну конечно, надо соблюсти и это условие: земля-то ведь вращается!..
Вскоре поверхность воды побелела. По мере приближения к узким выходным воротам, к устью реки, движение клочков бумаги ускорялось. Атлантический океан, куда впадала река, находился уже за пределами чана.
— Купель, — усмехнулся Петр Арианович. — Ледяная арктическая купель…
Он облокотился на край чана, задумчиво провожая глазами игрушечные льдинки, которые, кружась и сталкиваясь, плыли по воде.
— Еще в университете заинтересовал меня Крайний Север России, — начал он негромко и медленно, как начинают обычно рассказ о собственной жизни…
Это и был рассказ о его жизни.
Итак, еще в университете заинтересовал его таинственный Крайний Север России, «где всякая география кончается». Там еще оставались «белые пятна». Там были реки, истоки которых терялись в непроходимой тайге, горные кряжи, очертания которых обводились пунктиром, моря, скрытые за сплошной завесой тумана.
А в самом центре Арктики находился полюс — заповедная точка, к которой стремилось изо всех сил и которой никак не могло достигнуть человечество.
То было время, когда адмирал Макаров выдвинул лозунг: «К Северному полюсу напролом!», когда по чертежам его строили первый в мире мощный ледокол «Ермак», а семидесятилетний Менделеев писал: «Завоевав себе научное имя, на старости лет я не страшусь его посрамить, пускаясь в страны Северного полюса».
Мечтал о полюсе и молодой студент Ветлугин. Исследования Арктики были его призванием. Он знал это и чувствовал в себе достаточно сил, чтобы горы своротить на пути к Северному полюсу. Его географические открытия в Арктике со временем должны были прославить Россию!
Для этого надо было упорно учиться. И он учился. Ночи напролет молодой Ветлугин просиживал над книгами.
Русские ученые давно уже догадывались о том, что плавучие льды, начиная путь в прилегающих к Сибири морях, проходят затем через весь Полярный бассейн. Арктику продувает сквознячком. Впервые своим зорким оком подметил это наш великий Ломоносов.
Нельзя ли использовать попутные ветры в Арктике, так же как Колумб использовал пассаты, пригнавшие его каравеллы к американским берегам?
Судно «Фрам» полярного исследователя Фритьофа Нансена вмерзло во льды в море Лаптевых и тронулось с ними на северо-запад. Нансен надеялся, что его пронесет через полюс. Надежда не оправдалась: «Фрам» прошел значительно южнее полюса.
Почему это произошло? Почему Нансен промахнулся?
Не следовало ли ему взять правее, то есть начать свой дрейф восточнее — не в море Лаптевых, а в Чукотском или в Восточно-Сибирском море? Не там ли зарождался тот могучий поток льдов, который спустя два-три года достигал, наконец, полюса?
Вот о чем думал Ветлугин, мечтая в тиши своей низенькой студенческой комнатки повторить плавание Нансена, только держа гораздо круче к востоку.
Однако к этой же мысли пришли и по другую сторону океана.
Из газет Ветлугин узнал о Текльтоне.
Примерно на меридиане острова Врангеля предприимчивый американец отправился к полюсу вместе со льдами. Ему не повезло. Вскоре его корабль был раздавлен и пошел ко дну. Текльтону с частью команды удалось добраться до берега, сохранив в непромокаемой клеенке шканечный журнал и другие судовые документы.
Отчет о путешествии Текльтона был напечатан, и Ветлугин успел ознакомиться с ним лишь совсем недавно, накануне своего ареста.
В то время он разбирался в политике слабо. К участию в студенческой забастовке его привлекли друзья, уважением которых он дорожил.