Архипелаг исчезающих островов, стр. 37

Андрей испуганно посмотрел на меня.

— А ведь вдвоем не сможем.

— Почему?

— Экспедиция.

— Но Афанасьев сказал: не раньше августа…

— А вдруг?

Я задумался. Решение вопроса об экспедиции для поисков Земли Ветлугина было передано в высшую инстанцию. Афанасьев не очень обнадеживал насчет сроков. На очереди к рассмотрению немало других вопросов, помимо нашего. «Что-нибудь август, сентябрь, — прикидывал он. — Так и тамошние референты говорят. Даже в рифму получается: жди ответа к концу лета…»

Но Андрей был прав. А вдруг? Референтам могли понадобиться справки, какие-нибудь дополнительные данные, цифры.

Мало того. Это лето обещало стать знаменательным в истории освоения Арктики. В первый сквозной рейс по Северному морскому пути отправлялся «Сибиряков». Он должен был в одну навигацию пройти из Мурманска до Владивостока, то есть совершить нечто небывалое, а кое-кто считал даже: невозможное.

За плаванием ледокольного судна «Сибиряков» с понятным волнением следили в Советском Союзе и за границей.

Что же касается нас с Андреем, то мы связывали с этим плаванием особые надежды. Если Северный морской путь, рассуждали мы, сделается нормально действующей магистралью, если вдоль северного побережья Сибири следом за «Сибиряковым» потянутся караваны танкеров и сухогрузных кораблей, то увеличится и значение нашей Земли в Восточно-Сибирском море. Она станет нужнее как опорный пункт на последнем, самом трудном этапе пути. И тогда, быть может, поиски ее будут скорее и легче разрешены.

Вот какой тревожной и сложной была ситуация! Ухо приходилось держать востро. Рискованно было отлучаться из Москвы надолго, тем более вдвоем.

Мой друг огорченно оттопырил губы. Я подумал, что ему очень хочется поглядеть не только на Весьегонск, но и на одну из строительниц нового Весьегонска. Что ж, в добрый час! Судя по письму Лизы, в новом городе немало отличных мест для объяснения в любви. Например, обрыв. Мне представились длинные лунные дорожки на воде. Откуда-то снизу, может быть с проходящих пароходов, доносится негромкая музыка. Шуршат ветви сосен над головой. И близко, почти у самого лица, сияют узкие, чуть косо поставленные глаза со странным, вопросительным выражением.

— Выходит, ехать тебе, — сказал я.

— Почему же мне?

— Да уж потому. Сам знаешь почему. Я стихов не писал.

Но Андрей не захотел этой «жертвы», как он выразился.

— Жребий, жребий! — сказал он.

И опять мой друг выиграл. Ему выпало ехать, мне — оставаться.

Я проявил о нем заботу до конца.

— Не бери стихов, — посоветовал я, помогая ему укладываться. — Прочтешь ей после, когда поженитесь.

И с этим напутствием он уехал.

Мне стало немного грустно, когда он уехал.

Я привык, что в Москве мы проводим время все вместе: он, я и Лиза. Теперь я в Москве один, а Лиза и Андрей вдвоем в Весьегонске. Небось катаются по вечерам на лодке, и Лиза поет «Отраду». Потом идут зеленой улицей вверх, проходят мимо аккуратных бревенчатых домиков, обсаженных цветами, и медленно поднимаются к обрыву. Заходит солнце, стволы сосен делаются прозрачно-розовыми. К ночи начинают сильнее пахнуть маттиола и табак…

6. Бывшие бобыли

Однако вернулся Андрей неожиданно рано, не пробыв в Весьегонске и недели. Вернулся надутый, мрачный.

— Ты что, Лизу не видал?

— Видал. Уже купил обратный билет, а тут она заявляется. Объезжала район. В общем, разминулись с ней…

— И поговорить не удалось?

— Обменялись несколькими словами. Возвращается на будущей неделе в Москву.

Андрей рывком сдернул с себя плащ, швырнул на диван. Я с удивлением наблюдал за ним.

— Да ты не злись, — сказал я. — Ты по порядку рассказывай. Ну-с, сел ты, стало быть, на пароход…

Да, сел он в Москве на пароход. Чудесный лайнер, замечательный. Белым-белехонький, без пятнышка. Блеск, чистота, как полагается на морском корабле.

Море тоже было замечательное. (Читатель помнит, что Андрей не был щедр на эпитеты.) И покачивало основательно, не на шутку; в таких замкнутых со всех сторон водохранилищах ветер разводит большую волну.

Несмотря на сильный противный ветер, Андрей не уходил с палубы и разглядывал море в бинокль как строгий приемщик, как инспектор по качеству. Но придраться было не к чему: Лиза сделала свою работу хорошо.

Навстречу, ныряя в волнах, двигались пассажирские пароходы, нефтевозы, буксиры, баржи со строевым лесом.

Особенно много было плотов. Не тех хлипких, связанных кое-как, вереницы которых гоняли по Мологе когда-то, а сбитых особым образом, морских.

— Так называемые «сигары», — с удовольствием пояснил стоявший на палубе матрос. — Тяжелые плоты, по семь и по восемь тысяч кубометров. Плавучий дровяной склад.

Эти «плавучие склады» плыли на длинных тросах следом за пароходами. Теперь плотовщикам не приходилось маяться с плотами, как раньше, то и дело снимать их с мелей, проталкивать на перекатах. Море было глубоко и просторно.

Все расстояния с появлением Рыбинского моря чудесным образом сократились. Теперь от Пошехонья, Рыбинска и Весьегонска рукой было подать до Москвы.

Андрею вспомнился отъезд Петра Ариановича на железнодорожную станцию после его увольнения. На лошадях, по грязи, под дождем…

На рассвете лайнер Андрея остановился у причала Весьегонского порта.

Город, стоявший на высоком берегу, среди мачтовых сосен, выглядел гораздо красивее и компактнее, чем раньше. Андрею пришло на ум сравнение. Строители подняли Весьегонск на вытянутой ладони, чтобы видно было проходящим мимо кораблям: «Вот он, новый город! Смотрите, любуйтесь им!..»

И впрямь, огни Весьегонска, по свидетельству лоцманов, были видны в море издалека.

Размахивая чемоданчиком, Андрей медленно шел в гору по незнакомым улицам.

Вздорные собачонки, не признавшие в нем весьегонца, провожали его в качестве шумного эскорта от пристани до самой конторы. Но там моего друга ждало разочарование.

— Елизаветы Гавриловны нет, — сказали ему. — Уехала по трассе.

Андрей поставил чемодан на пол и с огорченным видом вытер платком лицо и шею.

Кудрявой машинистке, стучавшей в углу на «ундервуде», стало, видно, жаль его.

— А она скоро приедет, — утешила девушка Андрея, прервав свою трескотню. — Дня через два или через три. В Переборах побудет и в Ситцевом. Может, еще в Поморье заглянет. Она собирается в Москву, ей нельзя задерживаться…

Андрей подумал-подумал, посердился на Лизу, которая приглашает людей в гости, а сама исчезает в неизвестном направлении, и махнул в Поморье.

Часть пути он проделал на попутной машине, а у развилки шоссе сошел с грузовика, решив сократить расстояние и пройти к колхозу напрямик, берегом.

В Весьегонске ему довольно точно объяснили маршрут: «Все по столбам да по столбам — и дойдете».

Железные столбы-великаны шагали навстречу Андрею.

Собранная вместе вода Волги, Шексны и Мологи вертела турбины на гидростанции в Переборах, а электроэнергия, переданная оттуда по проводам, питала окрестные заводы, фабрики и колхозы.

Да, сбиться с дороги было мудрено.

Большое Поморье до постройки гидростанции называлось Поречьем.

Когда-то Андрей бывал здесь — еще с Петром Ариановичем. Тогда деревенька насчитывала, наверное, не более десятка изб, и было в них, помнится, что-то странное. Какие-то они были чуть ли не голенастые — как цапли!

Мой друг в задумчивости потер лоб. Остальные деревеньки вокруг Весьегонска как будто не производили такого впечатления? Их низкорослые, угрюмые избы с нахлобученными по самые наличники-брови крышами, казалось, ушли по пояс в землю: попробуй-ка выковыряй оттуда! Избы же Поречья, наоборот, выглядели так, словно бы задержались ненадолго на бережку приотдохнуть после длительного перелета. Крикни погромче на них, взмахни хворостиной, и тотчас испуганно взовьются, полетят дальше — искать более удобного места для ночлега.