Архипелаг исчезающих островов, стр. 1
Леонид Платов
АРХИПЕЛАГ ИСЧЕЗАЮЩИХ ОСТРОВОВ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. «Будем, стало быть, путешествовать вместе?»
Уроки географии с начала года считались «пустыми»: старый учитель школы ушел в отставку, новый еще не прибыл.
Возникшую пустоту с готовностью заполнял своей персоной Фим Фимыч, помощник классных наставников (была такая должность в дореволюционных гимназиях и реальных училищах). Взгромоздившись на кафедру, он пялился на нас оттуда, безмолвный, бледный, неестественно прямой, а внизу, рядом с кафедрой, торчал Союшкин, первый ученик, которому было приказано читать вслух из хрестоматии по русской истории. Он по-дьячковски быстро отхватывал один отрывок за другим. Мы же тем временем занимались перышками, безобидной и почти бесшумной игрой, не требующей при этом никаких умственных усилий.
Настал, однако, день, когда сыграть в перышки не удалось. В класс вошел новый учитель. За ним рысцой поспешал наш инспектор.
Загрохотали крышки парт. Мы встали.
Инспектор проникновенно смотрел на нас, по обыкновению немного склонив голову набок.
— Вот, дети, новый педагог ваш, — сказал он. — Зовут его Петр Арианович. Поздоровайтесь с ним!
Мы грянули приветствие.
— Садитесь!
Мы сели.
— Все как будто? Я вам представил класс, передал его, как говорится, из рук в руки.
Инспектор вышел на цыпочках и осторожно прикрыл за собой дверь. Некоторое время мы в молчании глядели друг на друга.
Новый учитель был молод, лет двадцати пяти — двадцати шести, и, если бы не очки, выглядел бы еще моложе. Правда, лицо его оттеняла узенькая бородка, но, видно, была внове своему владельцу, потому что он то и дело принимался ее рассеянно пощипывать. Обращал на себя внимание лоб, не особенно высокий, но широкий, с выдающимися надбровными дугами.
Подростки — любопытный, глазастый народ. В мгновение ока мы успели охватить все это.
Замечено было также, что форменная тужурка с петлицами министерства просвещения еще не обмялась и смешно топорщится на его широких плечах. Она не шла ему. (Недаром, вспоминая о Петре Ариановиче, я представляю его чаще всего в домашнем наряде: в стоптанных войлочных туфлях и черной косоворотке с расстегнутым воротом, небрежно подпоясанной шнурком с мохнатыми висюльками на концах.)
Дежурный по классу суетливо выскочил вперед:
— Молитву?
Учитель встрепенулся:
— Да, да! Молитву, пожалуйста!
Однако пока расторопный дежурный частил молитву, Петр Арианович продолжал стоять в задумчивости и ни разу не перекрестился. Затем не поднялся на кафедру, как ожидали, а подступил вплотную к партам.
— Ну-с… — сказал он приятным баском, как-то очень запросто. — Будем, стало быть, путешествовать вместе? Кто из вас любит путешествовать?
Недоуменное молчание было ему ответом. На задних партах неуверенно хихикнули.
Впрочем, и новый учитель не смог скрыть своего удивления, приступая к проверке наших знаний. Получая назначение в Весьегонск, видимо, не ждал, что у него будут такие ученики.
С недоумением вглядывался он в Толстоносова, неуклюжего верзилу, сына местного лавочника и племянника протоиерея, усилиями всей родни, будто мешок с камнями, перегружавшегося из класса в класс.
Толстоносов топтался у карты и нерешительно тыкал пальцем куда-то между Уралом и Волгой.
— Выше бери, выше! — неслась через класс подсказка. — Ох ты! Каму ищи, реку Каму! На ней Пермь…
Но Толстоносов не знал ничего и о Каме и мог только в растерянности еще выше поднимать свои реденькие брови.
Но как будто не понравился и наш первый ученик Союшкин, который бойко отрапортовал все, что полагается насчет Камы и Перми, глядя снизу вверх преданными голубыми глазами. Выводя в классном журнале отметку, несомненно благоприятную, новый учитель почему-то вздохнул.
Потом он встал со стула и принялся расхаживать взад и вперед перед партами, заложив руки за спину, иногда останавливаясь и посматривая на нас через очки.
Сейчас мне кажется очень странным, почему предшественник Петра Ариановича так скучно преподавал географию — предмет, интереснее которого, по теперешнему моему, может быть пристрастному, мнению, ничего на свете нет.
Помню, даже описание кругосветного плавания, сделанное старым географом, разочаровало меня. Как! Все дело, стало быть, сводилось лишь к корице, перцу и ванили?
Каждый день я ходил в училище мимо лавки Толстоносова. За окном, на витрине, стояли баночки с перцем и сахарные головки в синей обертке. Над дверями висела вывеска: «Бакалейные и колониальные товары».
Согласно разъяснению Толстоносова-сына бакалейными (или бокалейными) назывались мука и крупа, которые отмеривали покупателям по старинке, бокалами.
На уроке географии разъяснился смысл и второго загадочного слова — «колониальные».
Получалось, что Магеллан стремился к Островам Пряностей в обход Америки для того лишь, чтобы отец нашего Толстоносова мог в своей лавке торговать ванилью и перцем. Это уронило Магеллана в моих глазах.
Зато новый учитель умел повернуть самые обыкновенные вещи вокруг оси так, что на них откуда-то падал яркий, волшебный, романтический свет.
— Земля живет, — говорил Петр Арианович, — а карта — это зеркало Земли. Знаете ли, что не проходит часа, чтобы где-нибудь не происходили землетрясения? Известно ли вам, что самое высокое в мире плоскогорье — Тибетское — миллионы лет назад было морским дном? Природа не терпит застоя, неподвижности! Согласно одной гипотезе в результате вращения Земли целые материки со своими горными кряжами, внутренними морями, реками, плоскогорьями плывут с востока на запад в полужидкой магме, как льдины по воде…
Петр Арианович взмахивал указкой, показывая маршрут материков.
— И главное, запомните: меняется не только Земля — меняется наше представление о ней! Когда-то Косьма Индикоплов втискивал Землю в сундук. Да, да, в священную скинию, в ящик! Но человеческой мысли было тесно там. Она взломала ящик изнутри. — Учитель делал быстрый, решительный жест, показывая, как мысль ломает тесный ящик. — Смелые путешественники раздвинули границы мира… Возьмите хотя бы Крайний Север (название-то какое — Крайний!). Еще в средние века моря, омывающие Сибирь, казались человеку пределом его дерзаний, концом света. А потом выяснилось, что конца-краю нет, потому что Земля — шар!
Учитель рассказывал замечательно живо и с таким увлечением, что оно передавалось и нам.
Однако при всем том мы оставались детьми, и, прямо скажем, не очень благонравными, отнюдь не хрестоматийными пай-мальчиками в отложных воротничках, со скромно потупленными глазками.
Наша энергия искала выхода в самых разнообразных школьных каверзах. Петр Арианович стал жертвой одной из них.
Удалось подметить, что Север России был его коньком. Иногда он до того увлекался описанием северных морей, что забывал спросить урок.
Этим не замедлили воспользоваться лентяи.
Когда с устрашающим душу шелестом учитель раскрывал журнал и произносил: «Ну-с, попросим к географической карте…» — и запинался, выбирая фамилию, а не выучившие урок втягивали голову в плечи, трусливо отводя от учителя взгляд, случалось, что из глубины класса приходило спасение.
— Извините, Петр Арианович, — доносилось оттуда, — прошлый раз вы рассказывали о плавучих льдах. Вот интересно было бы еще…
Это называлось: «оттеснять на север». Не подозревая заговора, Петр Арианович разъяснял недоуменный вопрос.
Иногда подобными уловками удавалось отвлекать его от рокового классного журнала до тех пор, пока в коридоре не раздавался звонок на перемену.
«Оттеснять» надо было с умом, не слишком назойливо. Класс облек своим доверием двух человек. Союшкина, первого ученика, и пишущего эти строки, о котором в училище ходили легенды, что он «всего Майн Рида знает назубок».