Лицей послушных жен (сборник), стр. 36
В нашем дворе на обычном месте стояли синие «Жигули». Это означало, что соседи вернулись с дачи. Слава Богу!
Я в очередной раз осмотрела двор. Вечером он был переполнен жаждущим вечерней прохлады народом. Так же в центре двора собирались за столиком доминошники, на скамейках сидели старушки во главе с тетей Ниной. На пожарной лестнице гроздьями висела детвора. Из окон доносились соблазнительные запахи – было время приготовления ужина.
Моя девочка висела вниз головой на металлической перекладине сушки для белья. Я узнала ее по цветастому платью, которое полностью свисало на верхнюю часть тела, накрывая ее голову, как парашют. Под перекладиной стоял Ярик и жевал булку.
У меня замерло сердце: Ника раскачивалась на неустойчивой перекладине, как обезьянка, – все быстрее и быстрее, а потом, сильно толкнувшись вперед, прыгнула вниз и, сделав в воздухе крюк, приземлилась на обе ноги. Ненормальная! А если бы разбилась?!
– Ника! – не удержалась я.
Она не сразу поняла, откуда ее зовут, оглянулась, разгоряченная, с безумными после прыжка глазами, с ореолом взлохмаченных волос вокруг красных от напряжения щек. А потом они с Яриком наперегонки бросились ко мне.
– Мы только что вернулись! – крикнули почти одновременно.
И я узнала много важных новостей: теперь они будут воспитывать бабочек! Бабочки живут в трехлитровых банках, застеленных травой. Бабочку Ярика зовут Боб, у Ники – «девочка» Мирабелла.
Бабочек уже «выводили на прогулку» на нитках, привязанных к ножкам. Сейчас они устали, наелись травы и спят – каждая в своем стеклянном домике. Чувствуют себя хорошо. Завтра они будут учить подопечных откликаться на имена, а потом дрессировать, чтобы выступать с ними в цирке.
От их голосов у меня зазвенело в голове так, будто ее переехали два трамвая.
Я обняла их обоих, погладила по головам.
Почувствовала, как запищало в ушах, – падало давление.
– Ника, девочка, я пойду немного посплю… – вяло сказала я.
– Ладно. Но я приду к тебе, когда ты выспишься, – подмигнула она.
Я поднималась по лестнице на свинцовых ногах, засыпая на ходу. Надо что-нибудь сказать домашним, как-то объяснить свое отсутствие этой ночью. Хотя не думаю, что их это особо волновало.
Дверь открыл отец.
– О, а мы уже думали, куда пропала наша квартирантка! – улыбнулся он.
– Пришлось ночевать в институте, – пояснила я. – Опыты затянулись. Надо было делать много диаграмм… Бессонная ночь.
Я еле ворочала языком. Из кухни выглянула мать.
– Ужинать будете?
От усталости, которая неожиданно обрушилась на каждую клетку моего тела, я бы не смогла проглотить ни крошки. Поэтому я поблагодарила и попросила одного – спать. Она пожала плечами и указала на комнату:
– Пожалуйста. Комната пока ваша. Отдыхайте…
Я была счастлива, что сейчас не придется шевелить языком, и поплелась к кровати.
Прикрыла дверь и упала не раздеваясь…
С 7 на 8 июня
– Слушай, Ника, можешь принести что-нибудь поесть?
Девочка, как и позавчера, сидела на моей кровати. Она охотно кивнула и на цыпочках в темноте пошла в кухню. Вернулась с кусками хлеба и сыра.
Я чуть язык со слюной не проглотила. Мы разломали хлеб на кусочки, как звери, поделились и начали жевать.
– Фух! – Я откинулась на подушку.
Она тихо засмеялась. Конечно, она тоже любила есть ночью.
– Хорошо было на даче? – спросила я.
– Хорошо. Мы спали в гамаках! А что делала ты?
Я задумалась, как ответить на этот сложный вопрос. Ничего выдумывать не хотелось.
– Я нашла человека, в которого влюбилась с первого взгляда, – сказала я.
– Вы поженитесь? – с тревогой спросила она.
– Мы не можем пожениться, – сказала я.
– Почему?
– Потому что… – Я не знала, как ответить ей на этот вопрос, и замолчала.
Она требовательно смотрела на меня, и ее глаза светились в темноте, как у кошки.
– Почему, почему?
– Потому что сейчас я для него слишком маленькая… – грустно улыбнулась я и поворошила ее волосы. – А потом, когда вырасту, он будет для меня слишком взрослым…
– Разве это мешает любить? – удивилась она.
Этим вопросом она загнала меня в угол.
Я молчала. Она прижалась ко мне и прошептала в самое ухо:
– Я тебе тоже скажу кое-что… Ярик, глупый, думает, что женится на мне, когда вырастет. Он вчера сам об этом сказал. Но я открою тебе секрет: когда я вырасту, то выйду замуж только за Богдана Игоревича!
«Опять этот Богдан Игоревич», – с ужасом подумала я, но попробовала не выдать ни одним движением своего отвращения или удивления, хотя такое сообщение меня неприятно кольнуло, даже холод подступил к желудку. Как можно спокойнее я сказала:
– Но ведь он слишком взрослый. Когда ты вырастешь, он, наверное, уже… Ну, понимаешь? Его уже может не быть на свете…
Она вмиг сильно схватила меня за обе щеки, сжала так, чтобы я не могла больше вымолвить ни слова.
– Нет! Нет, – сказала она, – не говори так!
Я испугалась, что расстроила ее, и поторопилась отступить:
– Это я сказала, не подумав. А Богдан Игоревич знает о твоих планах?
– Конечно нет, – вздохнула она.
Мне хотелось узнать как можно больше.
Один вопрос нестерпимо мучил меня: если допустить, что этот клоун в черной шляпе действительно не имеет к моему дефекту никакого отношения, то кто тогда? Ведь я помню эту черную тень и свой ужас, отчаяние, отвращение, истерику – целый букет чувств, которые вылились в душевную разруху. Вспоминаю даже липкую кровь на своем лице и ладонях…
Но сейчас, когда Ника так спокойно и с такой нежностью говорила о виновнике всего этого, я ничего не могла понять.
Неужели он мог быть таким коварным – рассказывал байки, пудрил беззащитному ребенку мозги, пока не достиг своей цели?
– Ну вот видишь, – сказала я, – если бы он знал о твоих планах, он бы посмеялся.
– Наверное, да, – серьезно ответила она и снова добавила то же самое: – Но разве это мешает любить?
– Ладно, может быть, я чего-то не понимаю, – вздохнула я. – Позволь, я завтра сама познакомлюсь с твоим другом поближе. Можно?
– Можно.
– А где он живет? Ты была у него? – Об этом я спросила с некоторой опаской, боясь услышать утвердительный ответ, ведь в голове вопреки моей воле рисовались мерзкие и ужасные картины совращения ребенка в логове одинокого извращенца.
Ника назвала адрес – это был дом в квартале от нашего – и добавила:
– У него на окне стоит пустая клетка – в ней жила канарейка. Потом умерла. А клетка до сих пор стоит…
По крайней мере, теперь я знала, где его искать, куда вызывать милицию.
Но сейчас никаких оснований для этого у меня не было.
Что ж, подождем…
Съеденный впопыхах бутерброд делал свое дело – меня начало клонить в сон, голос девочки доносился как будто сквозь вату, ее фигурка расплывалась перед глазами, утончалась, превращалась в дым. Вместо этого я видела лицо Ивана, потом – полные печали глаза Томочки, отстраненную улыбку Миросика, потом снова чувствовала на своем горячем лбу детскую руку: «Ты такая горячая. У тебя температура?..» Голоса…
Это голос мамы: «Ты такая горячая…», нет: «Выпьете со мной?»…
ЕГО голос: «Я знал, что ты когда-нибудь придешь…»
Голоса звенели в ушах, наползая один на другой.
…есть такая штука, в которую не верят… Она называется душа…
…вы когда-нибудь разговаривали с Богом?
…мы спали в гамаке!
…разве это мешает любить?..
Я погрузилась с головой в море горячей ртути, каждая капля которой отскакивала от пальцев, превращаясь во множество мелких плотных шариков.
В каждом издевательски улыбалось отражение моего искривленного лица.
Ника! Хочешь, я расскажу, что будет с тобой? Совсем скоро, если я сейчас не помогу тебе? Не будет никаких фей, бабочек и добрых гномов! Так что закаляйся уже сейчас. Уже через пару лет… дай-ка вспомню дату… ты будешь лежать на полу общей спальни на двенадцать коек, побитая и накрытая мокрой простыней.