Сокровенный человек, стр. 3
– Закрой пар, стервец, кривошипы порвешь!
С паровоза никто не ответил.
Положив харчи на снег и зашвырнув зубы, Пухов сам полез на паровоз, чтобы закрыть регулятор и сифон.
В будке лежал мертвый помощник. Его бросило головой на штырь и в расшившийся череп просунулась медь – так он повис и умер, поливая кровью мазут на полу. Помощник стоял на коленях, разбросав синие беспомощные руки и с пришпиленной к штырю головой.
«И как он, дурак, нарвался на штырь? И как раз ведь в темя, в самый материнский родничок хватило!» – обнаружил событие Пухов.
Остановив бег на месте бесившегося паровоза, Пухов оглядел все его устройство и снова подумал о помощнике:
«Жалко дурака: пар хорошо держал!»
Манометр действительно и сейчас показывал тринадцать атмосфер, почти предельное давление, – и это после десяти часов хода в глубоком, плотном снегу!
Метель стихла, переходя в мокрый снегопад. Вдалеке дымили на расчищенных путях броневик и поезд.
Пухов с паровоза ушел. Рабочие снегоочистителя и начальник дистанции лезли по живот в снегу к паровозу. Со второго паровоза тоже сошла бригада, перевязав разбитые головы обтирочными концами.
Пухов подошел к петроградскому машинисту. Тот сидел на снегу и прикладывал его к окровавленной голове.
– Ну что, – обратился он к Пухову, – как стоит машина? Закрыл поддувала?
– Все на месте, механик! – ответил по-служебному Пухов. – Помощник только твой убился, но я тебе Зворычного дам, парень умственный, только жрать здоров!
– Ладно, – сказал машинист. – Положи-ка мне хлебца на рану и портянкой окрути! Кровь, сатану, никак не заткну!
Из-за снегоочистителя выглянула милая усталая морда лошади, и через две минуты к паровозу подъехал казачий отряд – человек пятнадцать.
Никто на них не обратил нужного внимания.
Пухов со Зворычным закусывали; Зворычный советовал Пухову непременно вставить зубы, только стальные и никелированные – в Воронежских мастерских могут сделать: всю жизнь тогда не изотрешь о самую твердую пищу!
– Опять выбить могут! – возразил Пухов.
– А мы тебе их штук сто наделаем! – успокоил Зворычный. – Лишние в кисет в запас положишь!
– Это ты верно говоришь, – согласился Пухов, соображая, что сталь прочней кости и зубов можно наготовить массу на фрезерном станке.
Казачий офицер, видя спокойствие мастеровых, растерялся и охрип голосом.
– Граждане рабочие! – нарочито сказал офицер, ворочая полубезумными выветрившимися глазами. – Именем Великой Народной России приказываю вам доставить паровозы и снегочистку на станцию Подгорное. За отказ – расстрел на месте!
Паровозы тихо сипели. Снег падать перестал. Дул ветер оттепели и далекой весны.
У машиниста кровь на голове свернулась и больше не текла. Он почесал сухую корку сукровицы и трудным, ослабевшим шагом пошел на паровоз.
– Пойти воды покачать и дров подложить – машину морозить неохота!
Казаки вынули револьверы и окружили мастеровых. Тогда Пухов рассерчал:
– Вот сволочи, в механике не понимают, а командуют!
– Што-о? – захрипел офицер. – Марш на паровоз, иначе пулю в затылок получишь!
– Что ты, чертова кукла, пулей пугаешь! – закричал, забываясь, Пухов. – Я сам тебя гайкой смажу! Не видишь, что в перевал сели и люди побились! Фулюган, черт!
Офицер услышал короткий глухой гудок броневого поезда и обернулся, подождав стрелять в Пухова.
Начальник дистанции лежал на шинели, постеленной на снег, и о чем-то мрачно размышлял, рассматривал хилое, потеплевшее небо.
Вдруг на паровозе по-плохому закричал человек. То, наверно, машинист снимал с штыря своего разбитого помощника.
Казаки сошли с лошадей и бродили вокруг паровоза, как бы ища потерянное.
– По коням! – крикнул казакам офицер, заметя вывернувшийся из закругления бронепоезд. – Пускай паровозы, стрелять начну! – и выстрелил в голову начальника дистанции – тот и не вздрогнул, а только засучил усталыми ногами и отвернулся вниз лицом ото всех.
Пухов вскочил на паровоз и заревел на всю сирену прерывистой тревогой. Догадливый машинист открыл паровой кран инжектора, и весь паровоз укутался паром.
Казачий отряд начал напропалую расстреливать рабочих, но те забились под паровозы, проваливались, убегая, в сугробы, – и все уцелели.
С бронепоезда, подошедшего к снегоочистителю почти вплотную, ударили из трехдюймовки и прострочили из пулемета.
Отскакав саженей на двадцать, казачий отряд начал тонуть в снегах и был начисто расстрелян с бронепоезда.
Только одна лошадь ушла и понеслась по степи, жалобно крича и напрягая худое быстрое тело.
Пухов долго глядел на нее и осунулся от сочувствия.
С бронепоезда отцепили паровоз и подвели его сзади к снегоочистителю толкачом.
Через час, подняв пар, три паровоза продавили снежный перевал на путях и вырвались на чистое место.
II
В Лисках отдыхали три дня.
Пухов обменял на олеонафт десять фунтов махорки и был доволен. На вокзале он исчитал все плакаты и тащил газеты из агитпункта для своего осведомления.
На стенах вокзала висела мануфактура с агитационными словами:
– Тоже нескладно! – заключил Пухов. – Надо так писать, чтоб все дураки заочно поумнели!
Каждый прожитый нами день – гвоздь в голову буржуазии. Будем же вечно жить – пускай терпит ее голова!
– Вот это сурьезно! – расценивал Пухов. – Это твердые слова!
Подходит раз к Лискам поезд – хорошие пассажирские вагоны, красноармейцы у дверей, и ни одного мешочника не видно.
Пухов стоял в тот час на платформе у дверей и кое-что обдумывал.
Поезд останавливается. Из вагонов никто не выходит.
– Кто это прибыл с этим эшелоном? – спрашивает Пухов одного смазчика.
– А кто его знает? Сказывают, главный командир – один в целом поезде!
Из переднего вагона вышли музыканты, подошли к середине поезда, построились и заиграли встречу.
Немного погодя выходит из среднего мягкого вагона толстый военный человек и машет музыкантам рукой: будет, дескать, доволен!
Музыканты разошлись. Военный начальник не спеша сходит по ступенькам и идет в вокзал. За ним идут прочие военные люди – кто с бомбой, кто с револьвером, кто за саблю держится, кто так ругается, – полная охрана.
Пухов прошел вслед и очутился около агитпункта. Там уже стояла красноармейская масса, разные железнодорожники и жадные до образования мужики.
Приехавший военный начальник взошел на трибуну – и тут ему все захлопали, не зная его фамилии. Но начальник оказался строгим человеком и сразу отрубил:
– Товарищи и граждане! На первый раз я прощаю, но заявляю, чтобы впредь подобных демонстраций не повторялось! Здесь не цирк, и я не клоун – хлопать в ладоши тут не по существу!
Народ сразу примолк и умильно уставился на оратора – особенно мешочники: может, дескать, лицо запомнит и посадит на поезд.
Но начальник, разъяснив, что буржуазия целиком и полностью – сволочь, уехал, не запомнив ни одного умильного лица.
Ни один мешочник в порожний длинный поезд так и не попал: охрана сказала, что вольным нельзя ехать на военном поезде особого назначения.
– А он же порожняком все едино лупить будет! – спорили худые мужики.
– Командарму пустой поезд полагается по приказу! – объяснили красноармейцы из охраны.
– Раз по приказу – мы не спорим! – покорялись мешочники. – Только мы не в поезде сядем, а на сцепках!
– Нигде нельзя! – отвечали охранники. – Только на спице колеса можно!
Наконец поезд уехал, постреливая в воздух – для испуга жадных до транспорта мешочников.
– Дела! – сказал Пухов одному деповскому слесарю. – Маленькое тело на сорока осях везут!