Здесь мертвецы под сводом спят, стр. 43

Лена де Люс.

Это Лена следила за Харриет от Сингапура до Индии и от Индии до их последней стычки в Тибете. Кто еще это мог быть? По каким другим причинам Харриет могла написать имя Лены невидимыми чернилами на наружной части своего бумажника, в котором хранилась ее последняя воля?

Моя кровь похолодела – и затем вскипела.

Я сижу рядом с убийцей!

Это создание, которое сидит и прихорашивается рядом со мной, словно кошка, слопавшая канарейку, убило мою мать! Свою собственную плоть и кровь!

Возьми себя в руки, Флавия. Ты не должна дать ей понять, что ты все знаешь.

В этот конкретный момент, – подумала я, – на всей этой огромной планете, которая вращается во Вселенной по предназначенному ей пути посреди других планет, ты одна-единственная из двух с половиной миллиардов ее обитателей – если, конечно, не считать Лену, – кто знает правду.

Что прокричала мне тетушка Фелисити в резиновую слуховую трубку во время нашего полета на «Голубом призраке»?

«Нам, де Люсам, доверена… вот уже триста с лишним лет… величайшая тайна королевства. Некоторые из нас на стороне добра… другие нет».

Ясно как день: Лена из тех, кто нет.

Почему я не прислушалась к своим инстинктам в тот первый раз, когда увидела эту женщину? Как я могла позволить ей спать – ей и ее противной дочери – под крышами Букшоу? От одной этой мысли меня затошнило.

Вопрос заключается вот в чем: зачем Лена приехала в Бишоп-Лейси?

Ужасное понимание пришибло меня, словно камни дома, обрушенного Самсоном.

Тот мужчина на вокзале – мужчина под колесами поезда, мужчина в длинном пальто, «тот, что разговаривал с Ибу», как сказала мне Ундина.

Он пытался предупредить меня – или хотя бы отца.

«Егерь в опасности. Гнездо под…»

Под угрозой – вот что он наверняка собирался сказать.

Но Лена была тогда на платформе!

Мужчина в длинном пальто говорил с ней. Ундина выболтала мне это, когда мы играли в игру Кима.

А потом, как будто этого недостаточно, было еще то слово: «Столкнули».

«Кто-то столкнул его», – сказала какая-то женщина на платформе.

«Дайте протолкнуться», – велела Лена меньше часа назад, пробираясь на скамью рядом со мной. В звуках ее голоса было что-то знакомое, но мне не хватило времени обдумать, что именно.

На вокзале это она прокричала эти слова, чтобы отвлечь от себя внимание.

Конечно же! Как дьявольски умно с ее стороны – и как хладнокровно.

Точно так же она спланировала, как заманить меня на Джека О’Лантерна.

«После похорон», – сказала она.

Через час!

Но сейчас я понимала точно: если Лена выяснит, что я ее разоблачила, мне крышка.

Следующие похороны в Святом Танкреде будут моими.

28

То, что произошло дальше, было настолько мимолетным, – будто мир превратился в мешанину красок или жидкостей в вертящейся центрифуге.

Я осознала, что каков бы ни был результат, я не смогу рассказать все инспектору Хьюитту. По правде говоря, я с нетерпением ожидала момента, когда смогу терпеливо развязать перед ним узел улик и сложить их к его благодарным ногам.

И, конечно же, Антигона. Я заподозрила, что Антигона Хьюитт беременна. Она излучала такое же загадочное сияние, которое я наблюдала прошлой осенью у Ниаллы Гилфойл, странствующей актрисы театра кукол: теплое свечение, намного большее, чем просто здоровый блеск. Я знала, что Хьюитты уже потеряли не одного младенца, так что я только молюсь, чтобы на этот раз у них все получилось.

Святой Танкред, пожалуйста, присмотри за ней, – взмолилась я.

Нет, не могу я ничем поделиться с инспектором Хьюиттом. Тетушка Фелисити ясно дала понять, что я не должна ни с кем обсуждать Гнездо и его деятельность, кроме нее. Это большой секрет. Так сказал Егерь.

Нет, я ничего не могла рассказать инспектору Хьюитту о незнакомце на вокзале, Теренсе Альфристоне Тардимене, холостяке, проживавшем по адресу: Лондон, В8, Ноттинг Хилл гейт, Кэмден Гарденс 3А, тридцать восемь лет – по словам Адама.

Мне придется остаться просто очевидцем, важным, если уж на то пошло, но все равно просто свидетелем.

Я не прочь признать, что это горькая пилюля. Мне придется слиться с обоями, так сказать, и позволить инспектору сорвать все лавры.

Остается только надеяться, что он и его помощники хорошо сделали свое домашнее задание и уже близки к тому, чтобы самостоятельно обнаружить, кто столкнул Теренса Тардимена под поезд. Наверняка к настоящему моменту они уже выяснили, кто на полустанке Букшоу крикнул: «Его столкнули!»

Если же они оказались в тупике, возможно, мне придется послать им анонимное письмо, которое я составлю из букв, вырезанных из разных газетных заголовков и наклеенных на лист вощеной бумаги из лавки мясника, и отправлю из почтового ящика на Флит-стрит, чтобы избежать подозрений.

Мне стоило бы снова сломать свои брекеты, чтобы опять совершить путешествие в Лондон и бросить письмо в почтовый ящик там, и оно бы того стоило. Возможно, инспектор Хьюитт все равно что-то заподозрит в глубине души, поймет, кто отправитель. Он опознает блестящие следы моего разума. Но даже в этом случае он никогда не сможет это доказать или открыто признать, что именно Флавия де Люс нашла разгадку.

Мы будем мило улыбаться друг другу, угощаясь лепешками, инспектор и я, и предлагать друг другу к чаю сливки и сахар, и оба будем знать восхитительную правду, но молчать.

Голос викария вернул меня в настоящее, произнеся:

– «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями: как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается» [22].

С учетом обстоятельств было оговорено, хотя это и необычно, что погребение в могилу состоится в церкви и будет частью похоронной церемонии.

Харриет будет покоиться вместе с остальными членами семьи в семейном склепе в крипте под церковью. Ее гроб поместят туда позже в соответствующее время, когда, как сказал нам викарий, «скорбящие рассосутся».

Церемония уже приближалась к концу.

– Господи, ты знаешь, – говорил викарий, – тайны наших сердец.

Я глянула на Лену. Не смогла удержаться.

Она внезапно повернула ко мне голову, встретила мой взгляд, и я обнаружила, что, как ни пытаюсь, не могу отвести взгляд.

Говорят, в некоторых ситуациях ядовитые змеи могут пугать маленьких животных взглядом: факт, в котором я сомневалась и по сей день, хотя миссис Мюллет предупреждала меня, что у Герти Мамфилд дурной глаз и что ей ни за что нельзя смотреть в глаза.

Как бы там ни было, я просто была не в состоянии оторвать взгляд от глаз Лены. Что-то неведомое скользило от нее ко мне – и как ни удивительно, от меня к ней: безмолвный разговор, для расшифровки которого я была слишком неопытна.

Она знает, что я знаю. Никаких сомнений. Она высосала правду из моих глаз, и я никак не смогла этому помешать.

Только величайшим усилием я смогла опустить веки, хотя это было все равно что пытаться опустить оконный переплет с засохшей краской.

Я отвернулась и опустила взгляд в пол, перед тем как осмелиться снова открыть глаза.

К моему ужасу, викарий уже приступил к той части поминальной службы, когда нам надо будет выйти вперед, всем по очереди – отцу, Фели, Даффи, мне – и бросить горстку земли с церковного кладбища на гроб Харриет.

– «…ты, достойнейший Судия вечный, – говорил он, – избави нас от страданий в последний наш час, от мук смертных и не дай отпасть от тебя».

Он кивнул отцу, тот встал и двинулся вперед неверной походкой, словно автомат, который не включали лет сто.

Мы с Даффи пошли следом.

– «Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху в надежде на воскресение к вечной жизни…»

Какие жестокие слова! Не хочу их слышать!

Я прижала руки к ушам и сделала шаг назад. Зацепилась ногой за нижнюю ступеньку алтаря, и мне пришлось ухватиться за угол гроба Харриет, чтобы не упасть.