Здесь мертвецы под сводом спят, стр. 35
– Ну?
– Ну, убить его, наверное.
– Убить его. – Доктор Киссинг бесстрастно повторил мои слова. – Именно. Но «убить», как ты уже видела, как и «шпион» и «остановить» – просто слова, но у них есть чрезвычайно тревожные последствия.
– Ну хорошо, поймать его.
– Точно. Давай представим, что этот предатель из нашей сказки прочно укоренился в одном из далеких филиалов нашего министерства иностранных дел. Давай еще представим, что у него безупречные рекомендации. Что дальше?
Я долго и усердно думала, перед тем как ответить.
– Доставить его домой для правосудия, – наконец предложила я.
Отец рассказывал нам о правосудии во время лекций по средам, посвященным различным сторонам британского правительства, и я решила, что у меня неплохое знание предмета.
Я не была уверена, что мне так уж нравится мой вариант, но не могла придумать ничего лучше. Честно говоря, я начала немного уставать от вымышленной истории доктора Киссинга. Нет, не уставать, мне становилось неловко.
– Как она заканчивается, эта сказка?
Доктору Киссингу потребовалась целая вечность, чтобы ответить. Он снял очки, извлек безупречный белый носовой платок из кармана халата, с фанатичной тщательностью протер стекла, снова нацепил их и с выводящей из себя обстоятельностью выбрал еще одну сигарету из портсигара.
– Это… зависит от тебя, Флавия, – наконец произнес он.
Между нами повисло молчание, сначала оно было довольно уютным, но слишком быстро стало почти невыносимым.
Я встала и подошла к окну. Не могу поверить – я в точности как отец!
Надо хорошенько обдумать всю эту сказочную историю. Проводя химические эксперименты, я привыкла работать с гипотезами, но эта была за пределами моих возможностей. Слишком много переменных; слишком много допущений; слишком много значений, скрытых за завесой тайны.
Снаружи за окном посреди зеленого великолепия стояли буки. Сумасшедших женщин, которые танцевали среди них во время моего предыдущего визита, нигде не было видно.
Удобных поводов, чтобы отвлечься, нет. Мне надо встретить реальность лицом к лицу.
– Вы не ответили на мой вопрос, доктор Киссинг. Вы Егерь, верно?
– Нет, – ответил он неожиданно и печально и, может быть, даже несколько неохотно. – Нет-нет, я – нет.
– Тогда кто же?
Как бы я ни любила старого джентльмена, его уклончивость начала меня нервировать.
Почти не осознавая, что делает, доктор Киссинг поднес к губам сначала правый указательный палец, а потом левый.
Когда наконец он снова заговорил, его голос внезапно прозвучал старым, утомленным, и в первый раз за все время нашего знакомства я начала опасаться за его жизнь.
– Ты должна выяснить это сама, Флавия, – произнес он, и его голос был слабым и далеким, будто эхо от дуновения ветра. – Это ты тоже должна выяснить сама.
24
У восточного края декоративного озера меня встретил Дитер. Он был одет в черный костюм, производивший впечатление позаимствованного, потому что был ему немножко тесен.
– Вас все искали, – проинформировал он.
– Извините. Я нуждалась в продолжительной прогулке. Все – это кто?
– Ваш отец, тетушка Фелисити, Офелия и Дафна. – Дитер всегда настаивал на том, чтобы называть моих сестриц полными именами. – И миссис Мюллет.
Должна признать, что это и правда все, хотя втайне мне было приятно, что Доггер не интересовался моим местонахождением.
– Откуда вы знали, в какой стороне меня искать?
– Мистер Таллис и мистер Сауэрби сказали, что вы ушли в сторону Изгородей.
– Мистер Таллис и мистер Сауэрби – парочка чертовых деревенских сплетников!
Дитер рассмеялся. В обществе Дитера я могу быть самой собой, не опасаясь, что меня начнут поправлять, наказывать или донесут на меня.
– Что вы думаете о «Голубом призраке»? Тристрам катал меня сегодня утром. Вы не ревнуете?
Пилот люфтваффе, во время войны Дитер был сбит неподалеку от Бишоп-Лейси и, оказавшись в плену, вынужден работать на ферме Ингльби. Когда война закончилась, он решил остаться в Англии и теперь, шесть лет спустя, был помолвлен с моей сестрицей Фели. Если подумать, мир – очень странная и забавная штука.
– Прекрасный самолет, – признал он. – Но нет, я не ревную. Я свое отлетал.
– Как Фели, справляется? – Я редко о ней вспоминала в последнее время.
– Не ест, не спит. Думает только о музыке для похорон вашей матери.
– Бедолага вы, – пошутила я.
– Вы бы поговорили с ней, мисс Флавия. Это была бы такая любезность с вашей стороны.
Я? Поговорить с Фели? Что за нелепая мысль!
– Она вас уважает. Она вечно говорит о «моей замечательной сестренке».
– Ха! – В состоянии ошеломления я не слишком красноречива.
Уважает меня? Не могу поверить. Фели скорее сожрет лягушек под взбитыми сливками, чем прислушается хоть к чему-то, что я скажу.
Однако я не хотела потерять удобную возможность.
– Посмотрим, что можно сделать, – добавила я. – Мне казалось, что вы захотите сами ее утешить.
– Она нуждается не в утешении, – сказал Дитер, – а в женском плече. Вы понимаете, что я имею в виду?
Что ж, женское плечо – это женское плечо. Что тут непонятного.
Я кивнула.
– Но это будет нелегко, – не смогла сдержаться я.
– Да, – согласился Дитер. – Думаю, она ощущает утрату матери острее, чем…
– Чем мы с Даффи? – перебила я.
Дитер не стал отрицать.
– Она больше помнит, чем вы с Дафной, – ответил он. – Ей есть, по чему скорбеть.
Дитер попал точно в цель. Это один из поводов, почему я терпеть не могу свою сестрицу – хотя если остановиться и поразмыслить, то ревную я, не она.
– Бедняжка Фели, – произнесла я и умолкла.
– Ей будет лучше, когда мы поженимся, – продолжил Дитер. – Тогда она сможет уехать из Букшоу. Там так много призраков.
Призраков? Я никогда не размышляла об этом в таком ключе. Любой действительно уважающий себя призрак скорее умрет, чем поселится в Букшоу.
И я призадумалась. Когда мертвецы умирают, они возвращаются к жизни? Именно об этом воскрешение – о смерти мертвых?
Хотя я потерпела неудачу в своей попытке воскресить Харриет и вернуть ее в лоно семьи, меня вряд ли можно винить за это. Мой эксперимент прервали люди из министерства внутренних дел, и я знаю, что второго шанса у меня не будет. Харриет похоронят, и на этом все закончится.
Как печально, что мы так и не узнаем друг друга.
Это не просто печально, это, черт побери, ужасно.
Мы ненадолго остановились у угла стены из красного кирпича, окружавшей огород.
– Выше нос, – сказала я и, произнося эти слова, осознала, что примерно то же самое сказала Даффи. – Как поживают ваши учительские планы?
Больше всего в жизни, за исключением разве что руки моей сестрицы, Дитер хочет преподавать в Англии английскую литературу. Он с детства является преданным поклонником сестер Бронте и рвется поделиться своим энтузиазмом в классной комнате.
Он сразу же просиял.
– Вы умеете хранить тайны? – спросил он.
Я чуть не рассмеялась ему прямо в лицо. Из миллиардов людей, когда-либо топтавших лицо планеты Земля, никто – ни единый! – не умел так хорошо держать рот на замке, как Флавия де Люс.
Я перекрестила сердце и губы и сделала двумя пальцами знак победы.
– Клянусь на крови, – сказала я. Это клятва, известная немногим.
– Ваш отец замолвил за меня словечко в Грейминстере. Я должен начать преподавать там осенью.
Я обняла его. Не смогла удержаться. Я знала, что во время Пасхи Дитер уезжал на какое-то загадочное собеседование, но ничего больше не слышала.
– Яруууу! – прокричала я. – Замечательно! Поздравляю, Дитер!
– Но держи это при себе. Мы не хотим объявлять об этом до похорон.
Я сразу же обратила внимание на словечко «мы».
Я снова обняла его.
– Эй, мистер! Не бойтесь. Ваш секрет в безопасности.
Дитер одарил меня широкой улыбкой и предложил руку.