Волшебное седло, стр. 3

— Готово! Давай-ка поспешим маленько, — рассмеялся Горян, складывая письмо.

Они подошли к лошади, ножом подпороли подкладку седла, положили туда письмо, зашили подпоротый край и как ни в чём не бывало снова уселись на поваленный бук.

Вскоре вернулся запыхавшийся Трайче и принёс целую флягу студёной воды. Горян опорожнил половину фляги, крякнул от удовольствия и, улыбаясь, проговорил:

— Ну и водичка! Не вода, а бальзам!

— Что верно, то верно, — добавил Огнен, забирая флягу из рук товарища.

Напившись, они поднялись с бревна, нагрузили Дорчо и стали осторожно спускаться вниз.

Когда они вышли на дорогу, Горян остановил Трайче и принялся ему объяснять:

— Добравшись до Струги, иди всё время по правую сторону Дрима. Понял? Запомни: иди вдоль реки и нигде не сворачивай. В конце улицы увидишь на воротах табличку. На табличке написан номер «125». Ясно?

— Ещё бы! Это же очень просто, — пожал плечами Трайче.

— Вот и отлично! Увидев табличку, постучи в ворота, — продолжал Горян. — Из ворот выйдет мужчина средних лет, с усами. Ты ему скажешь: «Дядя Тале, меня прислали к тебе с этими дровами Горян и Огнен. За дрова ты должен мне дать соли, а заодно и заштопать седло». Понял?

— Ну конечно, понял…

— Хорошо. Когда вернёшься из Струги, приходи сюда. Надо же нам знать, достал ты соли или нет!

— Ладно, приду, — улыбнулся Трайче.

Они распрощались, и Трайче вместе со своим Дорчо двинулся в деревню.

Горян же с Огненом остались в лесу.

Маленький продавец дров

Едва забрезжил рассвет, как Трайче уже пустился в путь по дороге, ведущей от Караормана к Струге. Перед ним мерно вышагивала лошадка Дорчо, гружённая сухими буковыми поленьями. Внизу, у самой дороги, пенилась и гудела строптивая, бурная речка Сатеска. Время от времени Трайче останавливался, вытряхивал из своих рваных опинок [3] песок и снова шагал дальше.

— Живей, Дорчо, живей! Пошевеливайся! Ведь до Струги-то ещё далеко, — поторапливал Трайче свою лошадку.

А та, будто понимая, о чём идёт речь, и в самом деле ускоряла шаг.

Уже совсем рассвело. Небо со стороны Ильиной горы слегка зарумянилось, словно где-то далеко разожгли огонь, потом стало золотисто-жёлтым и, наконец, окрасилось багрянцем. Крупные капли росы, рассыпанные по зелёной траве, засверкали переливчатыми жемчужинами. Защёлкал соловей, засвистел дрозд. Опустилась на верхушку высокого дуба кукушка, повертела своим длинным хвостом, и над лесом разнеслась её заунывная песня: «Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..»

Шелест листвы, пение птиц, весёлое чириканье воробьёв — всё это сливалось в одну волшебную утреннюю песню, славящую рождение нового дня.

С востока донёсся слабый порыв ветра. Зашумел лес. Заклокотала в ярости речка Сатеска…

А Трайче задумчиво прислушивался к пению птиц, к глухому шуму леса, к сердитому бормотанию разбуженной речки, и странное чувство безмятежного покоя охватывало его. Ему вдруг пришли на память слова песни: «Уже рассветает, начинается день…»

По дороге его нагнали несколько незнакомых ему крестьян из верхних деревень. Они тоже везли в город дрова.

— Ты откуда? — поинтересовались они.

— Из Мацково.

— Говорят, будто в ваших краях есть партизаны. Это так? — спросил у Трайче один из крестьян.

— Откуда мне знать? Может, и есть.

— Напрасно тебя отпустил отец одного. Теперь мальчишкам не стоит ходить на базар без взрослых, — заметил второй спутник.

— Это верно… Да нет у меня отца. Живём вдвоём с мамой, — грустно улыбнулся Трайче.

— Тогда иди вместе с нами, так оно лучше будет. Разве сам не видишь, какие крутые времена настали?

— Я бы, конечно, не пошёл в город, если бы не кончилась у нас соль… — признался Трайче.

— Эх, сынок, соли-то нигде нет. Ты и в городе её не найдёшь, — ввязался в разговор третий крестьянин. — Напрасно только идёшь…

Так, за беседой, незаметно они подошли к Струге.

У въезда в город их встретил караул.

Один из итальянских солдат, осклабившись, крикнул:

— Стой, македонское отродье!

Крестьяне остановили своих лошадей и стали ждать. Потом всех их, одного за другим, тщательно обыскали: вывернули карманы, обшарили дорожные котомки, даже дрова и те осмотрели. Но как ни усердствовали солдаты, ничего подозрительного не нашли.

Какой-то черноволосый, бородатый итальянский солдат подошёл к Трайче, погладил его по голове и ласково проговорил:

— Бамбино, бамбино!

После обыска их пропустили в город. По дороге Трайче спросил у пожилого крестьянина, который недавно разговаривал с солдатом по-итальянски:

— Дядя, а что такое «бамбино»?

— «Бамбино» — значит «мальчик». А «спасибо» по-итальянски будет «грацио»…

— Откуда ты знаешь итальянский?

— Был я когда-то горняком, сынок. Добывал руду вместе с итальянцами. Вот тогда и научился малость болтать по-итальянски.

Вскоре они оказались в центре города.

По маленькому городку разгуливали итальянские солдаты. У каждого из них за плечом висела винтовка с примкнутым штыком. По мосту через реку Дрим проносились с грохотом грузовики и мотоциклы, направляясь в сторону Албании.

Трайче отделился от группы крестьян и повернул в другую сторону.

— Поедем вместе с нами на базар, — предложил ему тот самый пожилой крестьянин, что умел говорить по-итальянски.

— Никак не могу, дядя. Мне уже заказали эти дрова, — развёл руками Трайче и двинулся вперёд по правому берегу Дрима.

Река Дрим текла медленно и спокойно. В её тёмно-зеленоватой воде играли маленькие рыбки. Ловко переворачиваясь, они поблёскивали под солнцем своей серебряной чешуёй.

Трайче неторопливо шёл вниз по улице, поглядывая на номера домов. Вот и номер сто двадцать пять. Трайче негромко постучал в ворота. Из ворот вышел мужчина лет сорока с чёрными густыми усами. Взглянув на него, Трайче спросил:

— Ты дядя Тале?

— Верно, это я. А тебе что надо? — прищурился Тале, рассматривая мальчика.

— Меня прислали Горян и Огнен. Они велели привезти тебе дрова, попросить соли и заштопать мне седло.

— Понятно. Между прочим, ты вовремя приехал, — рассмеялся Тале. — У меня как раз дрова на исходе.

Тале взял под уздцы лошадь, провёл её во двор и привязал там к столбу. Потом, разгрузив дрова вместе с Трайче, заметил:

— Пока я заштопаю седло, ты пообедаешь и немного отдохнёшь. Хорошо?

Трайче согласно кивнул головой, и они вошли в бедно обставленную комнату. На пороге их встретила какая-то старушка.

— Добро пожаловать, сынок, — приветливо обратилась она к Трайче. — Как тебя зовут?

— Трайче.

— Вот и хорошо. Значит, познакомились. Будь здоров, сынок, и расти большой, — ласково проговорила старушка, подставила ему скамейку и спросила: — Ты откуда?

— Из Мацково, с самого Караормана.

— Издалека… Да ты сиди, сиди, — озабоченно захлопотала она. — Устал небось. Ну ничего, сейчас бабушка тебя накормит.

Трайче поудобнее уселся на скамейке. Старушка дала ему большой кусок пирога, пододвинула глиняный кувшин с холодной водой, а дядя Тале тем временем взял иглу с суровой ниткой и вышел во двор.

Когда немудрёный обед был закончен, старушка крикнула:

— Эй, Тале! Готово?

— Да, да… готово! — отозвался Тале.

Выйдя во двор, Трайче увидел, что Тале уже надел на спину Дорчо седло и подтянул подпругу. Заметив мальчика, Тале спросил:

— Скажи, дружок, как зовут твоего отца?

— Отца звали Тане.

— Как-как?.. Ты сын Тане? Того самого, что погиб в Белграде? — удивился Тале.

— Точно. Я его сын, — подтвердил Трайче.

— Эх, дружок… — вздохнул Тале. — А ведь мы с твоим отцом были добрыми друзьями. Вместе работали в Белграде…

Когда пришло время прощаться, Тале подошёл вплотную к Трайче и многозначительно сказал:

— Вот тебе деньги за дрова. Держи! В котомку я положил тебе соли. И привези мне ещё дров. Понятно? Кстати, передай большой привет Горяну и Огнену и скажи им так: «Дядя Тале заштопал седло и велел опять привезти ему дров».