Музыка рассвета, стр. 11

Впрочем, эти обстоятельства мало смущали музыкантов. Граф отличался щедростью, не говоря уже о том, что в его капелле были собраны уникальные инструменты известнейших мастеров. Уже одна возможность сыграть на них была подарком.

И вот однажды графу доложили о двух артистах, желающих представить на его суд свое искусство. Граф дал согласие. Концерт их закончился глубокой ночью. Музыканты играли в четыре руки, и их игра доставила сиятельному графу большое наслаждение.

Дни проходили за днями, а музыканты не покидали замок. Каждый вечер они играли, и графу не надоедало их слушать. Впрочем, секрет этого постоянства вскоре раскрылся. Граф влюбился в Сибеллу— так звали юную ученицу и партнершу старого музыканта Лилльбока. К изумлению и гневу графа, Сибелла не могла ответить на его чувства. Заподозрив влияние ее учителя, Альфред Лоррак изгнал его из замка. Однако графу не суждено было наслаждаться игрой одной Сибеллы: девушка не могла играть без Лилльбока. Пришлось посылать за оскорбленным музыкантом, но ревнивый граф решил во что бы то ни стало прервать эту странную связь старика со своей ученицей.

Перед концертом он приготовил для старика бокал с отравленным вином. Однако то, что случилось, трудно было предвидеть. Концерт не кончался до утра. Лилльбок играл как одержимый, и Сибелла, подчиняясь ему, не отрывала руки от клавиш. Граф не мог, да и не смел их остановить. Он сидел, словно прикованный к своему креслу, и музыка вовлекала его в безумный водоворот чувств. Лилльбок, казалось, прощался с Сибеллой и вложил всю душу в этот концерт. Наконец музыка прекратилась. Сибелла встала и тут же упала замертво. Сердце ее не выдержало напряжения. Со страшной гримасой старый музыкант подошел к графу и, взяв бокал с ядом, в несколько глотков осушил его. Мгновение постояв и вглядевшись в лицо Альфреда, он махнул рукой и твердой походкой вышел из капеллы. Ошеломленный граф позвал священника и потребовал обвенчать его с мертвой Сибеллой, чтобы иметь право положить ее в семейную усыпальницу. Алчность или страх, жалость к безумцу или промысел иных сил заставили служителя церкви совершить страшный обряд. Вслед за тем Сибеллу положили в склеп.

Совесть укоряла графа еще в одном преступлении. Он думал об отравленном Лилльбоке, который, вероятно, нашел смерть за стенами замка. Однако спустя какое-то время среди ночи кто-то постучал в ворота замка. Граф сам открыл. Перед ним стоял старый музыкант.

— Я пришел играть! — молвил он, и граф не смел ему возражать.

Зажгли свечи в капелле, и Лилльбок сел к инструменту. Музыка не шла. С безумной усмешкой старик обернулся к графу:

— Мне нужна Сибелла!

— Но ты сам убил ее своей музыкой! — ответил тот.

— Где музыка, там нет смерти!

— Что ж, попробуй доказать это, — молвил Лоррак.

Лилльбок кивнул и склонился над роялем. Похоронная мелодия марша зазвучала под сводами, — и тут двери капеллы отворились, и в проеме их показалась Сибелла… В ужасе граф кинулся прочь и заперся в своих покоях.

Руки старого музыканта привели его в чувство.

— Стыдись, граф, ты отрекаешься от своей жены?

— Нет, — дрожа отвечал Лоррак.

— Тогда идем в капеллу. Мы не можем играть без тебя…

И вот снова эта троица, спаянная страшной судьбой, вошла в капеллу, и музыка звучала в ней до рассвета…

Никто не знает, как закончил Альфред Лоррак свою жизнь, но раз в году в стенах замка появляются три фигуры и звучит старинный концерт. Любовь или проклятие связали эти три души воедино, но, пожалуй, лишь Всевышний вправе разрушить эти узы. Впрочем, хотели бы они сами лишиться этого плена? Кому ведом более сладостный плен, чем плен искусства?

Старая королева

Так трудно на склоне дней своих, среди тысяч разбитых иллюзий, расставаться с последними! Жизнь прошла в трудах, в надежде, что все — недаром, что мир хоть и понемногу, но улучшается. Каким двусмысленным торжеством звучит афоризм об устах младенца, которые глаголят истину. Уходящее поколение склоняет голову пред юностью. Она впереди нас! Она ближе к истине, которая некогда откроется взору восходящего к неведомой цели человечества! Но проходят годы, и тайный голос из глубины души вдруг шепчет свои сомнения. Да полно! Не мы ли сами в упоении молодых сил придумали прямую линию своей истории? Но, оглянувшись окрест и честно встретившись с самим собой в старости, когда душа устает от лжи, мы нигде не найдем и следа этой прямизны. Солнце, время, жизнь — все движется по кругу. Отрицая прошлое во имя настоящего, нужно помнить также, что мы готовим будущее, которое не замедлит отринуть сегодняшнее. Но существует ли подобное разделение в природе, или это лишь порождение нашего разума?

…В парадных залах дворца висели портреты правителей и их приближенных. В этой стране особо почиталась история, и искусству надлежало увековечивать каждого, кто ее создавал. Специально для картинной галереи удлиняли крылья дворца, и причудливые флигели полукружьем охватывали весь дворцовый парк.

Среди бесчисленного количества полотен, украшавших стены, привлекал внимание портрет вдовствующей королевы. Написанный в дни ее юности, он настолько живо передавал ее ликующую улыбку, непосредственность позы, воздушную легкость жестов, что совсем не соответствовал монотонному ряду ее предшественниц. Кроме того, он наделял каждого проходящего каким-то особым чувством, будившим сладкие грезы и воспоминания. Говорили о каком-то странном художнике, который влюбился в свою царственную модель и вложил в портрет всю свою жизнь. Не в силах создать после этого ничего больше, он то ли покончил с собой, то ли сгинул в неизвестности, не оставив даже своего имени. Так или иначе, но портрет воистину был написан самой любовью. Покойный король, по слухам, восхищался им более, чем своей супругой, и, отправляясь в походы, всегда брал его с собой.

Быстро миновало время молодости и красоты. Юная наследница взошла на престол, оттеснив свою мать. Брак ее оказался недолговечным, супруга вскоре не стало, а продолжатели династии были еще очень малы. Вся полнота власти перешла в руки молодой королевы Анны, а старая мать, носившая то же имя, оказалась не у дел.

При родителях весь уклад жизни новой повелительницы подчинялся гармонии, красота служила идеалом, — теперь же была провозглашена свобода от любых канонов. Жизнь прекрасна во всех своих проявлениях, и направлять ее — значит ее калечить. Увы, в результате этих нововведений в стране вскоре стал воцаряться хаос. Особенно тяжело переживала его старая королева. Прекрасный регулярный парк превратился в запущенный лес; на обширных полях, где, сообразуясь с пейзажем, никогда раньше не возводили построек, выросли торопливые домишки с неопрятными огородами; архитектура городов, подчинявшаяся единому плану, изменилась в мгновение ока. На площадях перед дворцами выросли таверны; безвкусица, созданная на потребу толпе, заслонила шедевры искусства. И главное, вместе с хаосом всюду появилась грязь.

Не раз и не два старая королева обращалась к дочери, пытаясь убедить ее в неправоте, но та лишь презрительно хмурила брови:

— Такова жизнь, ваше величество, ваше время миновало, а мы найдем иные ценности!

Но новые ценности не находились, а развал усиливался. Культура, искусство, нравы — все приходило в упадок…

Но не все традиции были преданы забвению молодой правительницей. Считая себя человеком, шедшим в ногу со временем, она захотела украсить галерею своим портретом. Художникам, взявшимся за заказ, было сообщено, что они могут как угодно пренебречь сходством, но произведение должно быть лучше, чем портрет старой королевы.

Увы, этого условия никто не мог выполнить. Лучшие мастера безуспешно пробовали свои силы, но портрет сменялся портретом, а внимание гостей по-прежнему привлекало изображение старой королевы. Было от чего прийти в ярость! И дочь все более отчужденно относилась к матери. Быстро растаяло облачко фрейлин, вившихся около стареющей королевы, никто не звал ее на праздничные балы, и, наконец, даже появление ее где-либо, кроме отведенных покоев, вызывало оскорбительные взгляды и вопросы…