Сундук старого принца, стр. 4

В истории «Девушка и попугай» — пример того, куда могут заводить слепые желания, если давать им волю над своей жизнью, а в «Звездном дереве» — чудесной связи человека со всей Вселенной. «Камень Таиды» повествует о справедливости, которая оборачивается не наказанием, а искуплением.

«Часы Дона Бальтазара» говорят о внутреннем ощущении своего личного времени, которое может течь не только в будущее, но и в прошлое. В «Лаванде» внутреннее богатство души возобладает над внешними условиями. «Лицо Учителя» требует благоговения к святыням, «Память» — о победе любви над смертью. «Альмандина» учит внимательному взгляду на мир, в котором все, даже камни, исполнено дыханием жизни.

«Новогодняя ночь» открывает волшебство детской души, творящей свое королевство и значимость воображения.

«Бал неслучившихся встреч» — о нераскрытых возможностях и истинной жизни среди иллюзий окружающего.

«Рыжая» — о бессмертии.

Наверное, не стоит перечислять все сказки. Достаточно понять данные ключики и открыть ими потаенные дверцы.

Дальше попробуйте сами. Так будет интересней, даже если не озвучивать смысл каждой истории. Она как семя пометет принять жизнь через призму волшебного преображения, которое совершает сказка.

Камень Таиды

Что только не гонит человека в путь: печаль утраты, надежда обрести счастье, поиск богатств, страх остаться наедине с собой…

Среди сотен других путников шел однажды юный художник по имени Северин. Не было у него ни родных, ни друзей, но в душе его жила странная греза. Чудилось ему, что когда-нибудь, рано или поздно, он подойдет к широкому тихому озеру, окруженному деревьями и цветами, а на другом берегу его, едва различимый среди леса, будет стоять небольшой замок. В сумерки на самой высокой башне приветливо зажгутся огоньки. И там, в этом уютном жилище, увитом плющом и дикими розами, он встретит кого-то, кто всю жизнь ждал его, чтобы сказать простые, но самые важные на свете слова: «Здравствуй, я люблю тебя!» Ожидание этого оправдывало все невзгоды, что сыпались на путника, и дождливые осенние ночи, и обман заказчиков, отказывающихся платить за выполненную работу. «Пусть их, — размышлял юноша, — мне достаточно того, что красота, созданная моими руками, будет жить во дворцах и парках и радовать сердца тех, кто понимает и чувствует искусство». Как часто он представлял встречу со своими близкими, что ждут его. Какие они? Мудрый старик с добрыми глазами отца, сверстник с профилем греческой статуи, ребенок с доверчивым, наивным лицом, обрамленным золотистыми кудрями? А может, то будет юная красавица и тепло ее рук прогонит навсегда холод одиночества? Свои мечты Северин переносил в свои творения, и знатоки не жалели за них золота, находя своеобразие его мастерства в неподражаемой легкости и индивидуальности его письма. Если бы Северин не спешил так за своей мечтой, возможно, он сумел бы устроить свои дела. Но сердце не позволяло ему нигде задерживаться, и он честно служил идеалу странствующего художника уже много лет.

Немало озер встречалось ему на пути, немало было и замков на дальнем берегу. Но приблизившись, он видел или развалины, или равнодушных хозяев, которые, прочитав в его глазах восторг ожидания, принимали его за проходимца или подозревали безумие.

Наконец судьба привела его в место, которое как будто готово было ответить его мечтам.

На берегу озера стоял старинный замок Причудливо было его отражение в воде: башни и стены словно повисли в воздухе, а обрывистый холм с обнаженными камнями походил на лицо человека, иссеченное шрамами. Дикая растительность почти скрывала это некогда грозное жилище. С тревожно бьющимся сердцем Северин постучал в кованые ворота с герцогским гербом. Старый слуга отворил ему и предложил войти, узнав, что перед ним художник.

— Год назад мы приглашали художника для работ в парке, но так и не дождались его. Может быть, вы возьметесь за дело, благо найдется немало работы и в самом замке.

Северин вошел в покои, и душа его сжалась от предчувствий. У камина, в резном венецианском кресле, украшенном львиными мордами, сидела прекрасная молодая женщина. В глазах ее цвели незабудки, и тихая нежность, подобная крошечному роднику, изливалась на гостя. Голос прозвучал аккордом арфы:

— Здравствуйте, я люблю вас…

Нет, конечно, она сказала только первое слово, остальные прошептало воображение художника — и его можно было простить, он так долго ждал этого момента. Едва справляясь с волнением, юноша представился и предложил свои услуги.

— Хорошо, — ответила дама. — Вы будете создавать красоту не как слуга, а как друг и творец, пользуясь всем достоянием, которым мы обладаем.

Северин склонился в благодарном поклоне. «Мне не нужно ничего, кроме вашей любви», — подумал он. Хозяйка улыбнулась ему, словно прочла его мысли.

Замок и в самом деле оказался чудесным. Построенный лет триста назад, он оставался тайной и для своих владельцев. Часть галерей уходила под землю, и замок как будто не имел границ. В полуразрушенных комнатах сохранились старинные интерьеры. В глубоких коридорах можно было наткнуться на хрустальные стены, выходящие на дно озера. В иных залах, завешанных зеркалами, пылали подземные огни, и языки пламени мраморных каминов лизали узорчатые потолки. Несметная коллекция старинного оружия и доспехов, восточные светильники, ковры, гобелены, неизвестные портреты и картины… Богатства замка казались неисчерпаемыми, и каждый год открывались новые потайные двери, ведущие в библиотеки, в подземные купальни, в сады, где в причудливых гротах стояли фарфоровые и бронзовые вазы и росли сталактиты и сталагмиты. В холодных подвалах, где хранились бочки с вином, попадались ледяные стены с острой решеткой из прозрачных сосулек. Казалось непонятным, почему при таком богатстве здесь не было шумного двора. Толпу грозных рыцарей заменяли пустые доспехи, стоящие по углам роскошных зал. Вместо голосов веселых трубадуров здесь звенели песни подземных ручьев, и эхо их журчания проносилось по галереям вместе со вздохами ветерка.

Невольно в этой безлюдной сокровищнице приходили мысли о привидениях, и трепетные тени, скользящие по стенам, еще больше убеждали, что замок хранит память прошлого и существа иного мира находят здесь приют.

И конечно, прежде всего взгляд обращался на хозяев этих владений. Герцог Римант с супругой Таидой, удалившись от дел вместе с небольшим числом избранной прислуги и частью свиты, коротали свои дни в одиночестве и странном безмолвии, которое хранил замок О, никому не пришло бы в голову назвать Риманта бесчувственным анахоретом или унылым меланхоликом. Бури его чувств, несдержанность желаний, резкие смены настроения были привычны для тех, кто знал его близко. Но каменную маску покоя и владения собой ему навязывала воля замка, и он не смел противиться ей. Зато по ночам он нередко исчезал, и никто не смел даже предполагать, где он мог быть в долгие бессонные ночи. Возвращался он под утро, изможденный и обессиленный, и слуги прятались куда попало, чтобы не встретиться ему на пути. Преступная совесть или родовое проклятье, звериная тоска неуемного сердца или роковая тайна гнали его — трудно сказать. Верно, и сам герцог не смог бы объяснить, что с ним происходит.

Невозможно было объяснить и его связь с Таидой. Более несовместимую пару трудно представить. Прелесть ребенка сумела сохранить в своем облике герцогиня. Ее красота заключалась не в изысканности форм, не в удивительном созвучии с природой, которая наделяла ее и резвостью ручья, и спокойствием озера, задумчивостью вечернего тумана и беззаботностью весеннего ветерка, но в изменчивости, доходившей до совершенного слияния с тем, кто находился с ней рядом. Она была как зеркало души и отражала малейшие движения чувств собеседника. Ее чуткость давала возможность воплощать и видеть свой идеал любому существу, будь оно из мира людей или животных. Потому порой казалось, что она понимает язык зверей и птиц, змей и бабочек, деревьев и цветов. Все живое тянулось к ней и жаждало ее признания, ласки и любви. И верно, эти качества позволяли ей ужиться с герцогом и совершить чудо, которое иначе нельзя объяснить.