Сундук старого принца, стр. 30

— Ну вот видишь, — сказал приятель, — теперь я знаю, что делать: завтра ночью ты сядешь вместе с принцессой в карету и выедешь за ворота. Я не буду бить в колокол, и вы попадете в мир сновидений. Если тебе удастся сохранить принцессу и к утру вернуться в замок, она навсегда избавится от проклятия, навлеченного королевой.

Когда наступила тьма, Милэн и принцесса помчались в золоченой карете, запряженной шестеркой лошадей, которых привел старинный приятель. Всю ночь гнался за ними призрачный всадник. Страшные ведения пытались заставить их свернуть с пути. То рушились на них скалы, то разверзались под ногами бездонные пропасти, но они летели вперед.

Вот забрезжил рассвет. Из шестерки коней только один остался в упряжи. Он скакал все медленнее, а погоня неслась по пятам. Тогда Милэн поцеловал принцессу и, хлестнут? коня, сам спрыгнул под копыта преследователя.

Странный звон разбитого стекла раздался в его ушах. На мгновенье он погрузился во мрак. Но затем зрение вернулось к нему. Перед ним возвышался замок. Клочья тумана уползали прочь от его стен. У раскрытых ворот стоял приятель Милэна, держа в руках разбитое зеркало и загораживая собой принцессу.

— Ты победил! — крикнул он юноше.

Наступило новое утро.

— Прощай, мне пора, — сказал приятель.

— Раньше ты не прощался. Разве я не увижу тебя больше? — воскликнул Милэн.

— Конечно увидишь, только приготовь напиток! — рассмеялся тот и двинулся прочь.

— Прости, я забыл твое имя! — крикнул ему вслед рыцарь.

— Меня зовут Чай, — послышался ответ.

Принцесса улыбаясь спала на руках Милэна. Он сел около угасающего костра. Над ним посвистывал и булькал чайник, а из долины доносилась веселая песня путника.

Русалка

Что стоят открытия новых материков, островов или звезд по сравнению с открытием собственной души?! Сколь часто в конце прожитых лет мы случайно иль неизбежно обнаруживаем, что совсем не знаем себя. Странно и страшно представить, что всю жизнь мы проплыли на неведомом судне, терпя лишения и заботы, сражаясь со штормами и преодолевая штили, утешаясь редкими удачами и надеясь достигнуть когда-нибудь берега Вечного Счастья! А что везем мы в трюмах? Куда стремим бег корабля, который как будто принадлежит нам и слушается нашей воли? В чем был смысл плавания, кто или что ожидает судно в конце пути? Поздно, слишком поздно искать ответа. Уж на горизонте зажглись огни иного берега. Не остановить движения волн, не заставить успокоиться ветер, не найти того якоря, что сразится со временем…

Впрочем, милосердна судьба. Каждый, кто хоть однажды задает вопрос, получает его разрешение. Не зря великие книги Бытия призывают к поиску: «Стучите в двери — и отверзнутся, ищите Царства — и обрящите». Порой становится не по себе, когда вдруг осознаешь грозную и чудесную силу наших желаний. Они сбываются неотвратимо и с точностью времени. О, если б всегда это помнить и прозревать в событиях жизни те стрелы, что мы некогда послали вперед себя.

Доктор Лондрус мало чем отличался от сложившихся представлений о людях его профессии. Обычно словесная палитра красит их в голубые и розовые тона. Милосердие, человечность, сострадание к близким, доброта и открытость, служение и готовность к самопожертвованию — готовый рецепт для некролога!

Меж тем люди нередко забывают, что внешняя сторона поведения бывает лишь второстепенной. Мотивы, цели, тайные пружины скрыты глубоко в душе. Пожалуй, из всех профессий не найдешь ту, что была бы более романтична и в то же время трагична, исполнена добродетелью и также изломанностью судьбы или характера. В самом деле, вдумайтесь в одну только деталь: нормален ли человек, добровольно идущий туда, где нет радости, где стонет болящий, где царят страдания?

Естественно ли выбирать уделом своей жизни тень, а не солнечный свет? Наконец, можно ли быть счастливым, постоянно встречаясь с ее мрачным величеством Смертью? Итог сих рассуждений очевиден. Доктор Лондрус был для себя и окружающих всего лишь образом. Скрытый своей улыбкой, знаниями и умениями, набором чувств, мыслей и слов, он являл собой загадку. Да, рядом с ним было тепло и спокойно. Его любили не только люди, но также животные и растения, а это что-то да значит. Тем не менее какая-то внутренняя тревога гнала Лондруса по чужим судьбам, землям, городам, и нигде он не мог останавливаться, чтобы обрести наконец покой или хотя бы иллюзию счастья, если не его самого.

Однажды, увлекшись историей Ганзейского Союза, доктор отправился посмотреть на старые города, лежащие по берегам Балтийского и Северного морей. В середине пути из Амстердама в Гамбург ему привиделся странный сон. Некий неизвестный господин, чье лицо он не мог разглядеть, явился к его постели и тщетно пытался его разбудить. Тряся и толкая доктора, он прилагал отчаянные усилия, требуя, чтобы спящий его вспомнил. При этом из уст его вырывались слова, явно бессмысленные: «Усни! Усни глубже и вспомни меня». Наконец, поняв свое поражение, он завершил все попытки торопливым и лаконичным сообщением: «Тебя ждут в Любеке, в таверне „Старая любовь“. Пойми же, наконец, она не может умереть без тебя». На этом сон оборвался. Самым знаменательным в истории казался даже не кошмар сновидений, просто до этой ночи Лондрус не помнил или не видел ни одного сна в своей жизни. Конечно же, он объяснял это явление особенностями своей психики. В то же время ему было неприятно, что он отличается от других людей, и, считая это недостатком, доктор скрывал его.

После памятной ночи, выдержав известную борьбу со своим разумом, Лондрус решил все-таки немедленно ехать в Любек, дабы проверить правдивость своего ночного гостя.

Нелепость сна и в то же время попытка ему последовать вызывала у доктора известное смущение. Тем не менее он справился о таверне.

— «Старая любовь»? — недоуменно повторяли местные жители. — Нет, что- то о такой не слышали.

Неожиданно нашелся один пожилой моряк, которому это название было знакомо.

— Да, да. Это заведение существовало уже лет триста-четыреста назад. Оно и сейчас существует, но носит совсем иное имя — «Встреча моряков». И до сей поры в нем сохранился прежний интерьер: столы, лавки и прочие залы, не говоря уже о пиве и закуске, которыми угощались наши предки.

Обрадованный доктор вместе со своими друзьями отправился в известную городу таверну. И правда, все было выдержано в стиле былой эпохи: и длинные столы, и вырезанные из дерева макеты кораблей, подвешенные к потолку, и достоверное ощущение корпуса судна в дощатых стенах. Несколько зал, расположенных как террасы, одна над другой, имели свои интерьеры. Если нижняя была рассчитана на простых матросов и напоминала кубрик, в котором разливался свет от подвешенных корабельных фонарей, то следующие залы приготовлялись для лиц более высокого ранга: боцманский зал, штурманский, офицерский зал и, наконец, шкиперский, отвечавший вкусам изысканной кают-компании. Из иллюминаторов на стенах вливался зеленоватый свет. В нижних залах звучала шарманка, в штурманской — камерный оркестр, в шкиперской шум голосов мешался с перебором струн гитары, и звучала скрипка. Лондрус и его приятели нашли место в последнем зале, украшенном старинными картами, компасами и деревянными резными фигурами, некогда венчавшими бушприты старых кораблей. Вскоре крепкое пиво привело компанию в мечтательный лад. Пол под ними стал слегка покачиваться, в жарко растопленном камине завывал ветер, полумрак тяжелил веки. Доктор, с интересом разглядывая интерьер, вдруг обратил внимание на старинный портрет хозяина таверны. Что- то знакомое проступало в его чертах.

— Послушайте, доктор, да ведь этот портрет словно написан с вас!

— Мало ли есть похожих людей! — отвечал Лондрус.

Он не любил привлекать к себе внимание, и в этом была еще одна его особенность. Какое-то неприятное чувство, похожее на страх, отталкивало его от зеркала, словно он боялся своего отражения. Меж тем хмель стал одолевать доктора. Откуда-то из глубины таверны зазвучала трогательная, баюкающая песня. Сначала простая, как звук колокольчика, мелодия быстро изменилась. Незримая певица вдохновлялась все новыми темами и демонстрировала немыслимый диапазон возможностей своего голоса. Сильный и звучный, он взлетал и падал, кружился и завлекал. Странное ощущение, что этим дивным голосом поет не один человек, охватывало слушателей. Более того, казалось, что духи стихий воспользовались им, чтобы утвердить себя в мире людей. И то ветер, подобно изголодавшемуся волку, выл этим голосом, то рушились волны, то кричало небо, и стонала земная твердь. Волшебница пела, и все, о чем была ее песнь, становилось явленным перед глазами тех, кто ей внимал. Лондрус сидел околдованный, и слезы неудержимо текли по его сцепленным пальцам. Туманный берег, ночное небо с лунным сиянием, пробившим облака, крик чаек, хлопанье парусов, теплое дыхание земли среди соленого запаха морских волн…