Неподобающая Мара Дайер, стр. 38

Щелк. Вспышка камеры погасла — Рэчел сделала снимок. Я задрожала в своем пальто, и, наверное, у меня застучали зубы, потому что я услышала, как Клэр фыркнула.

— О господи, она уже психует, а мы еще даже не в процедурных.

Джуд поспешил на мою защиту:

— Оставь ее в покое, Клэр. Тут ледяной холод.

Это заставило ее заткнуться. Рэчел оттолкнула кресло с дороги, и, когда оно зацарапало твердый пол, у меня заломило зубы. Мы поднялись по изогнутой лестнице, стонавшей под нашим весом. Подъем был крутым, чувствовалось, что ступеньки расхлябаны, и я всю дорогу задерживала дыхание. Добравшись до верха, я чуть не рухнула от облегчения. Мы стояли теперь в гигантской кладовой. Клэр пинками отбрасывала с дороги изоляцию и всякий мусор, валявшийся тут десятилетиями. Она старалась держаться подальше от тех мест, где пол явно сгнил, пока шла через врачебную кухню и открытый кафетерий.

Щелк! Еще один снимок.

У меня кружилась голова, когда я следовала за Рэчел и воображала себе медсестер с суровыми лицами и санитаров, раздающих из-за длинного прилавка (он тянулся от одного конца обширной комнаты до другого) безвкусную кашу пускающим слюни, дергающимся пациентам.

Невероятно огромная и внушительная система натяжных блоков возвестила о нашем появлении в вестибюле, который вел к палатам первого этажа. Справа находились рычаги, контролировавшие систему, а за столом дежурной медсестры виднелись громадные грузы-противовесы. Сеть кабелей тянулась до потолка, а потом шла по потолку вдоль коридора; в каждую палату ответвлялся свой кабель. Кульминацией были тысячефунтовые железные двери. Веб-сайт предупреждал: не шутите с системой блоков. Один подросток, исследовавший ее в одиночку, оказался заперт по другую сторону двери. Его тело нашли шесть месяцев спустя.

Конечно, я не нуждалась в предупреждениях. Отец много раз рассказывал мне и братьям, насколько опасно это старое здание. Прежде чем заняться уголовным правом, он вел судебное дело против собственников этого участка и городских властей, представляя семью погибшего мальчика. Он должен был выиграть дело; у него было полным-полно доказательств. Но судья по необъяснимым причинам вынес решение не в пользу семьи мальчика. Может, в суде пришли к выводу, что парень сам был виноват. Может, подумали, что город нуждается в уроке.

Все, о чем я могла думать, — каково услышать, как захлопываются эти двери, почувствовать вибрацию гниющего пола, когда тысячи фунтов железа отрезают тебя от жизни. Каково знать, что никто за тобой не придет. Каково умирать голодной смертью.

Рэчел и Клэр пришли в еще больший восторг, когда мы миновали громадные связки кабелей и рычаги. Щелк. Вспышка осветила огромный вестибюль. Мы с Джудом вместе шли за ними, держась середины похожего на пещеру помещения. Слева и справа были палаты, и я не хотела к ним приближаться.

Мы двое шли медленно, луч фонарика Джуда танцевал на стенах. Мы приблизились к непроглядно-черной дыре, разверзшейся впереди. Когда Рэчел и Клэр исчезли за углом, я пошла быстрее — меня ужаснуло, что я потеряю их в лабиринте проходов. Но Джуд остановился и слегка дернул меня за пояс джинсов. Я обернулась. Он ухмыльнулся.

— Нам необязательно идти за ними, знаешь ли.

— Спасибо, но я видела достаточно фильмов ужасов и знаю, что разделяться не лучшая затея.

Я снова двинулась вперед, но он не выпустил меня.

— Серьезно, тут нечего бояться. Это просто старый дом.

Не успела я ответить, как Джуд схватил меня за руку и потащил за собой. Его фонарик осветил номер комнаты перед нами. Два-один-три.

— Эй, — прошептал он и втянул меня внутрь.

— Эй, — проворчала я.

Джуд вздернул бровь.

— Тебе нужно отвлечься от этого места.

Я пожала плечами и сделала шаг назад.

Зацепилась за что-то ногой и упала.

Я попыталась открыть глаза. Они были влажными и опухшими, и мир теперь казался темным, выполненным в голубовато-черных тонах. Я видела лишь фрагменты его. Мне было очень тепло, но я почему-то свернулась клубком.

— Мара? — спросил Ной.

Его лицо находилось всего в дюймах от моего. Голова моя лежала у него на плече, в ложбинке у шеи. Он нес меня на руках. Не в психушке. И не в Конвеншн-центре.

— Ной, — прошептала я.

— Я здесь.

Он усадил меня на пассажирское сиденье и, наклонившись, смахнул с моего лица несколько прядей. Он не сразу убрал руку.

— Что случилось? — спросила я, хотя сама это знала.

Я потеряла сознание, увидев прошлое. И теперь дрожала.

— Ты упала в обморок во время моего великолепного представления.

Ной говорил легкомысленным тоном, но явно был потрясен.

— Низкий уровень сахара в крови, — солгала я.

— Ты вопила.

И меня поймали на лжи.

Я откинулась на спинку пассажирского сиденья.

— Прости, мне жаль, — прошептала я.

Мне и вправду было жаль. Я не могла даже выбраться на свидание, не рассыпавшись на кусочки. Я чувствовала себя полной дурой.

— Тут не за что извиняться. Не за что.

Я улыбнулась, но улыбка получилась неубедительной.

— Признайся, это было странно.

Ной промолчал.

— Я могу все объяснить, — сказала я, когда туман в голове немного рассеялся.

Я могла объяснить. С меня причиталось.

— Не надо, — тихо сказал он.

Я резко рассмеялась.

— Спасибо, но мне бы не хотелось, чтобы ты подумал, будто это моя обычная реакция на выставки искусства.

— Я так и не думаю.

Я вздохнула и с закрытыми глазами спросила:

— Тогда что думаешь?

— Ничего, — ровным тоном ответил он.

Необъяснимо! Почему Ной так беспечно относится к тому, что я тут устроила? Я открыла глаза, чтобы посмотреть на него.

— Тебе совершенно не любопытно? — с легкой подозрительностью спросила я.

— Нет.

Ной смотрел прямо перед собой, все еще стоя у машины. Это было очень подозрительно.

— Почему?

Мое сердце стучало как бешеное, пока я ждала ответа. Я понятия не имела, что скажет Ной.

— Потому что, по-моему, я и так знаю, — ответил он и посмотрел на меня сверху вниз. — Даниэль.

Я потерла лоб, сомневаясь, что правильно расслышала.

— Что? Какое он имеет отношение к…

— Даниэль мне рассказал.

— Рассказал тебе что? Вы же только что познакомились…

Ох. Ох.

Меня заложили.

Вот почему Ной никогда не спрашивал о моей старой школе. О моих старых друзьях. Ни единого вопроса о переезде, хотя он в Майами тоже был относительным новичком. Он даже не спросил о моей руке. Теперь я поняла почему: Даниэль ему все рассказал. Мой брат намеренно не причинил бы мне боль, но он уже не в первый раз действовал как маленький мамин прихвостень. Может, он считал, что мне нужен новый друг, и сомневался, что я сама с кем-нибудь подружусь. Самоуверенный поганец.

Ной закрыл пассажирскую дверцу и занял сиденье водителя, но не завел машину. И он, и я долгое время молчали.

Когда я вновь обрела голос, я спросила:

— Сколько ты знаешь?

— Достаточно.

— Что это за ответ?

Ной закрыл глаза, и на долю секунды я почувствовала себя виноватой. Отбросив вину, я посмотрела через окно на чернильно-черное небо, лишь бы не смотреть ему в лицо. Ной мне солгал. Это он должен был чувствовать себя виноватым.

— Я знаю о… О твоих друзьях. Мне жаль.

— Почему ты просто мне не рассказал? — тихо спросила я. — Почему солгал?

— Наверное, думал, что ты сама об этом упомянешь, когда будешь готова.

Хоть я и не собиралась на него смотреть, все-таки я посмотрела. Ной вяло вытянул ноги и похрустывал костяшками пальцев, совершенно безмятежный. Интересно, почему его вообще все это заботит?

— Чем Даниэль тебя подкупил, чтобы ты пригласил меня на свидание?

Ной недоверчиво повернулся ко мне:

— Ты что, сумасшедшая?

У меня не было хорошего ответа на этот вопрос.

— Мара, я расспросил Даниэля.

Я заморгала. Что?