Окно в природу, стр. 13

Удачный снимок у меня не получился. Пришлось взять его в австралийской книжке. Вот он перед вами. Наиболее заметные части этого портрета — роскошные уши, большой мясистый темного цвета нос, любопытство в глазах на большой голове. «Одежда» — шелковистый мех, на лапах длинные острые когти, которые медвежонок запускает в кору дерева, а при случае — в руку ветеринара, если тот возьмет добродушного и спокойного зверя без специальных рукавиц.

Днем трудно заставить медвежат спуститься с дерева — на земле они беспомощны. Зато в потемках они возятся и издают характерные звуки.

Коала — одно из сумчатых животных материка. Самка переносит новорожденного, который чуть больше фасолины, в сумку на её спине. В ней два соска — в течение восьми месяцев ребенок будет получать материнское молоко.

Через восемь месяцев уже взрослый медвежонок, цепляясь за материнскую шерсть, выбирается из «кармана» и больше в него не возвращается. Но мать ночами продолжает согревать уже взрослое дитё. Его дальнейшая жизнь протекает в обществе соплеменников. Если это самец, он перед свиданием пропитывает на груди шерсть эвкалиптовой жидкостью. Такие «духи» привлекают самок. Число самцов и самок у медвежат различно. Если у других животных гаремы заводят самцы, то тут полдюжины самок ожидают «надушенного» жениха.

Так у сумчатых австралийцев жизнь длилась тысячи лет.

Ничто не мешало медвежатам. Хищники не трогали их, потому что мясо коалы пропитано эвкалиптовым маслом, по той же причине избегали есть его охотники-аборигены.

Золотые века для этих животных кончились недавно, когда в Австралии стали селиться выходцы из Европы. Они тоже не ели мяса коалы, но сразу оценили превосходный мех медвежат. И началось их истребление. В начале минувшего века было добыто полмиллиона их шкурок. Это в девять раз превышало их прежнюю численность.

Охота на тихого мирного зверька давала немалый доход — из шкурок коалы шили одежды, и большое их число шло на изготовление детских игрушек. Охота на маленьких медвежат стала модной, рассказывает немец Гржимек, посетивший Австралию. «Любители стрельбы по живому приходят в восторг, наблюдая, как малоподвижные медвежата не «спешили» после двух-трех выстрелов падать на землю с дерева, а цеплялись за спасительные сучки. Кажется прямо-таки невероятным, что в цивилизованной стране такое беззащитное и к тому же редкое животное могло подвергнуться подобному безжалостному истреблению».

К середине ХХ века коалы оказались на грани полного исчезновения, казалось, уже ничто не может спасти симпатичных медвежат. Но австралийцы опомнились. Нашлись люди, которым небезразлична была гибель природного богатства страны. Они при поддержке большинства добились запрещения охоты на сумчатых медведей. На телевидении симпатичные звери стали желанными, и не только в Австралии. А здесь началось движение по спасению «природных ценностей». Медвежат стали переправлять в опустевшие эвкалиптовые леса, открылись даже лечебницы, где зверей лечили и выпускали в природу. Появились медвежата во многих зоопарках маленьких городов.

Во многих странах медвежатами любуются на экранах телевидения. Приютить «австралийцев» где-либо в зоопарке в Европе, Азии или Америке нереально. Во-первых, нельзя вывозить редких животных в другую страну, но главное, невозможно обеспечить медвежат пищей. Даже на родине, где растут более сотни разных видов эвкалиптов, лишь немногие годятся привередливым медвежатам.

Возить из Австралии листья редких деревьев и сложно, и очень накладно. Вот и приходится любоваться «австралийской редкостью» только на телеэкране. Медвежата стали героями, выжившими в борьбе за существование.

Нелюбимая всеми

В древнем вулканическом кратере Нгоронгоро, как в Ноевом ковчеге, есть, кажется, все, чем богата Восточная Африка, — от слонов до крошечных антилоп дик-дик. В галерее этих животных есть одно, по облику и повадкам очень непривлекательное.

Помню, мы стояли у края кратера после захода солнца. Дно чаши заполняла густевшая синева, и из нее доносился дикий хохот со странным жутковатым завыванием: «Уууу!»

«Это гиены, — сказал наш спутник, местный зоолог, — завтра мы их увидим».

Мы их увидели неожиданно у вьющейся в травах речонки. Фотографируя лакавшую воду львицу, я вдруг заметил нечто, воскресившее в памяти карикатуры времен войны. Обликом этого зверя награждали фашистских вождей.

В каждом животном есть что-нибудь привлекательное. В этом — не было. Слегка похожая на собаку, гиена отличалась от нее мешковатостью тела, несоразмерно высокими передними ногами, общей нескладностью всей фигуры с недлинным хвостом-метелкой. Набитый живот у гиены висел почти до земли, ноздристая курносая оконечность морды поблескивала клыками. Когда клыки обнажались — с них стекала слюна. Оскал зверя походил на улыбку порочного существа. «Вот укушу, и ничего мне не будет», — говорил весь облик бестии. Словом, это был зверь, каким пугают грешников, рисуя картинки ада.

Из-за куста вышла еще одна столь же устрашающе-живописная матрона и облизала подруге губы. Никакой боязни нашей машины. Напилась и ушла за кусты львица. Гиены, проводим ее взглядом, спустились на песчаную отмель и тоже приникли к воде. Чепрачный шакал, прибежавший сюда же утолить жажду, вблизи мешковатых нерях выглядел щеголем — осанка, изящные линии тела, гладкая, лоснящаяся шерсть с темной полосой по спине.

Шакалы с гиенами живут бок о бок и частенько оказываются за «одним столом», когда пытаются поживиться около львов. Царь зверей к шакалам относится снисходительно, лишь отпугивает их как мух. Говорят, шакалам львы даже специально оставляют что-нибудь «на зубок», гиен же и львы не любят — не просто злобно гонят их от добычи, но и пытаются сцапать и придавить, презрительно кинув на съеденье шакалам.

Гиены знают такое к себе отношение. Их тактика — ожидать. Крошки от пира всегда останутся, и тогда, шуганув вертких, но слабых шакалов, они все подберут, даже кости растащат и перемелют в своих поразительно сильных челюстях. Иногда полночи с горящими глазами сидит стая гиен, ожидая, когда насытится лев. Бывает, терпение иссякает, и самая дерзкая из гиен, подкравшись, кусает льва за ногу.

Легко представить, как взвивается негодующий царь саванны. Но поймать наглеца очень трудно. И пока лев опомнится, стая неряшливых мародеров свое урвала и растворилась в ночи.

«Да все их не любят, — сказал Ганс Крук, когда у костра в Серенгети зашел разговор о гиенах. — Охотники раньше, увидев гиену, проверяли точность боя оружия. А знаете ли вы, что эти «иждивенцы-падальщики» и сами охотники превосходные».

Разговор этот был в 69-м году, когда молодые зоологи тщательными наблюдениями как бы заново открывали сложный мир поведения животных. Белокурый голландец Ганс Крук интересовался гиенами и уже тогда увидел в их жизни много неожиданно интересного.

Еще пристальней гиенами занялись знаменитая англичанка Джейн Гудолл и ее муж фотограф-анималист. Вот что узнала Джейн Гудолл, сопровождая гиен днем и ночью в автомобиле по кратеру.

Неряшливость, неприглядность гиен не случайна. Они землекопы. Роют норы, чтобы родить малышей, сами спасаются в них и забрасывают себя землей или грязью, чтобы во время сна не досаждали им кровососы. Охлаждаясь, гиены любят полежать в луже или хотя бы в жидкой грязи. Если таковых нет — помочатся и ложатся на это сырое место.

Запах? Гиенам, как, впрочем, и нашим любимцам собакам, нравятся запахи, от которых мы бы зажали пальцами нос.

Как и собаки, они любят поваляться на падали, с удовольствием испачкают тело отрыжкой (комок шерсти с костями) своей соседки, с наслаждением пожирают помет травоядных животных и всякую падаль, «сжуют и переварят даже украденный у туриста сапог». Можно ли ждать от гиены опрятного вида при подобном образе жизни?