Ключ от всех дверей, стр. 61
Фигуру, застывшую на подоконнике, трудно было не узнать.
— Слезай, дурачок, — ласково попросила я. — Простудишься. Или убьешься.
— Здесь всего-то третий этаж, — рассеянно отозвался Мило, взъерошивая волосы, и осекся. — Госпожа…
— Да, Мило? — улыбнулась я почти сонно.
Небо за окошком светлело. Скоро поднимется ветер, пробежит по макушкам деревьев… и так далее… И что со мной творится?
— Госпожа, я… — Авантюрин спрыгнул с подоконника и сделал шаг, другой, третий на заплетающихся ногах… и упал, как подкошенный, роняя и меня, утыкаясь лицом в мои колени. — Простите меня, Лале, пожалуйста, простите… Я позволил себе немыслимое. Прошу вас, забудьте об этом вечере, пусть все останется по-прежнему… Пусть я буду мальчиком, учеником, да хоть комнатной собачкой! Только не уходите, прошу! — Он сорвался на всхлипывающий крик.
Я ласково провела рукой по его волосам. Этот шелк никогда не спутается. Рыжий, белый, золотой…
— Ты всегда будешь моим мальчиком, Мило. — Пальцы погладили его по щеке. Мокро… — Ну, что же ты плачешь, ведь уже взрослый… Знаешь ведь, что никуда я от тебя не денусь. Ты слушаешь хотя бы иногда, что тебе говорят?
— Иногда. — С губ Мило слетел нервный смешок.
— То-то и оно, — вздохнула я. Повторять, что без дорогого ученика мне не прожить, я не стала. Все он помнит. — Значит, забыли?
— Забыли, госпожа… Благодарю вас за терпение.
Он еще что-то говорил — без сомнения, важное и нужное. Извинялся, и обещал, и просил… Но моя голова все ниже и ниже склонялась к вытертым доскам пола. Четыре дня не спать… Пожалуй, это было…
…безрассудно…
Я погружалась в мир грез. А там, в мире действительном, глупый мальчишка продолжал обнимать мои колени, шепча:
— Простите, госпожа… Но все-таки я вас…
…люблю?
Может быть…
Глава шестнадцатая,
в которой Лале рассказывает легенду и натыкается на след
— Мило, умолкни, прошу тебя, — взмолилась я, не выдержав. Ученик только пожал плечами и обратился к невольным его слушателям и случайным нашим попутчикам, щуря темные, как самые глубокие омуты, глаза:
— Добрые люди, скажите, я мешаю вам?
— Что ты, что ты, юноша, — торопливо прошамкала неаккуратная старуха, подтягивая поближе узел со своими вещами. Морщинистые, до черноты загорелые руки островитянки слабо подрагивали, но причиной тому была вовсе не старость или неровная дорога. — Спой нам еще. Уж больно песни сердечные…
— За душу берут, — вздохнул мужчина, восседавший на сундуке, и бережно оправил женин платок. Супруга ничего не сказала, лишь кивнула, а в глазах у нее блестели слезы. — Увы, печальные, но — красивые…
— Так и жизнь у нас не веселая, — откликнулся возница, подхлестывая лошадей. — Пой, юноша. От музыки и дорога короче делается…
Мило улыбнулся и повернулся ко мне.
— Видите, госпожа, — склонил он словно бы покорно голову. Под светлыми, золотисто-рыжими ресницами посверкивали насмешливо очи. — Мне хочется петь, а люди желают слушать. Если вам не нравятся эти песни — не слушайте. Лягте, поспите. Когда мы остановимся на ночлег, я разбужу вас.
Ах, паршивец! Ну, погоди!
— Пожалуй, я так и поступлю, Мило, — изобразила я зевок — в отличие от игры ученика, моя выглядела вполне достоверно. — Не забудь меня в телеге.
Только дернувшийся угол рта выдал разочарование мальчишки, когда я стала заворачиваться в плащ, устраиваясь поудобнее на жестких мешках. Поворочалась немного и затихла, продолжая прислушиваться к разговорам и поглядывать на Мило из-под густой челки.
Ну и Мило! Ну и негодяй! Опять за свое!
Откровенно говоря, последние два дня стали для меня сущим мучением и жестоким испытанием выдержки и хладнокровия. А виной всему было безрассудное поведение ученика. И одной ночи не минуло с того поцелуя, который я милостиво согласилась простить неразумному мальчишке, как Авантюрин опомнился, поднабрался нахальства и стал вновь терзать мои нервы. Не знаю, какое чувство мучило меня сильнее: страх, что Мило разочаруется в наставнице и исчезнет, или опасение, что рано или поздно он все-таки добьется своего. Напрямую о своих желаниях Авантюрин больше не заговаривал, но все его жесты были пропитаны тайным смыслом. Взять хоть эти песни, которые ученик взял манеру распевать!
«Откроет двери», как же! Вот ведь шутник…
Я тихонько фыркнула, пряча улыбку за воротом плаща. С течением времени постоянные намеки стали уже не раздражать, а забавлять и даже… умилять? Право же, совсем размягчилось мое глупое сердце вдали от дворца и обязанностей, от бдительных взоров вельмож и властной руки королевы Тирле… Вдали от зеркал в полный рост, бесстрастно отражающих презабавную пару: статный, уверенный в себе и — чего уж таить-то? — красивый юноша с темными, затягивающими очами и маленькая, рыжая, язвительная женщина, лицом и телом больше напоминающая девочку.
…И каждой строчкой, каждым словом, каждым вздохом воспевал Мило неравную, безответную любовь. Но если на одно мгновение представить… только на одно, большего позволить себе не могу… что я осмелилась бы ответить ему взаимностью… то что тогда?
Трагедия? Катастрофа? В яблочко, дорогая Лале.
Неравенство наше очевидно, но имеет совсем другую природу, нежели это представляет себе Мило. Если хорошенько поразмыслить, какое превосходство на моей стороне? Возраст? О, сомнительное преимущество для женщины. Опыт? Как недавно заметил ученик, жизнь моя проходила в стенах дворца, и мира за его пределами я не знаю. Что же тогда?
Власть? Мудрость? Красота?
Ха, ха, три раза ха! Даже Шелависа имела больше влияния на умы и настроение придворных, рыжий мошенник из таверны оказался мудрее и хитрее меня, а что до внешнего облика… Ее величество Тирле, рано поседевшая, большеротая, с колючим взглядом и та выглядела женственней своей верной шутовки.
Сейчас я мила мальчишке, потому что недоступна. Он видит во мне этакий недосягаемый идеал: наставница, спасительница его жизни, вечная насмешница… Но уберите пьедестал, на который Авантюрин возвел свою госпожу, и что останется?