Ключ от всех дверей, стр. 37

Мы стояли на смотровой площадке самой высокой башни дворца. А вокруг была… жизнь, наверное… И она накрывала с головой, как неудержимая приливная волна.

Запахи, миллионы запахов. Сухая трава, цветы, сладкие дуновения из пекарни, земля и разогретые камни.

Свет. После бесконечных дней в темном, забитом одеждой шкафу даже восходящее солнце слепило. Небо было разрисовано розовой и золотой краской, словно воздушная ткань из западных гор.

Ветер сбивал с ног. Птичий гомон оглушал.

— Ну что, госпожа? — вкрадчиво поинтересовался Мило. — Стоит ли прятаться в шкафу? И кто вы после этого, взрослая женщина?

— Нет, Мило… — прошептала я, сраженная этим невыносимо ярким, свежим миром вокруг. — Я не знаю, кто я… Но кажется, мне нравится быть собой.

Глава десятая,

в которой Лале устраивает маскарад, а также наблюдает за Мило в неловкой ситуации

Большой тронный зал Дома Камней и Снов воистину восхитителен. Любой, кто попадает туда впервые, оказывается зачарованным пышностью и роскошью убранства.

Некоторым кажется, что самым большим украшением зала можно назвать искусный паркет на полу. Черные дощечки подобраны столь совершенно, что чудится, будто под вашими ногами — сплошной срез ствола огромнейшего дерева, в тысячу шагов в поперечнике. Поговаривают, что сей шедевр создавали приглашенные из далеких северных княжеств мастера, а лак, покрывающий паркет, насчитывает два десятка слоев, каждый из который немного различается оттенком. Быть может, поэтому восклицают порой впечатлительные фрейлины, что в тронном зале вы словно ступаете по застывшей смоле.

Иные, слушая подобные речи, знай посмеиваются себе и твердят, что истинное чудо этого места — постоянно меняющийся узор из самоцветов на стенах и потолке. Каких только камней здесь нет! И простой полированный кварц, и агаты, и бериллы, и хрусталь, и опалы, и жадеит, и александрит, и малахит, и блестящие черные пластины гематита, и аметист, и кошачий глаз, и гранат, и бирюза, и авантюрин, и нефрит, и заморский жемчуг… А у самой дальней стены, умышленно облицованной лишь темным мрамором и украшенной арками из мерцающих цирконов, расположен постамент с усыпанными сапфирами, бриллиантами, рубинами, изумрудами и драгоценным янтарем величественными тронами. Один из них, увы, пустует. И все же многие считают, что главная и самая яркая деталь зала — именно постамент, где восседают монархи. Что ж, сложно не согласиться, однако…

…Однако никогда вы не убедите в этом Лале Опал, ибо, несмотря ни на что, полагаю я главным и самым ослепительным украшением парадного зала ее величество королеву Тирле, о чем не забываю упомянуть при случае. И дело, поверьте, вовсе не в шикарных, поражающих отделкой платьях или замысловатой прическе.

— Право же, ты льстишь мне, Лале, — в притворном смущении прикрыла губы веером повелительница, а на щеках ее заиграли ямочки. Справа от королевы, лишь на ступеньку ниже, расположился в кресле почетный гость и, как шептались в углах, будущий соправитель — Ларра Ночной Бриз.

— Нисколько, ваше величество, — склонилась я в почтительном поклоне, подметая косичками драгоценный паркет. — Нынче вы сияете, подобно солнцу.

Еще бы ей не сиять! Наверняка на вышивку наряда пошла не одна катушка золотых ниток и добрая сотня мелких голубых топазов и аквамаринов.

— Вижу, к тебе вернулось доброе расположение духа, дама Опал. — Королева чуть опустила веер, показывая улыбку. — И это радует мое сердце. Негоже шуту печалиться!

Я задумчиво покрутилась на мыске. Колокольчики звякнули, сталкиваясь.

— Все мы люди, о моя королева. Все мы имеем право на слабость.

Ее величество покачала головой:

— Отнюдь, Лале. Вспомни знаменитые строки маэстро Аметиста:

Ларра, чей взор до того равнодушно блуждал по залу, встрепенулся и одарил королеву ослепительной улыбкой:

— Не могу согласиться, о мудрейшая моя госпожа. Да и разве не принадлежат тому же Суэло следующие слова:

— Воистину разумная мысль… — степенно начала Тирле, но ее речь была прервана моим невежливым смехом.

— Вот бы, наверное, повеселился мерзавец Суэло, слушая, как понимают его высказывания высочайшие особы. Да будет вам известно, господа, — я присела в реверансе, смягчая невольную грубость, — что первое четверостишие есть эпиграмма, сочиненная, дабы уязвить вашу покорную слугу, любившую рисовать на щеке тушью слезинки. Помнится, как-то раз я попала с таким узором на лице под дождь, и рисунок расплылся некрасивым пятном…

Королева поджала губы, делая их еще более тонкими, а Ларра заинтересованно подался вперед. Синий локон, выбившийся из-под серебряного обруча, изящным завитком свесился на его лоб.

— А что со вторым стихотворением, леди Опал? С ним тоже связана какая-нибудь прелюбопытная история?

— Увы, ничего мало-мальски интересного, — заломила брови я и продолжила трагическим голосом: — Аметист всего лишь хотел соблазнить неуступчивую красотку и потому решил добавить своему образу трагичности. Несчастный герой, что может быть трогательнее? — хлюпнула носом я под оглушительный хохот их величеств.

— Вижу, ты сегодня в ударе, Лале, — заметила, отсмеявшись, королева. — Впрочем, оставим шутки и перейдем к делам…

— Которые для меня — почти всегда шутки, — закончила фразу я. — О чем вы желали поговорить, о хитроумная Тирле?

Королева выпрямилась на троне и приняла величественную позу.

— Как известно, леди Опал, в середине каждого лета во дворце проходит бал в честь самой короткой ночи в году. Обычно устроением развлечений на этом празднике занимаются волшебники, но на сей раз в Башне случилось печальное событие: ступил на высокие пути сын и единственный наследник магистра. Траурные мероприятия, увы, совпадут с ночью проведения бала… Поэтому рассчитывать на помощь колдунов не приходится. Ты же, моя милая, — ласково улыбнулась королева, больше пугая меня, чем ободряя, — уже занималась подготовкой торжественных вечеров, да и повидала немало. И потому лишь тебе, и никому иному, могу доверить я обдумывание забав для праздника.

Другими словами, меня выбрали белой жертвенной кошкой. К счастью, в подобной ситуации я и вправду оказывалась не впервые.