Роза в уплату, стр. 44

Глава тринадцатая

Теперь в голове Кадфаэля факты, казалось не связанные между собой, начали сплетаться воедино, постепенно приобретая ужасающий смысл, и монах не мог думать ни о чем другом. Во время вечерни он изо всех сил старался сосредоточиться на службе, однако в его сознание неумолимо вторгались несчастья, следовавшие одно за другим и так или иначе имеющие отношение к розе, предназначенной в уплату. Сначала Джудит, которая за три года одинокой жизни так и не смогла успокоиться, была несчастна и подумывала, а иногда и поговаривала об уходе в монастырь; все это время женщину донимали поклонники, молодые и старые, желавшие заполучить ее и ее состояние, безуспешно умолявшие и уговаривавшие, приходившие в отчаяние от мысли, что она исполнит свое желание и посвятит себя богу. Потом покушение на розовый куст, попытка вернуть таким образом подаренный аббатству дом, закончившаяся убийством брата Эльюрика, пусть непреднамеренным и совершенным в отчаянии. Но как бы горько человек ни раскаивался, он совершил одно убийство и в дальнейшем мог уже ни перед чем не остановиться. А тут, словно для того, чтобы все еще больше запутать и усложнить, происходит похищение Джудит — еще одна отчаянная попытка помешать ей лишить свой дар каких бы то ни было условий, попытка уговорами или угрозами заставить ее выйти замуж. И хотя имя похитителя не названо, кто этот гнусный преступник, уже известно. Казалось, и смерть Бертреда логично вытекает из действий этого человека, однако это было не так. Джудит поручилась за него, и мать Вивиана Хинде, вероятно, тоже могла бы сделать это, поскольку, как только сделка между пленницей и ее тюремщиком состоялась, Джудит, очевидно, отвели к ним в дом, где и ей было удобнее и где уже побывали люди шерифа, а из заброшенной конторы на складе поспешно и ловко убрали все следы ее пребывания. Пока все хорошо! Однако у дома на берегу кто-то бродил, сначала Бертред, а потом, вероятно, и другой человек, если только Вивиан не дошел до состояния, когда любой шорох паука в паутине или мыши под крышей мог напугать его до смерти. Планы Джудит и Вивиана могли подслушать, и следом за лошадью с двумя седоками пошел еще кто-то, не только бронзовых дел мастер Найалл. Так замыкался весь этот круг несчастий, и это тем более походило на правду, что тот, кто положил ему начало, пытался и довести дело до конца.

«Ведь если подумать, — рассуждал Кадфаэль, хотя его мыслям в эти минуты надлежало обращаться к вечным истинам. — Вивиан Хинде оказывался превосходным козлом отпущения для того, кто в лесу напал на Джудит. Вивиан похитил ее, он тщетно пытался заставить ее выйти за него замуж, а потом отвез ночью в лес, ссадил с лошади и уехал, но, не поверив ее обещанию не выдавать его, предпочел вернуться — и покончить с ней. Сейчас Джудит могла защитить Вивиана, она была совершенно уверена, что он не стал возвращаться, а поспешил убраться и оказаться дома или уехать в Фортон, где паслись их овцы. А что, если бы покушение удалось, и Джудит лежала бы мертвая в лесу, и некому было бы заявить о невиновности Вивиана? Все предусмотрено, чтобы объяснить задуманное убийство, — продолжал рассуждать Кадфаэль. — А что, если и для того, первого, убийства он нашел козла отпущения? Не заранее, потому что он не собирался убивать, а потом? Того, кто неожиданно оказался под рукой, был беспомощен, беззащитен, как бы связан и приготовлен к казни? Преступника могло осенить, и он мог попытаться извлечь из этого пользу для себя».

Но это было только предположение, какой бы горькой насмешкой надо всем, что произошло, оно ни выглядело. Правильность этих сложных логических умозаключений должны были показать два левых сапога, которых Кадфаэль еще не видел.

«Чем старее, тем лучше, — сказал он, когда умница сестра Магдалина, потеряв дар речи от удивления, попросила разъяснить ей задачу. — Мне нужны сильно поношенные». Мало у кого, кроме богачей, есть несколько пар сапог, однако одному из тех, кто интересует Кадфаэля, уже ничего не нужно, а у другого, несомненно, найдется и другая пара. «Новые не бери, — решительно сказал Кадфаэль, — хотя у него наверняка есть и новые. А пропажу самых старых он вряд ли заметит».

Вечерня закончилась, и Кадфаэль перед ужином отправился в свой сарайчик посмотреть, не ждет ли его там посланец сестры Магдалины. Сыну плотника были хорошо знакомы привычки Кадфаэля, они были старыми приятелями, и юноша, безусловно, станет искать его именно там. Но в сарайчике было прохладно, тихо и пусто, только стоявший на лавке кувшин с бродившим вином испускал время от времени довольное бульканье. Медленному сонному ритму этих звуков отвечало легкое шуршание сушеных трав, пучки которых свисали с потолочных балок. Стояли самые длинные дни в году, и снаружи было почти так же светло, как днем, только через час свет смягчится и его сменят косые лучи закатного солнца, а потом и зеленоватые сумерки.

Пока ничего.

Кадфаэль закрыл дверь своего маленького королевства и пошел в трапезную ужинать. Он выслушал елейный упрек от брата Жерома за то, что опоздал на минуту, но принял выговор без возражений и оправданий. Сам того не замечая, Кадфаэль придумывал возможные объяснения тому, что парень еще не пришел. Обитатели дома на улице Мэрдол, наверное, долго не могли угомониться и улечься спать, и сестре Магдалине не удалось так легко и быстро осуществить кражу, как он надеялся. Не беда! Всякое дело, попав в руки этой женщины, будет доведено до конца.

Чтением из святого писания Кадфаэль пренебрег, но на повечерие пошел. Юноши все еще не было. Монах опять отправился в свой сарайчик. Род его занятий всегда служил Кадфаэлю прекрасным предлогом пренебрегать строгим монастырским распорядком, даже поздно вечером он мог позволить себе отсутствовать там, где полагалось быть всем. И только когда совсем стемнело и братия разошлась по своим клетушкам в дормитории, прибежал Эдви Белкот и стал извиняться.

— Отец послал меня с поручением во Франквилл, а мне не разрешили сказать ему, что я должен бежать к тебе, брат Кадфаэль, так что я решил лучше попридержать язык и сходить. Но на это ушло больше времени, чем я рассчитывал, а потом я соврал, что оставил свой инструмент, чтобы был предлог так поздно вернуться в дом Вестье. Сестра Магдалина уже поджидала меня. До чего проворная женщина! У нее уже было приготовлено все, что ты просил. — Эдви вытащил из-под куртки завернутый в мешковину сверток, протянул Кадфаэлю и удобно уселся на стоявшую у стены лавку, не дожидаясь приглашения и не сомневаясь, что ему здесь рады. — А зачем тебе эти два сапога?

Эдви недавно исполнилось восемнадцать, а Кадфаэль хорошо знал его с четырнадцати лет. Тогда это был живой, не по возрасту высокий, худой парнишка, безрассудно смелый, с копной каштановых волос и светло-карими глазами, которые замечали все вокруг. Вот и сейчас Эдви внимательно наблюдал, как Кадфаэль разворачивает сверток и вываливает сапоги на земляной пол.

— Чтобы хорошенько разобраться с двумя ногами, — ответил монах юноше и некоторое время глядел на сапоги, не прикасаясь к ним. — Который из них Бертреда?

— Этот. Я утащил его для сестры Магдалины из узла с вещами Бертреда, а вот чтобы добыть другой, ей пришлось ждать удобного момента, а то бы я был здесь до того, как меня послали во Франквилл.

— Не имеет значения, — рассеянно произнес Кадфаэль, взял один сапог в руки и повернул его подошвой кверху.

Очень поношенный сапог, сделан из цельного куска кожи, у носка она совсем стерлась, даже заплата стоит, подошва на пятке укреплена треугольным куском толстой кожи. Сапог самого обычного фасона, без застежки, его просто натягивали на ногу. Кожаный ремешок, пришитый к подъему, тоже почти совсем стерся. Однако подошва от пятки до носка сношена равномерно: все долгие годы, что человек носил этот сапог, он ходил ровно, не нажимая особо на ту или другую сторону.

— Мне бы следовало это знать, — вздохнул Кадфаэль. — Ведь я же не меньше полудюжины раз видел, как ходит этот человек. Прямой как стрела! Вряд ли он хоть раз в жизни косо сбил пятку.