Просто слушай, стр. 18
— Не врешь, — повторила я.
— Нет.
— Никогда.
— Нет.
«Ну да», — подумала я и сказала:
— Что ж, всегда говорить правду — хорошо, если получается, конечно.
— У меня нет выбора. Не умею сдерживаться. Прийти к этому было очень непросто.
Я тут же вспомнила, как ударилась о гравий на парковке голова Ронни Уотермана.
— То есть ты всегда честен.
— А ты?
— Я нет, — легко призналась я и почему-то совсем не удивилась.
Мы снова остановились у светофора.
— Хорошо, что предупредила, — сказал Оуэн.
— Я не врунья!
Оуэн взглянул на меня недоверчиво.
— Я не это имела в виду!
— А что тогда?
Я сама себе рыла яму, но все же попыталась объясниться:
— Просто не всегда говорю то, что думаю.
— Почему?
— Потому что правдой иногда можно ранить.
— Но и ложью тоже.
— Просто… — Я замолчала, не зная, как выразить свою мысль. — Просто мне не хочется никого обижать. Или расстраивать. Поэтому иногда я говорю не совсем то, что думаю. — Смешно, но факт: я уже давно не была так откровенна. А может, и вообще никогда.
— Но ты все равно лжешь. Даже с добрыми намерениями, — возразил Оуэн.
— Знаешь, — сказала я, — мне все равно трудно поверить, что ты всегда говоришь правду.
— А ты поверь. Я не вру.
Я повернулась к нему:
— То есть если я тебя спрошу, не полнит ли меня этот наряд, а ты решишь, что полнит, то так прямо мне об этом и скажешь?
— Да.
— Не скажешь.
— Скажу. Может, не совсем прямо, конечно, но если, на мой взгляд, наряд тебе не идет…
— Врешь, — решительно сказала я.
— …и ты захочешь узнать мое мнение, я тебе его выскажу. Если не захочешь, я промолчу — зачем лишний раз вредничать? Но если спросишь, скажу правду.
Я покачала головой, все еще не веря Оуэну.
— Считаю, что плохо говорить не то, что думаешь. К тому же лучше я скажу, что ты толстая, чем ударю тебя по лицу.
— А еще варианты есть?
— Не всегда. Но иногда случается. Хорошо, когда есть выбор, правда?
Я невольно улыбнулась, сама не знаю чему. Когда мы остановились у следующего светофора, я отвернулась. И увидела на противоположной стороне машину. Мою.
— Все еще прямо? — спросил Оуэн.
— Э… нет. — Я склонилась к окну. За рулем сидела Уитни. Она закрывала рукой лицо.
— А тогда куда? Налево? Направо? — спросил Оуэн и отпустил руль. — Что случилось?
Я снова посмотрела на Уитни. Интересно, почему она сидит в машине? Дом ведь совсем близко.
— Там моя сестра. — Я кивнула на машину.
Оуэн взглянул на нее:
— А что с ней?
— Она нездорова, — на автомате ответила я, не успев придумать что-нибудь другое. Может, привычка всегда говорить правду заразна?
— Понятно… — Оуэн помолчал. Затем спросил: — Может, стоит…
Я покачала головой:
— Нет. Сейчас направо.
Оуэн свернул. Я немного сползла в кресле. Мы проехали мимо Уитни, и стало понятно, что она плачет. Ее тонкие плечики тряслись, рука закрывала лицо. У меня ком встал в горле.
На следующем светофоре Оуэн взглянул на меня.
— Она уже давно больна, — пояснила я.
— Сочувствую.
Оуэн сказал то, что должен был. То, что положено. Но после нашего разговора я поняла, что Оуэн говорит искренне. Он на самом деле сочувствует.
Мы свернули на мою улицу.
— Где твой дом?
— Стеклянный.
— Стеклянный… — Тут как раз показался дом. — А, вот он.
Солнце светило так ярко, что наверху отражалась площадка для гольфа. Внизу за кухонной стойкой стояла мама. Увидев нас, она бросилась к выходу, но потом остановилась, поняв, что это я, а не Уитни. Пока мама не находила себе места, сестра сидела в двух улицах от дома. Мне снова стало грустно, к тому же напомнило о себе чувство долга.
— Ничего себе домик! — сказал Оуэн.
— У всех свои тараканы. — Я посмотрела на маму. Она не сводила с нас глаз. Интересно, она пытается понять, кто сидит со мной рядом? Или так расстроена, что даже не замечает, что я приехала в незнакомой машине с парнем? Хотя, возможно, мама решила, что это симпатичный ученик выпускного класса Питер Матчинский. — Ну ладно, — я взяла сумку, — спасибо, что подвез. Да и вообще за все.
— Всегда пожалуйста.
Сзади послышался шум, и к гаражу подъехала Уитни. Она вылезла из машины и тут заметила нас с Оуэном. Я помахала сестре, но она развернулась и ушла.
Я знала, что ждет меня дома: мама, весело задающая вопросы, и Уитни, не обращающая на нее внимания. Затем сестру накормят, и она уйдет к себе, громко хлопнув дверью. Мама расстроится, но сделает вид, что все хорошо. Я буду переживать за нее и ждать папу. Когда он придет, мы все усядемся за стол и притворимся, что ничего не случилось.
Я снова повернулась к Оуэну:
— А когда идет твоя передача?
— По воскресеньям. В семь.
— Я послушаю.
— В семь утра, — пояснил Оуэн.
— Утра?! — поразилась я. — Ты что, серьезно?
— Да. — Оуэн взялся за руль. — Не лучшее время, конечно, но уж какое дали. Слушают те, кто страдает бессонницей.
— Не просто страдают бессонницей, но еще и просвещенны.
Оуэн взглянул на меня удивленно.
— Да. — Он улыбнулся. — Совершенно верно.
Оуэн Армстронг улыбается! Кто бы мог подумать! День и так выдался странным, но улыбающийся Армстронг — это уж совсем удивительно.
— Наверно, мне пора, — сказала я.
— Ладно. До встречи!
Я кивнула и отстегнула ремень, просто нажав на защелку. Вставлялся он явно тяжелее, чем вынимался, хотя обычно бывает наоборот.
Я захлопнула дверь. Оуэн нажал на гудок и уехал. Я повернулась к дому и, разумеется, увидела Уитни, взбегающую наверх, перепрыгивая через ступеньку, и расстроенную маму на кухне у окна.
«Я никогда не вру». Так решительно, уверенно… Казалось, Оуэн говорил, что никогда не ест мясо или умеет водить машину. Понять мне его не дано, но все равно я завидовала его прямоте и открытости, тому, что он не уходит в себя. Особенно завидовала теперь, когда шла на кухню к маме.
Глава шестая
— Так, девочки, успокаиваемся! Внимание! Мы начинаем. Я называю ваши имена, а вы внимательно слушайте.
Я работала в модельном агентстве при торговом центре с пятнадцати лет. Каждое лето устраивались пробы, на которых отбиралось пятнадцать девушек. Они участвовали в акциях центра, например, позировали с участвующими в конкурсах детьми, раздавали шарики на празднике урожая в мини-зоопарке, фотографировались для рекламы в печатных изданиях, участвовали в показах мод и снимались для календаря, выпускаемого ежегодно торговым центром вместе с телефонной книгой. Вот как раз этим мы сегодня и занимались. Съемки должны были закончиться еще вчера, но фотограф попался нерасторопный, и поэтому нас собрали еще и сегодня, в воскресенье днем.
Я зевнула и села, облокотившись о горшок с цветком. Оглядела комнату: новенькие сбились в кучу в углу и очень громко разговаривали, несколько девочек, знакомых мне с прошлого года, обсуждали какую-то вечеринку, две модели-старшеклассницы сидели отдельно от всех, одна с закрытыми глазами, откинув голову, другая же, перелистывая книжку для подготовки к отборочному тесту на вступительных экзаменах. И наконец, напротив меня, тоже одна, сидела Эмили Шастер.
Мы познакомились на прошлогодних съемках для календаря. Эмили — младше меня на год, она только переехала в наш город и никого тут не знала. Пока мы ждали начала, она уселась рядом со мной. Мы разговорились и подружились.
У Эмили были короткие рыжие волосы и лицо в форме сердечка. Милая девочка! Как она обрадовалась, когда я пригласила ее погулять со мной и с Софи после съемок. Когда я заехала за Эмили, она уже ждала меня на пороге. Раскраснелась от холода, видно, простояла там немало.
А вот Софи совсем не обрадовалась. Она не слишком жаловала других девчонок, особенно хорошеньких, хотя и сама была хоть куда. Вечно злилась, когда я работала от агентства или получала другие крупные заказы. Но беспокоило меня в ней не только это. Софи часто срывалась, ни во что меня не ставила, а с посторонними любезничала, только если ей было выгодно. Но даже тогда, случалось, им хамила. Наши отношения с Софи были очень запутанными, и иногда я не понимала, почему считаю ее своей лучшей подругой. Ведь чаще всего я либо старалась ей угодить, либо уговаривала себя не обращать внимания на ее едкие высказывания. Но потом вспоминала, как сильно изменилась моя жизнь с ее появлением, а именно с того вечера с Крисом Пеннингтоном, насколько стала интересней. К тому же у меня больше не осталось друзей — уж Софи постаралась.