Грязная любовь, стр. 70

Прелесть слов Джанет состояла в том, что она говорила искренне. Она обняла меня еще раз, разбудив тем самым своего ангелочка, и, пробормотав что-то насчет кормления грудью и пеленок, извинилась и нас покинула.

После Джанет мимо нас прошли другие мои родственники и друзья. Многие останавливались, чтобы поболтать со мной и сказать, как они рады меня видеть. Я кивала и улыбалась, потому что мне было приятно слышать такие слова. Не их вина в том, что я порвала со своим прошлым, ни разу не оглянувшись назад.

Когда очередная волна родственников ненадолго отхлынула, Дэн спросил:

– Почему они зовут тебя Эллой?

После третьего бокала вина мои щеки разрумянились. Я испытывала приятное опьянение, и мне совсем не хотелось захмелеть еще больше.

– Это мое имя.

Нас прервала еще одна моя кузина. К тому времени когда она напомнила мне, что за мной остается телефонный звонок, мой мочевой пузырь уже готов был лопнуть. Небольшая ванная позади кухни почти никогда не пустовала. Вот и сейчас к ней уже направлялся дядя Лари. Нет, мне его не переждать. Оставалась еще ванная комната наверху.

– Я с тобой, – сказал Дэн, услышав, куда я собираюсь. – Мне тоже нужно.

Мы обошли толпу – многие мои родственники уже добрались до джина отца. Поставив ногу на нижнюю ступеньку лестницы, я подняла голову. Я не была на втором этаже с тех пор, как покинула дом, но моя рука безошибочно нашла выключатель, снова доказав, что тело помнит то, что мозг пытается забыть.

Шестнадцать ступенек. Я считала их так часто, что это число врезалось мне в память. В том месте, где когда-то лежал белый ворсистый ковер, сейчас был только голый паркет и узкая бежевая дорожка с желтыми цветками, сбегающимися к центру. Оттереть белый ворс от крови практически невозможно.

– Все хорошо? – спросил Дэн, стоя позади меня.

– Да.

Я переступила через ступеньку. Дэн шел следом, почти касаясь меня. Нас сопровождали лица. Моя мать повесила на стены фотографии в деревянных рамках того же цвета, что и пол, с педантичной точностью выверив расстояния между ними. Только одно висело криво, возможно в результате действий чьего-то неосторожного локтя, так как движение на лестнице было двусторонним. Я поправила ее пальцем.

– Это ты?

Щербатая улыбка и хвостик действительно принадлежали мне.

– Да.

– Очаровашка.

Я взглянула на Дэна, подняв бровь.

– Да. Если тебе, конечно, нравятся дети, похожие на обезьянок.

Он засмеялся:

– Очень нравятся. Очаровательная обезьянка.

Мне захотелось поскорее подняться, но Дэн изучил все фотографии. Младшие классы. Фотографии улыбающихся матери и отца с ребенком с ужасными прическами 1970-х и модой на полиэстер. Фотографии спортивных команд и рядом каждого ее члена. Она вывесила так много фотографий, что, казалось, здесь все, но я знала, что это не так. Не было тех, которые напоминали бы ей о том, что у нее было два сына, и уж точно того, который не был в ее глазах совершенством. Словно Чад и не существовал вовсе. Моя улыбающаяся под стеклом рожица была скорее запоздалой мыслью, что, дескать, дочка тоже есть, хотя и не предмет материнской гордости.

Дэн был не глуп. Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы пробежаться взглядом по стене с фотографиями и заметить, что моих фотографий, в отличие от других, не так много. Лоб у него нахмурился, когда он перевел взгляд с одной фотографии на другую, на объединяющую их улыбку. Улыбка была не моей.

На верху лестницы висела заключительная коллекция. Триптих из трех фотографий. На первой был изображен Эндрю – широкая улыбка, загорелая кожа, сияющие глаза. На второй была я – темноволосая девочка с пухленькими щечками и прыщиками на коже. Без улыбки. Третьей фотографии не было.

– Элли. – Дэн посмотрел вниз, отыскивая взглядом фотографию, на которой я стояла, держа перед собой рыбину, запрокинув голову назад, и заливалась смехом. Фотографии разделяло всего три года, уместившие в себя целую жизнь. – Это ведь тоже ты?

– Да, – ответила я, направляясь к коридору.

Дэн поравнялся со мной и пошел рядом. Ухватив меня за руку, он мягко заставил повернуться к себе лицом.

– Что случилось?

– Я перестала улыбаться. И никто не спросил почему.

Мы стояли так несколько секунд – тех самых, которые могут растягиваться и вмещать в себя вечность. В его глазах мелькнула тень. Я положила руку прямо на дверную ручку, что была позади меня, открыла дверь, переступила порог.

– Хочешь взглянуть на мою старую комнату? – В моих словах вызова было больше, чем приглашения.

– Конечно.

Он зашел следом. Эмоции на его лице сменяли одна другую, пока он оглядывал комнату, в которой ничего не изменилось за десять лет. Сначала интерес, затем настороженность и дискомфорт, но именно мелькнувшая на его лице жалость глубоко вонзилась в мое сердце, заставив его перевернуться.

– Розы, – сказал он.

– Да, розы.

Я спала в комнате полной роз. Розы были на занавесках, на обоях, на покрывале, на подушках. Большие красные розы, словно из какой-то сказки, но даже их шипы не могли удержать монстров на расстоянии.

– Раньше здесь был коврик, – сказала я небрежно, указывая на голый пол. – Но он запачкался. Думаю, она его выбросила.

– Элли…

– Ты можешь звать меня Эллой. – Звук моего голоса напоминал стук камней в окно. Если бросить чуть сильнее – оно разобьется. – Все зовут меня так. Или Элспет – это мое настоящее имя.

– Мне нравится, – сказал Дэн и придвинулся ближе ко мне, словно намеревался обнять, но я отступила от него на шаг. – Но я буду звать тебя так, как нравится тебе.

Он оглядел мою коллекцию кукол и лошадей. Все они были высоко на полках, но без следов пыли. Перевел взгляд на стол. На шкаф. Если бы он его открыл, то там могли бы лежать мои балетки и старая корона.

Дэн его не открыл.

– Что с ним случилось? С тем мальчиком на фотографиях?

Думаю, он уже сам догадался, но хотел услышать мой ответ. Может, надеялся, что ошибся? Или на то, что я солгу? И наверное, мне стоило солгать, если бы я уже не устала от лжи. Устала прятаться за колючками.

– Я тебе уже сказала, – ровным голосом, который звучал откуда-то издалека, произнесла я. – Он перерезал себе вены и умер от потери крови. Я стояла на пороге. Он мертв.

Глава 18

Я не стала дожидаться реакции Дэна. К этому времени мой мочевой пузырь был готов лопнуть, и меня начало подташнивать. Поэтому я метнулась мимо него и закрылась в ванной комнате. Жидкости из меня вылилось немерено. Чтобы удержаться от тошноты, я раз за разом повторяла таблицу умножения.

Когда-то ванная тоже была белой, но мать изменила ее цвет на темно-синий с примесью желтого. Обои с парусными кораблями скрыли узор из анютиных глазок, когда-то танцевавших на белых стенах. Я коснулась веселого маленького кораблика и начала их считать. Если содрать обои, увижу ли я за ними застарелое кровавое пятно? Или она сначала попыталась от него избавиться?

– Элли? – Дверная ручка повернулась. – Дай мне войти.

Я сделала глубокий вдох.

– Дэн, пожалуйста, уйди.

Молчание. Я вымыла руки, намыливая и ополаскивая каждый палец по отдельности снова и снова. Так прошло время. Затем я подошла к двери. Я знала, что он не ушел, но все равно позвала:

– Дэн?

Он не стал дергать ручку. Я представила его стоящим по ту сторону двери и положила на нее ладонь, словно могла таким образом его коснуться. Прижалась лбом к деревянной поверхности и закрыла глаза.

– Я здесь.

Я с трудом сглотнула – чтобы мой голос не сорвался, – и заставила себя произнести:

– Мне нужно, чтобы ты ушел.

– Элли… – Он не спросил почему.

Я не хотела ему говорить. И что сказать? Что со стыдом чуть легче справиться в одиночестве? Что мне невыносимо видеть сейчас его лицо, понимая, что он знает, тем более сейчас, когда я еще не отошла от смерти отца?

– Ты не хочешь, чтобы я уходил. – Спокойная уверенность – мое утешение – его голоса могла бы меня сломить, если бы я с ним согласилась.