Один лишний труп, стр. 46

— Нет. Он был вдавлен в земляной пол, по которому катались, схватившись Торольд и убийца. Но он отломался не от кинжала Торольда, а от оружия того, другого.

— Ты хочешь сказать, — воскликнул ошеломленный Хью, — что это брат Элин убил Фэнтри? Неужели ей придется вынести еще и это?

— Тебе, кажется, изменило чувство времени, — успокаивающе возразил Кадфаэль, — к тому моменту, когда был убит Николас Фэнтри, Жиль Сивард был мертв уже несколько часов. Нет, не бойся, в этом нельзя обвинить брата Элин. Скорее всего, тот, кто убил Николаса Фэнтри, перед этим обобрал тело Жиля Сиварда и отправился подстерегать свою жертву с этим кинжалом — постыдной добычей мародера.

Неожиданно Берингар сел на лавку, на которой не так давно спала Годит, и обхватил голову руками:

— Ради Бога, Кадфаэль, дай мне еще вина, а то что-то я совсем перестал соображать.

Чаша была наполнена, и Хью жадно осушил ее, а потом снова взял в руки топаз и задумался, взвешивая его на ладони.

— Итак, мы можем составить некоторое представление о том человеке, который тебе нужен, — задумчиво произнес он. — Вне всякого сомнения, он находился в замке, когда там творилось это черное дело, именно там он и завладел прекрасным кинжалом, от которого отломилась эта штуковина. Но он ушел оттуда до завершения казни, поскольку она затянулась за полночь, а он к тому времени, похоже, уже затаился в засаде по другую сторону от Франквилля. Когда же он выведал их планы? Может быть, один из этих бедняг перед казнью попытался купить себе жизнь, выдав их? Очевидно, тот человек был там, когда началась казнь, но ушел задолго до того, как она закончилась. Прескот был там — это точно. Биллем Тен Хейт тоже находился в замке со своими фламандцами — они-то этим и занимались. Курсель, как я слышал, удрал оттуда при первой возможности и предпочел заняться более чистым делом — обшаривать город в поисках Фиц Аллана. Думаю, его можно понять.

— Не все фламандцы говорят по-английски, — указал Кадфаэль.

— Не все, но некоторые говорят. И из девяносто четырех приговоренных больше половины говорили по-французски. Кто-нибудь их этих наемников вполне мог прибрать к рукам кинжал. Вещь ценная, а покойнику все равно уже не потребуется. Кадфаэль, ты уж мне поверь, я к этому делу отношусь точно так же, как ты. Такая смерть не должна остаться неотомщенной. Как ты считаешь: раз уж мы знаем, что это не принесет ей позор и новое горе, — может, мне показать этот камень Элин? Тогда мы точно удостоверимся, от того ли он кинжала.

— Думаю, это можно сделать, — согласился Кадфаэль. — Коли ты не против, встретимся здесь снова после капитула — если, конечно, на меня не наложат такую епитимью, что я сгину с глаз людских на неделю.

Дела, однако, обернулись совсем иначе. Если кто и заметил, что Кадфаэль пропустил несколько служб, то перед собранием капитула об этом начисто позабыли, и никто, даже приор Роберт, ни в чем его не упрекнул и не потребовал покаяния. Ибо теперь, после такого печального и тревожного дня, назревало новое событие, которое несло с собой надежду. Король Стефан, пополнив запасы провизии, разжившись лошадьми и набрав солдат, готовился выступить на юг, к Ворчестеру, чтобы попытаться сокрушить западную твердыню графа Роберта Глостерского, сводного брата императрицы Матильды и ее преданного приверженца. Авангарду войска Стефана предстояло двинуться на следующий день, а сам король с охраной и свитой собирался со дня на день перебраться в Шрусберийский замок, чтобы лично осмотреть цитадель, прежде чем отправиться следом за головным отрядом. Он был весьма доволен тем, как прошел сбор провианта, и, желая положить конец всем обидам, пригласил в замок к своему столу аббата Хериберта и приора Роберта. Король ждал их сегодня вечером, и ясно, что в такой день все мелкие прегрешения были забыты напрочь.

Благодарный судьбе, Кадфаэль вернулся в свой сарайчик, завалился на постель Годит, заснул и сладко спал, пока его не разбудил Хью Берингар. Лицо молодого человека было серьезным и усталым, но спокойным. В руке он держал топаз.

— Это ее камень. Она обрадовалась, увидев его, и сразу признала. Я думаю, двух таких быть не может. Сейчас я собираюсь в замок, ибо королевская свита уже переезжает туда, и Тен Хейт с фламандцами тоже. Кем бы ни был человек, укравший кинжал у мертвого Жиля, я хочу его найти. Думаю, что тогда нам недолго придется искать убийцу. Кадфаэль, а ты можешь устроить так, чтобы аббат Хериберт взял тебя сегодня вечером в замок? Кто-то все равно должен его сопровождать — так почему бы не ты? Он ведь сам нередко обращается к тебе — по-моему, он охотно исполнит твою просьбу. Тогда ты будешь рядом на тот случай, если мне найдется, что тебе сказать.

Брат Кадфаэль зевнул, промычал что-то и неохотно открыл глаза. Смуглое молодое лицо с резкими чертами склонилось над ним — решительное и мрачное лицо охотника. Да, он заполучил серьезного союзника.

— Конечно, ты заслуживаешь вечного проклятия и геенны огненной за то, что не даешь мне спать, — но я постараюсь устроить так, как ты просишь.

— Ты первый занялся этим делом, — с улыбкой напомнил ему Берингар, — оно было твоим.

— Оно и сейчас мое. А теперь ступай, Бога ради, и дай мне выспаться — это же из-за тебя я невесть сколько времени не спал и совсем здоровья лишился. Чума на твою голову.

Хью Берингар рассмеялся, правда, на сей раз смех его звучал приглушенно и не так непринужденно, как прежде. Потом он быстро перекрестил широкий загорелый лоб монаха и ушел.

Глава одиннадцатая

Аббату Хериберту подобало по сану, чтобы на королевском ужине кто-нибудь стоял за его креслом и подавал блюда, и оказалось совсем нетрудно убедить старика в том, что лучше всего иметь под рукой того самого брата, который справился с нелегким делом захоронения казненных, и даже говорил с королем о человеке, убитом без приговора: вдруг по ходу беседы потребуется что-нибудь уточнить.

Приор Роберт захватил с собой свою тень, неизменного прихлебателя — брата Жерома. Вот уж кто будет неутомимо и угодливо подавать салфетки, кувшины да чашу для омовения пальцев на протяжении всего вечера. От брата Кадфаэля, мысли которого витали где-то далеко, едва ли приходилось ожидать подобного усердия. Кадфаэль давно терпеть не мог Жерома, разумеется, в той степени, в какой вообще мог позволить себе испытывать недобрые чувства к ближнему, но что поделать — болезненно-бледную тонзуру Жерома Кадфаэль на дух не переносил. Впрочем, неприязнь была обоюдной.

Улицы города выглядели празднично, быть может, не столько в честь короля, сколько оттого, что горожане знали: вскоре высокий гость уберется восвояси. Однако важны, как известно, не мотивы, а результаты. Эдрик Флешер вышел из своей лавки на главную улицу — поглазеть на направлявшихся в замок королевских гостей, и брат Кадфаэль, встретившись с ним взглядом, едва заметно подмигнул ему, как бы давая понять, что им будет о чем поговорить, но это можно сделать попозже, ибо все идет как по маслу и спешить некуда. Ответом была широкая довольная ухмылка и приветственно поднятая столь же широкая ладонь: несомненно, мясник его понял. Петронилла, конечно, поплачет из-за разлуки со своей козочкой, но и она будет рада тому, что девочке уже не угрожает опасность и ее сопровождает надежный друг. «Надо будет зайти к ней не откладывая, — подумал монах, — сразу же, как исполню этот, последний долг».

У городских ворот Кадфаэль заметил слепого старика, сидевшего чуть ли не с горделивым видом — на нем были добротные штаны, некогда принадлежавшие Жилю Сиварду, и даже руку за милостыней он протягивал жестом, исполненным достоинства. На перекрестке монаху попалась маленькая старушонка, державшая за руку своего слабоумного внука с отвисшей губой. Чудесная коричневая туника пришлась ему впору, и вид у него был чрезвычайно довольный. «О Элин, — подумал Кадфаэль, — тебе стоило бы самой заняться раздачей милостыни, чтобы убедиться в том, что это дарит нечто большее, чем возможность утолить голод и прикрыть наготу!»