Проклятье фараона, стр. 61
Притча увлекла самого рассказчика; глаза его заблестели, всегда бледные щеки окрасились румянцем.
– Но у Баты было волшебное, говорящее стадо. Каждое животное, заходя в хлев, предупреждало своего хозяина о том, что старший брат спрятался за дверью и хочет его убить. Бата убежал из дому, Анубис бросился за ним в погоню. Всемогущие боги, зная, что Бата ни в чем не виновен, разделили братьев рекой, полной крокодилов. И тогда Бата с другого берега окликнул Анубиса и рассказал, как все было на самом деле. А в доказательство того, что неповинен, он отрезал себе... э-э...
Мистер Вандергельт ухмыльнулся, глядя на зардевшегося как девушка немца.
– Вряд ли мы найдем пристойную замену, фон Борк, – протянул Эмерсон. – Собственно, этот акт не вписывается в дальнейший сюжет. Опустите его. И продолжайте.
– Ja, Herr Professor.Бата сказал, что пойдет в Долину Кедров и оставит свое сердце в дупле самого большого дерева. Если пиво в кружке Анубиса, сказал Бата, будет прозрачным, значит, он жив. Если пиво помутнеет, значит, с ним что-то случилось. И тогда Анубис должен будет найти и вернуть Бате его сердце.
Леди Баскервиль уже давно вздыхала, закатывала глаза и ерзала в кресле. Наконец не выдержала:
– Сколько можно! Что за бессмыслица? Ничего глупее...
– Это сказка, леди Баскервиль, – напомнила я. – А в сказках вообще мало смысла. Продолжайте, Карл. Анубис вернулся и расправился с женой...
Первый и последний раз Карл позволил себе меня прервать:
– Ja, Frau Professor.Анубис раскаялся в своей несправедливости к младшему брату. Бессмертные боги тоже жалели юношу и решили подарить Бате женщину, прекраснейшую в мире женщину, чтобы она скрасила его одиночество. Бата полюбил женщину и сделал ее своей женой. Но она принесла в жизнь Баты страдания и зло. Однажды река украдкой похитила локон женщины и отнесла фараону. И так ароматны были волосы красавицы, что фараон приказал разыскать незнакомку и послал на поиски целое войско с золотом и драгоценностями. Алчная и неблагодарная женщина, увидев сокровища, предала мужа. Она показала солдатам огромный кедр, в дупле которого Бата спрятал свое сердце. Солдаты срубили дерево, Бата пал бездыханным, а его неверная жена стала возлюбленной фараона. Увидев, что пиво в его кружке помутнело, Анубис отправился на поиски. Долго искал он брата, но нашел. Опустил его сердце в кружку с пивом; Бата выпил и ожил. Но женщина...
– Отлично, Карл! – встрял Эмерсон. – Позвольте мне закончить – вторая часть еще длиннее и сумбурнее, чем первая. В двух словах... Бата отомстил изменнице и сам стал фараоном.
– В жизни не слышала подобного вздора! – прервала гробовое молчание леди Баскервиль.
– Все сказки – вздор, – отозвалась я. – Тем и хороши.
II
"Притча о двух братьях с легкой руки леди Баскервиль была признана вздором, а ссылки на нее мадам Беренжери – ничем не объяснимым вывертом больного ума. Эмерсон всеми силами пытался увести беседу от скользкой темы, но в самом конце ужина вдруг подкинул еще более опасную приманку:
– Сегодня ночью я буду дежурить в гробнице! Завтра тайна будет раскрыта, и мы наберем столько рабочих и сторожей, сколько понадобится. До тех пор возможность ограбления, хоть и небольшая, но остается.
Американец от столь неожиданного заявления выронил вилку:
– Какого дьявола вы несете...
– Что за выражения, дражайший Вандергельт! – укоризненно покачал головой Эмерсон. – В присутствии дам... И чему вы удивляетесь? Я жду последнюю улику, не забыли? В записке будет сказано «да» или «нет». Если «да»... Представить только! От одного-единственного слова зависит судьба человека.
– Переигрываешь, – едва слышно выдохнула я, наклонив голову.
Эмерсон насупился, но намек понял.
– Итак, все поужинали? Отлично! – провозгласил он. – Пора на покой. Извините, леди и джентльмены, что тороплю вас, но мне хочется поскорее вернуться в Долину.
– Значит, вы уже откланиваетесь, Рэдклифф? – с нажимом спросила хозяйка. К грубостям Эмерсона она всегда была снисходительна.
– Ну нет! Сначала угощусь кофе! Не дай бог, засну.
На пути в гостиную ко мне присоединилась Мэри.
– Что все это значит, миссис Эмерсон? Какое отношение эта притча имеет к смерти мамы?
– Может, и никакого, дитя мое. Мы по-прежнему блуждаем в густом тумане, не видя дороги, на что-то натыкаясь и падая.
– Ах, как мы все сегодня поэтически настроены! – раздался насмешливый голос О'Коннелла.
Профессиональную маску гоблина я сразу узнала, однако в глазах репортера мне почудился особенно зловещий блеск.
Послав мне победоносный взгляд, леди Баскервиль заняла место у подноса. Я лишь улыбнулась. Хочется милой даме продемонстрировать несгибаемую волю – на здоровье!
В тот вечер все как один упражнялись в галантности. «Вам черный или с молоком?»; «Два кусочка, будьте так любезны»; «Благодарю, достаточно»... Мне казалось, что я смотрю на сцены из жизни светского общества через очки с кривыми стеклами. Здесь каждый исполнял придуманную для себя роль. Каждый что-то скрывал – чувства, поступки, мысли...
Каждый играл в меру своих способностей, но вот леди Баскервиль роль хозяйки определенно не удалась. У нее все падало из рук, кофе выплескивался на поднос, сахар летел мимо чашек.
– О-о! – схватилась наконец она за голову. – Я так волнуюсь! Рэдклифф, прошу вас, останьтесь! Не нужно рисковать своей жизнью, я не вынесу еще...
Эмерсон с улыбкой покачал головой. Леди Баскервиль через силу выдавила ответную улыбку.
– Да... Я и забыла, с кем имею дело. Но вы ведь пойдете не один, правда?
Американец тут же вызвался в напарники.
– Нет-нет, Вандергельт! Ваша задача охранять дам.
– Герр профессор, для меня будет большой честью...
– Благодарю вас. Карл. Нет.
Я молча ждала. Слова нам с Эмерсоном не нужны, мы всегда общались на духовном уровне. И в тот миг мой муж уловил сигнал, но...
– Выбираю О'Коннелла! Приключений не предвидится, вот и поработаете над статьей.
– Идет, профессор. – Ирландец выхватил чашку из рук леди Баскервиль.
– Смотрите! – Эмерсон внезапно подскочил и застыл, вытянув руку.
О'Коннелл ринулся к окну.
– Что это было, профессор?
– Не знаю! Мне показалось, мимо окна скользнул кто-то в белом!
– Никого... – Журналист вернулся к столу.
Вцепившись в ручки кресла, я лихорадочно соображала, прикидывала, вычисляла. Эмерсон мог сколько угодно вопить, размахивать руками и нести околесицу о привидениях в белом, меня же терзала внезапная догадка совершенно иного рода. Конечно, я могла и ошибаться. А если нет? Если нет – нужно было что-то предпринимать, и немедленно!
– Боже! – воскликнула я.
– Что еще? – рявкнул мой заботливый супруг.
– Мэри! Бедняжка сейчас упадет в обморок!
Изумленная Мэри оказалась в кольце мужчин. Особых надежд на то, что девушка послушно лишится сознания, я не питала. Эвелина подхватила бы инициативу с лету, но то моя дорогая Эвелина... Впрочем, секундного замешательства мне хватило, чтобы поменяться с Эмерсоном чашками.
– Со мной все в порядке, честное слово, – уверяла Мэри. – Устала немножко, но не до обморока...
– Вы такая бледная... – Я сочувственно покачала головой. – Дитя мое, вам пора в постель.
– Тебе тоже, – насторожился Эмерсон. – Выпей кофе, Амелия, и попрощайся.
Что я с удовольствием и исполнила.
Минут через пять гостиная опустела. Внимательный и предупредительный муж хотел проводить меня до спальни, но я отказалась, сославшись на неотложные дела. Первое и самое неотложное описывать не стану. Отвратительное ощущение. Знала бы, что задумает Эмерсон, – не набрасывалась бы на ужин...
Из ванной я заглянула к Мэри, успокоила девушку, уложила в кровать, подоткнула простынку, как Рамзесу, а вместо сказки напомнила о христианском смирении и стойкости, отличающей британскую нацию. Могла добавить несколько слов и о счастливом будущем, но Мэри, убаюканная непривычной для нее нежностью, уже спала. Опустив полог, я на цыпочках выскользнула за дверь.