Проклятье фараона, стр. 31

II

Вернувшись к вечеру в Баскервиль-холл, мы валились с ног от усталости и выглядели как... в общем, как люди, целый день прокопавшиеся в грязи. Можете себе представить, сколько радости нам доставила просьба леди Баскервиль немедленноявиться к ней. Ответ Эмерсона был односложен, но красноречив. Профессор затопал по коридору прямиком к нашей спальне, я же задержалась, чтобы успокоить позеленевшую от страха горничную.

К этому времени я уже кое-что знала об Атие. Родом она была из каирских коптов, [4]а потому особой любовью слуг-мусульман не пользовалась. Застенчивое, пугливое создание неопределенного возраста (египетские женщины все такие – после цветущей юности у них сразу наступает старость), Атия и шагу не ступала из дому. Ее всегда можно было найти либо в апартаментах хозяйки, либо в крохотной комнатушке для прислуги в другом крыле здания. С усердием, достойным, я бы сказала, лучшего применения, леди Баскервиль беспрестанно отчитывала свою горничную. Однажды я не вытерпела и поинтересовалась у прекрасной вдовушки – раз уж египтянки ей не по душе, почему она не наняла горничную в Англии? Поджав губки, леди Баскервиль ответила, что ее супруг не одобрял лишних расходов. Это объяснение лишь подтверждало слухи об оригинальном нраве лорда Баскервиля, в котором безудержное расточительство археолога уживалось с крохоборством в личной жизни – в Египте, к примеру, его светлость обходился без собственного лакея. Да, объяснение леди Баскервиль прозвучало вполне правдоподобно, но я-то эту дамочку сразу раскусила! Ей просто доставляло удовольствие издеваться над слугами, а горничная-англичанка не стала бы сносить брань и оскорбления так безропотно, как затравленная восточная женщина.

Оставшись со мной наедине, Атия съежилась, уронила голову и принялась быстро-быстро перебирать в пальцах некое подобие четок – нанизанные на бечевку крупные деревянные бусины.

– Передайте своей хозяйке, что мы умоемся, переоденемся – и сразу же придем, – сказала я, ласково потрепав бедняжку по руке. Та по-прежнему не поднимала глаз от четок. – Не нужно бояться, Атия!

Мне так и не удалось успокоить несчастную. Она судорожно вздрогнула и что-то невнятно залопотала, прижимая руки к груди и раскачиваясь из стороны в сторону. Поначалу я не могла разобрать ни слова из этой сумбурной, едва слышной речи. Пришлось даже слегка встряхнуть дрожащую фигурку, зато потом рассказ Атии я поняла от начала до конца. Еще и еще раз повторив, что бояться нечего, я отпустила горничную и помчалась к Эмерсону.

Мой муж, посвежевший после купания, уже зашнуровывал ботинки.

– Давай поторапливайся, – бросил он. – Чаю хочется.

– А мне, думаешь, не хочется? Ты только послушай, что я сейчас узнала от Атии! Прошлой ночью, приблизительно в то время, когда был убит Хасан, она видела, как женщина в чем-то белом, длинном и прозрачном пронеслась по пальмовой аллее. Бедняжка Атия до того напугана, что смотреть без слез нельзя. Пришлось ее...

Один ботинок прочно сидел на ноге Эмерсона. Второму повезло меньше. Он перелетел через всю комнату, снес с тумбочки роскошную вазу, та, само собой, рухнула на пол – и вдребезги. Звоном разбитого китайского фарфора мне насладиться не удалось: все заглушил рев Эмерсона. Дословно привести тираду мужа не рискну, но суть сводилась к просьбе избавить его от примеров местного суеверия, поскольку ему, видите ли, оно поперек глотки стало.

Это краткий пересказ, любезный читатель. На деле, пока Эмерсон выкладывал свою просьбу, я успела умыться, причесаться и неторопливо выбрать платье. Дождавшись относительной тишины, спокойно продолжила:

– Ты отлично знаешь, Эмерсон, что я ничего не принимаю на веру, но Атия меня убедила. Она описала женскую фигуру до мелочей. Тебе самому разве не пришла на память одна дама, которая обитает не так далеко от Баскервиль-холла и имеет пристрастие к нарядам древних египтянок?

Выпустив пар, Эмерсон способен мыслить разумно.

– Пронеслась, говоришь? – хмыкнул он. – Боюсь тебя разочаровать, Амелия, но к мадам Беренжери этот глагол никак не применишь.

– Издержки перевода. Арабский так поэтичен, вот я и постаралась... Помоги-ка застегнуть. Неудобно заставлять леди Баскервиль ждать.

Откровенно говоря, я рассчитывала, что леди нас еще не скоро дождется. Процедура застегивания длинного ряда пуговиц обычно приводит моего мужа в более... дружественное расположение духа. Надежды не оправдались. Послушно исполнив просьбу, Эмерсон отвернулся и занялся вторым ботинком. Признаюсь – раз уж обещала быть с вами до конца откровенной, читатель, – что такой необычный поворот дела меня немного обескуражил.

Вне себя от возмущения, леди Баскервиль вышагивала взад-вперед по гостиной. Я, конечно, попыталась пролить бальзам на раненую гордость хозяйки:

– Надеюсь, мы не слишком поздно, леди Баскервиль? Вы же понимаете, после напряженного рабочего дня привести себя в порядок просто необходимо!

В награду за вежливость я получила лишь злобный взгляд мадам. Зато моему мужу была адресована пленительная улыбка.

Кроме нас, в гостиную были вызваны и Милвертон с Карлом. Немец, вынужденный подчиняться капризам леди Баскервиль, переодеться не успел. Его пыльный рабочий костюм выглядел еще более непрезентабельно в сравнении с безукоризненной элегантностью наряда Вандергельта. Американец разоделся как для визита к королевской особе – снежно-белый костюм из дорогого полотна и бриллиант величиной с вишню на шелковом шейном платке.

– А это снова я! – радостно возвестил он, склоняясь к моей руке. – Надеюсь, вам еще не наскучило лицезреть мою старческую, летами и невзгодами потрепанную физиономию, миссис Эмерсон?

– Нисколько.

– Как это великодушно с вашей стороны! А я ведь пытаюсь выклянчить у леди Баскервиль приглашение! По-вашему, есть у меня надежда? Согласится ли она предоставить кров несчастному бездомному янки?

Глаза его искрились смехом, лицо забавно сморщилось, но у меня сразу зародилось подозрение, что под обманчиво шутливой маской таится что-то очень серьезное.

А почему бы, собственно, и не убедиться в том? Не мешкая, я выпалила:

– Под вашей обманчиво шутливой маской таится что-то очень серьезное!

– Фантастика!!! Фантастика!!! – Мистер Вандергельт и сам стал похож на восклицательный знак. – Вы правы на все сто процентов! Как всегда! Друзья мои, положение с каждым днем ухудшается! Луксор гудит как потревоженный улей! Сегодня после обеда, когда мадам Беренжери отдыхала, кто-то проник к ней в спальню и похитил все драгоценности.

– Потеря невелика, – буркнула леди Баскервиль.

– Возможно, но представьте себе состояние бедной мадам Беренжери! Она проснулась и обнаружила, что в комнате все перевернуто вверх дном! Милой мисс Мэри придется нелегко... Вы бы слышали, как мадам Беренжери поносила неблагодарных дочерей, которые бросают своих родителей в самый тяжелый час... ну и так далее. – Вандергельт даже вспотел от переживаний. Промокнув платком испарину на лбу, закончил: – В Египте кражи не редкость, сам знаю, друзья мои. Но чтобы вор залез в комнату средь бела дня... убейте, такого случая не припомню. Подобная наглость лишний раз доказывает, что народ настроен против иностранцев, особенно тех, кто связан с раскопками. Я прошу разрешения перебраться в Баскервиль-холл, чтобы при необходимости защитить наших дам. Вот, собственно, и все.

Эмерсон презрительно фыркнул.

– Вздор! При необходимости,Вандергельт, я и сам смогу защитить не только Амелию с леди Баскервиль, но и еще несколько дюжин беспомощных дам.

Нет, каково! От возмущения я чуть не лишилась дара речи. Кощунственный мужской поклеп получил бы достойный отпор, если бы Эмерсон позволил мне вставить хоть одно слово. Но он, оказывается, еще не все сказал.

– Проклятье! Ну и насочиняли вы, Вандергельт! Нас здесь трое крепких и относительно здоровых мужчин! Я уж не говорю о своих рабочих, на которых всегда можно положиться.