Ночной поезд в Мемфис, стр. 29

Шмидт распахнул дверь прежде, чем я успела постучать, и заключил меня в свои широкие объятия.

— Наконец-то! Я уж чуть было не отправился вас искать. Вы опоздали.

— Ничего подобного. Мы не договаривались о времени.

Моя каюта показалась мне убогой по сравнению с каютой Шмидта, несравненно более просторной и шикарной. Раздвижная дверь отделяла гостиную от спальни, в гостиной стояли два сверхмягких глубоких кресла и удобный диван. Дверь на балкон тоже была раздвинута, впуская прохладное дуновение ветерка и открывая захватывающий вид на подрумяненные закатным солнцем скалы.

— Давайте посидим на балконе и полюбуемся видом, — предложил Шмидт, суетясь с бутылками и бокалами. — Это очень приятно, nicht? Я побывал во многих круизах, но в таком роскошном еще не доводилось.

Вдоль перил его балкона, так же как и моего, стояли цветущие растения в горшках. Я осторожно подошла к ним, напомнив себе, что здесь на меня ничего не сбросят: над этой палубой уже ничего не было. Справа от себя я увидела нос — а может, корму? — одной из спасательных шлюпок. Слева — толстую переборку, отделявшую балкон Шмидта от соседнего. Однако она была недостаточно толстой, чтобы заглушить доносившийся оттуда голос, не менее громкий, чем у Шмидта. И когда Шмидт радостно закричал:

— Садитесь, садитесь, милая Вики, давайте поболтаем, — я спросила:

— Кто там?

— С-с-эр... — Шмидт запнулся, — мистер Тригарт с женой.

— Черт вас побери, Шмидт, — сказала я свирепо, но тихо, — ведь именно из-за него я настаивала на конфиденциальном разговоре. Вам не следовало допускать подобных просчетов.

— Ах, да-да, знаю. Но что в этом плохого теперь? Вы знаете, и он знает...

— Может быть, она еще не знает.

— Они уже ушли вниз, — приглушенным голосом сказал Шмидт. — Впрочем, вы совершенно правы, Вики. Они женаты всего несколько недель, она очень молода и совсем невинна. Быть может, он еще не поведал ей о своих рискованных и пагубных занятиях. Она напоминает ребенка, которого хочется защитить от грубой жизненной реальности, nicht?

Внизу под нами я услышала грохот и лязг — очевидно, поднимали трап. Теплоход плавно отчалил от берега. На востоке небо уже начало темнеть, но полукруг скал в отдалении рдел в отраженных лучах заката. Стая ибисов, рассевшаяся на их уступах, напоминала белые цветы.

Шмидт вернулся к теме:

— А может, он отошел от дел? Честный, сознательный человек не станет подвергать опасности молодую жену и разбивать ей сердце, что непременно случится, если...

— Чудесный сюжет, Шмидт. Почему бы вам не написать книгу? А теперь слушайте меня. Вы его первый раз в жизни видите. Я его первый раз в жизни вижу. Никто никого прежде не знал. Можете вы это запомнить?

Шмидт поднял бокал, чтобы сделать паузу, потом сурово посмотрел на меня:

— А вы, Вики, вы можете дать мне честное слово, что не знали о его участии в этом круизе?

— Не знала, — сказала я твердо.

— Ведь вам не удастся обмануть меня, даже если захотите, — задумчиво сказал Шмидт. Я пила свое пиво. Какой-то местный сорт, совсем не плохой. Затем Шмидт заметил:

— А ваше сердце не разбито? Вы не отомстите неверному любовнику тем, что откроете его невинной, доверчивой...

— Ради Бога, Шмидт!

— Ну ладно, — примирительно сказал он, — тогда мы чудесно отдохнем и повеселимся. Я уже много лет не был в Египте. Это будет восхитительное путешествие. Давно мечтал подружиться с мистером Бленкайроном.

— И выудить из него пожертвование?

— Это моя работа — выбивать деньги из богачей. И я умею это делать.

Действительно умел, умел превосходно. Наш музей замечательно оборудован для такого маленького учреждения.

— Он дает деньги на многие достойные дела, — задумчиво проговорил Шмидт. — Почему бы и не нам? Раз ваше сердце не разбито, Вики, вы могли бы мне помочь. Он ведь не урод, правда?

— Постыдитесь, Шмидт. Разве так разговаривают с убежденной феминисткой?

— Да, он не урод, — объявил Шмидт, пропустив мимо ушей мои возражения. — Я бы не стал просить вас обратить свои чары на мужчину, который вам отвратителен. Говорят, он женоненавистник, но о вас, Вики, говорил немало лестных слов и задавал много вопросов.

Я давно отказалась от попыток убедить Шмидта, что некрасиво соблазнять потенциальных доноров. Если бы он обладал необходимыми природными данными, то занимался бы этим сам. Подозреваю, что таковы большинство директоров музеев.

— Что он говорил? — спросила я, ближе подвигая свой стул.

После долгого дня, завершившегося к тому же одной из самых скучных лекций Пэрри, я планировала утром поспать подольше, но была разбужена на рассвете Шмидтом, потребовавшим, чтобы я вышла с ним на палубу наблюдать, как корабль проходит через шлюзы у Асьюта. Поскольку я уже совершила ошибку, впустив Шмидта, — альтернатива состояла в том, чтобы оставить его орать под дверью и колотить по ней, — пришлось поспешно привести себя в порядок и позволить ему вывести меня на палубу.

Буфет на верхней палубе предлагал чай, кофе и разнообразные кондитерские изделия. Я проглотила чашку кофе, в то время как Шмидт совершал опустошительный набег на пирожные, подозреваю, уже не первый. Неразумно позволять ему так поступать со мной, но поскольку кофеин сделал свое дело, я была даже рада, что Шмидт меня разбудил. Солнце едва поднялось над горизонтом, и воздух был прохладен и свеж. Впереди виднелась массивная плотина; по проложенной поверху дороге шло оживленное движение, в котором участвовали автобусы, велосипеды и ослики. Корабль замер в ожидании своей очереди пройти через шлюз. Перед затвором шлюза впереди стоял еще один пароход.

За нами в очередь выстроились еще несколько. Вокруг кораблей словно мелкая рыбешка вокруг акулы роились лодки с предприимчивыми торговцами, во всю мощь своих легких расхваливавших товар. Я подошла к перилам, где стояли Шмидт и еще несколько человек. Шмидт тоже вопил во все горло, выторговывая платье, которое держал один из продавцов. Это было длинное черное платье с лифом, украшенным блестками, бусинками и вышивкой в псевдоегипетском стиле.

Я хотела спросить своего лишенного вкуса босса, как он собирается осуществить обмен товара на деньги, как вдруг какой-то предмет со свистом пролетел по воздуху и шлепнулся на палубу.

Я отскочила с проворством лягушки, а кто-то наклонился, чтобы поднять сверток.

— Вы сегодня в каком-то напряжении, доктор Блисс, — заметил Джон и с галантным поклоном вручил сверток Сьюзи Амфенор.

Я думала, что уже привыкла к безумной манере Сьюзи одеваться, но она не переставала удивлять меня. Нынешнее платье было словно извлечено из реквизита к фильму тридцатых годов с Джин Харлоу в главной роли: шелковое, с косой горловиной, отороченной, как и манжеты развевающихся рукавов, перьями марабу. То, что было у Сьюзи на ногах, по моим представлениям, называется домашними шлепанцами. Как ей удалось взобраться в них по лестнице, не свернув себе шею, понятия не имею. Потянувшись за свертком, она поскользнулась и зашаталась. Несколько пар мужских рук, в том числе руки Свита и Брайта, рванулись вперед в надежде поймать ее, но ей удалось в обход их всех тяжело рухнуть на Джона. Ему пришлось буквально отрывать ее от себя, чтобы поставить на ноги.

Счастливо хихикая, Сьюзи развернула свою покупку и показала ее: платье-рубашка, очень узкое и короткое, все расшитое золотыми блестками. С сожалением вынуждена признать, что оно ей шло.

— О, очень элегантно, — сказал Джон.

— Это для сегодняшнего египетского вечера, — объяснила Сьюзи, ослепив его своей знаменитой белозубой улыбкой.

— Ах да, совсем забыл. Нужно, наверное, что-то купить и для Мэри. Посоветуйте, Сьюзи. У вас такой безупречный вкус. — Он предложил ей руку.

Последовала ли я за ними к перилам? Разумеется. Впрочем, я и так туда собиралась. Я слышала, как Сьюзи спросила, почему Мэри нет с ним, и его ответ:

— Я уговорил ее подольше поспать. У нее была беспокойная ночь.