Лев в долине, стр. 68

– У тебя чрезвычайно тонкий слух, мой дорогой Эмерсон. Да, надо бы их впустить. Ты ранен и...

– Ты действительно хочешь их впустить?

– Нет, Эмерсон. Не сейчас...

II

– Как ты мог хотя бы на секунду вообразить, будто меня интересует кто-то, кроме тебя?

– Если бы ты не отзывалась об этом типе в таких восторженных выражениях...

– Я ни на минуту не переставала о тебе думать. И не сомневалась, что ты меня найдешь.

– Если бы не твой сигнальный буй в окошке, я бы тебя ни за что не нашел. Мы рыскали по району, который очертил Рамсес, но он слишком велик...

– Как ловко ты обращаешься с разбитыми графинами. Понятия не имела, что ты такой фокусник!

– Никогда не знаешь, где чего нахватаешься. Кто там уселся мне на спину?

– Наверное, Бастет. Доела курицу и теперь дает понять, что пора идти. Хочешь, я ее отгоню?

– Лучше не надо. Необычное, но довольно приятное ощущение... Кстати, если бы не Бастет, мы бы так быстро не нашли тебя. Твоя догадка оказалась правильной: Сети угостил кошку, когда принес к нам в номер чаши для причастия. Она хорошо запомнила его запах и у этих окон мигом его учуяла.

– Поразительно! Но ты говорил, что если бы не фланель с амулетом...

– Конечно, твой сигнальный знак рассеял наши сомнения!

– Видишь, я не переставала о тебе думать, Эмерсон!

– И я о тебе, Пибоди. Стоит представить, как этот... обнимает тебя, просто в глазах темнеет!

– О, Сети был очень обходителен. Ему хотелось завоевать мою любовь.

– Ну его к черту!

– Но, знаешь, у него есть шарм. Мне, конечно, нет до него никакого дела, но многие женщины вполне могли бы...

– Помолчи-ка, Пибоди...

– Где ты этому научился, Эмерсон?

– Вот этому, Пибоди?

– Нет, не... Ах, Эмерсон, мой милый Эмерсон!

* * *

Прежде чем впустить полицейских, уже притомившихся под дверью, мы привели себя в относительный порядок. Сполоснувшись в фонтане, я снова облачилась в привычный костюм. Гаремный наряд пошел на бинты для Эмерсона. Только потом мы отперли дверь.

Давно я не видала такого количества людей в форме! А вот майора Ремси лучше бы вообще не видеть. Исчезновение Сети испортило ему настроение. Удовлетворив его любопытство, я задала традиционный вопрос:

– Где Рамсес?

– Где-то здесь...

Рамсес выскочил из соседней комнаты. Его обычно непроницаемое лицо так и сияло.

– Мамочка, посмотри!

Он на мгновение наклонил голову, а через секунду послал мне чарующую гнилозубую улыбку египетского попрошайки.

– Они мне еще великоваты, но со временем...

– Немедленно выплюнь эту гадость! – скомандовала я.

Рамсес подчинился, тем более что челюсти с трудом помещались у него во рту.

– Тут столько всего замечательного! – крикнул он в полном восторге. – Краски для лица и для рук, подкладки для щек, парики, бороды... Можно мне взять все это себе?

Не всякая мать способна отказать своему отпрыску, когда он так искренне радуется, однако у меня не было другого выхода.

– Вряд ли, Рамсес. Ведь это вещественные доказательства, они понадобятся полиции.

(Как впоследствии выяснилось, я глубоко заблуждалась. Когда мы вернулись в Англию, слуги стали жаловаться, что по дому и саду бродят странные личности, в частности златокудрая девочка с гнилыми зубами. Горничная Роза так и вовсе уверена, что у нас поселилось привидение.)

Так завершилась вторая наша встреча со странным и загадочным персонажем по кличке Сети. Через несколько дней после схватки титанов, которую я только что описала, мы получили письмо. Послание доставили в Дахшур, куда мы вернулись, повидавшись с Дональдом и его невестой. Все подозрения с Дональда были сняты, и юная пара, замирая от восторга, ждала свадьбы. Как верно заметил Эмерсон, «вся эта чепуха позади, и теперь, хвала небу, можно снова приняться за работу!»

Но позади ли? Человека, доставившего письмо, никто не видел: он каким-то чудом проскользнул на рассвете мимо бдительных сторожей, проник во двор, несмотря на запертые ворота, и оставил на крыльце конверт. Нашел письмо Рамсес (он всегда встает первым) и вручил его отцу.

– "Вы могли бы меня возродить..." – так начиналось письмо. – Кажется, это тебе, – прокомментировал Эмерсон сухо.

– Читай, читай, Эмерсон. Какие между нами секреты?

– Гм, – с сомнением протянул мой супруг, но продолжил:

– "Скоро вся планета содрогнется от ударов,

Которые я буду наносить по человечеству.

Помните, в грядущих страданиях рода людского повинны

Вы одна. Амелия, возлюбленная моя..."

Вот нахал! Так и хочется разорвать эти бредни на мелкие клочки!

– Можешь поступить с письмом как вздумается, но сперва прочти до конца.

– Ну хорошо... «Вам и Вашим близким моя месть не грозит. Не пугайте престарелых дам, подозревая в них Сети, не дергайте за густые бороды сомнительных мужчин. Меня Вы больше не увидите: я покидаю Египет навсегда. Вспоминайте иногда обо мне, Амелия, а я буду всегда думать о Вас. Вместе мы сокрушили бы все преграды!»

– По-моему, это глупая шутка, и только, – сказала я, наблюдая, как методично Эмерсон превращает письмо в конфетти.

– Гм...

– Напрасно ты порвал письмо. Опрометчивый поступок!

Эмерсон замер.

– Что ты сказала, Пибоди?

– Я только что подмела крыльцо. К тому же в один прекрасный день – хорошо, хорошо, в злосчастный! – нам может понадобиться образец почерка Сети.

– Пибоди! – Эмерсон как-то странно на меня посмотрел.

– Я вся внимание, дорогой.

– Впервые за три дня я слышу от тебя упрек в свой адрес.

– Неужели? Прости, Эмерсон, но если ты и впредь...

– Ты не поняла! – Он схватил меня за плечи и заглянул в глаза. – Я уже испугался, что ты превращаешься в одну из тех клуш, которые талдычат как заведенные: «Да, милый», «Как пожелаешь, милый», «Хорошо, милый». Тебе отлично известно, Пибоди, что именно сканда... то есть дискуссии, придают нашей жизни вкус...

– Вроде приправы в рагу супружества.

– Прекрасно сказано, Пибоди! Если ты вдруг превратишься в покладистую дамочку, я помещу в «Таймс» объявление с призывом к Сети. Пускай забирает тебя. Обещай, что никогда не перестанешь ворчать и поносить меня!

Рамсес и Бастет наблюдали за нами с нескрываемым интересом, но мне сейчас было не до них.

– Мой милый Эмерсон, – сказала я, обнимая ненаглядного супруга, – что-что, а это я могу обещать твердо.