Лев в долине, стр. 43

И она попыталась ткнуть Эмерсона в спину зонтом. Я ловко отразила удар с помощью собственного зонта. Звон скрещенных рапир заставил Эмерсона вздрогнуть, но оборачиваться он не стал.

Старуха расхохоталась и пригрозила мне своим оружием:

– Правда, полезная штучка? Никогда не путешествую без зонта... Это что еще такое?

Она шарахнулась в сторону, и я, к своему удивлению, увидела Рамсеса, почему-то опустившегося на колени.

– Чем ты занимаешься? – воскликнула я.

– Как – чем? Заглядывает мне под юбки, конечно! – гаркнула старуха. – Вы слишком с ним миндальничаете, мадам, этому юному бездельнику нужна хорошая взбучка. Ничего, сейчас он узнает, что значит вывести из себя миссис Эксхаммер из Де-Мойна, штат Айова, я живо с ним разделаюсь.

Мне пришлось повиснуть на локте почтенной обитательницы неведомого Де-Мойна, чтобы Рамсес успел отбежать на безопасное расстояние.

– Я всего лишь рассматривал ваши ноги, мэм! – сказал он возмущенно. – До чего здоровенные!

Этим замечанием он надеялся погасить ее гнев, однако результат, как и следовало ожидать, получился противоположный: размахивая зонтом, старуха бросилась за Рамсесом. Убедившись, что наш сын ловко ускользает от ударов, я неторопливо последовала за ними. Непочтительная выходка Рамсеса принесла куда больше пользы, чем все мои усилия. В погоне за мальчишкой миссис Эксхаммер стремительно удалялась от Эмерсона, и я от души надеялась, что назад она не вернется.

Так и вышло. Кипя от возмущения, миссис Эксхаммер взгромоздилась на осла и увела свой караван восвояси.

II

Вернувшись к обеду домой, Эмерсон высказал удовлетворение проведенным днем.

– Кажется, я понял, что к чему, Пибоди. Там в общей сложности три культурных слоя. Верхний принадлежит к эпохе Птолемеев. План комплекса очень сложен, так что я был бы благодарен тебе за помощь, если ты уже закончила со своей пирамидой.

Несмотря на пренебрежительное отношение Эмерсона к «моей» пирамиде, я заверила его, что он может всецело мной располагать.

– Внутри ничего нет. Вряд ли пирамида служила гробницей.

– Я же говорил, мама! – вставил Рамсес.

После обеда Энид удалилась к себе с детективом. Дональд, так и не услышав от нее ни слова, пребывал в похоронном настроении. Я уже собиралась с ним поговорить, как вдруг Эмерсон предложил:

– Может, съездим в Мазгунах, Пибоди? Надо же вернуть в церковь чаши для причастия!

– Отличная идея! – ответила я, гадая, что стоит за этим предложением.

– Возьмем с собой Рамсеса?

– Я бы не стала, – сказала я честно.

– Лично я предпочел бы немного прогуляться вокруг деревни и в окрестностях, – заметил Рамсес.

– Еще не нагулялся? – возмутилась я. – Мало ты побегал с этой каргой? Нет, займись-ка лучше своей грамматикой.

– Пусть погуляет, Пибоди, – возразил Эмерсон с улыбкой. – Нельзя же все время держать такого бойкого мальчугана взаперти! Какой может быть вред от прогулки, если с ним будет мистер Фрейзер?

Но Рамсесу и Дональду такой оборот дела не понравился.

– Молодая леди останется без охраны, – напомнил Рамсес.

Дональд согласно закивал.

– Стены и наши работники – достаточная защита, – не сдавался Эмерсон. – Сейчас день, а мы отлучимся совсем ненадолго. До Мазгунаха несколько миль – рукой подать. Одна нога здесь, другая там!

Мы сели на ослов и поехали на юг. По пути нам не встретилось ни души: туристы и местные жители предпочитают проводить послеполуденные часы в тени. Излишне напоминать, что нам с Эмерсоном никакое пекло не помеха.

Дорога, вернее, различимая только для опытного глаза тропа шла по каменистому плато, мимо развалин трех кирпичных пирамид Дахшура. Все три были построены на тысячу лет позже своих великих каменных предшественниц, однако сохранились несравненно хуже. Когда-то, по примеру пирамид Гизы, они были облицованы камнем, потом облицовку содрали, и пирамиды со временем расползлись, превратившись в бесформенные груды кирпича.

Над этими развалинами высится Черная пирамида, гробница Аменемхета, фараона Двенадцатой династии. Расположенная в наиболее приподнятой части плато, Черная пирамида выглядит с некоторых точек даже более высокой, чем каменные гиганты на севере. Зловещая репутация пирамиды вполне под стать ее названию. Мне были хорошо знакомы ее внутренние помещения, ведь это в ее затопленной погребальной камере пытался похоронить нас с Эмерсоном подлый безымянный негодяй! Лишь беспримерный героизм (и помощь Рамсеса) позволил нам выжить. Другие на нашем месте позорно пустили бы пузыри.

Я бы не отказалась еще раз обследовать Черную пирамиду и навестить разрушенный монастырь, в котором мы ютились годом раньше, но времени на ностальгические визиты не было. Мы отправились прямиком в деревню.

По сравнению с Мазгунахом Дахшур – настоящий город. Население Мазгунаха составляют в основном египетские христиане-копты, но единственное отличие их облика от мусульман заключается в сине-фиолетовых тюрбанах. Убогие же домики точно такие, как в любой нищей мусульманской деревушке. Древнекоптский язык, последнее, что осталось от языка фараонов, кое-как теплится только далеко на юге, однако на нем ведется служба в коптских церквях.

Деревня выглядела вымершей. Собаки и те спрятались от солнца, только стайке облезлых кур зной был нипочем. Однако в этих первобытных местах чужаки – столь редкие гости, что весть о нашем появлении быстро облетела деревню, и из домишек начали появляться люди. Мы остановились у колодца – в центре общественной жизни деревушки, рядом с церковью и домом священника.

Мужчины собрались вокруг Эмерсона. Ко мне потянулись женщины, многие с больными детьми на руках. Я этого ожидала и захватила с собой аптечку. Открыв ее, я стала раздавать рвотный корень и капли для глаз.

Деревенский староста, разумеется, узнал о нашем появлении одновременно с остальными, однако гордость не позволяла ему торопиться. Наконец появился и он. Услышав от Эмерсона, что ему сейчас вернут утраченные чаши для причастия, старик прослезился и упал на колени, целуя Эмерсону ноги и лепеча слова благодарности.

Эмерсон старался на меня не смотреть. Нас благодарили за то, чего мы не делали; с другой стороны, мы не могли объяснить этим славным людям, что произошло, так как сами ничего не понимали.

Толпа, узнав новость, подняла нестерпимый шум. Люди рыдали, кричали, пели. Какая-то толстуха, занавешенная чадрой, заключила Эмерсона в крепкие объятия.

– Как обременительно! – крикнул он мне. – Видишь, Пибоди, до чего вредны заскорузлые суеверия! Можно подумать, что они получили из наших рук бессмертие, а не какую-то щербатую посуду. Никогда не пойму... Ой!

Толстуха привстала на цыпочки и чмокнула его в подбородок.

Постепенно мы успокоили толпу и вошли вместе со старостой в церковь. На пороге нас благословил толстый добродушный священник, сменивший недоброй памяти отца Гиргиса. Все, кто толпился у колодца, ринулись следом, в том числе ослы. Когда бесценные сосуды были водворены на их законное место, счастливая паства издала такой рев, что содрогнулись стропила. Странно, что они вообще не обрушились, при такой-то ветхости... Священник с залитым слезами лицом провозгласил, что завтра он проведет благодарственную службу, а потом пригласил старосту и нас к себе.

Так мы снова очутились под крышей дома, где нас встречал однажды сам Гений Преступлений. Воспоминания об этом незаурядном человеке были так остры, что я не удивилась бы, предстань он перед нами – с окладистой черной бородой, в которой пряталась загадочная улыбка. Меня не перестает тревожить тот непреложный факт, что зло оказывается порой гораздо внушительнее добродетели. Вот и отец Теодор не шел с Гением Преступлений ни в какое сравнение: на целый фут ниже и на целый фут шире в талии, с жиденькой бороденкой, присоленной сединой.

Зато отец Теодор брал гостеприимством. Усадив нас на диван с выцветшей ситцевой обивкой, он предложил освежиться. Мы, конечно, согласились: отказаться было бы верхом невежливости. Я думала, что нам поднесут традиционный кофе, густой и сладкий, но для нас был припасен сюрприз – хозяин появился из закутка с подносом, на котором стояли стеклянная бутылка и несколько глиняных стаканчиков. Эмерсон опасливо сделал маленький глоток и приподнял брови. Я последовала его примеру и воскликнула: