Бегство охотника, стр. 14

Рамон совершил еще одну отчаянную попытку вырваться, но Маннек без видимого усилия вернул его в прежнее положение. Когда кабель-змея приблизился вплотную, Рамон увидел, что она ритмично пульсирует, а два оголенных проводка на ее конце вибрируют наподобие раздвоенного змеиного языка. По коже побежали мурашки, все внутри болезненно сжалось. Он с особенной остротой ощутил свою наготу — он висел в воздухе беззащитный, выставив врагу все уязвимые места своего тела.

— Я все сделаю! — взвизгнул он. — Я же сказал, что сделаю! Вам не надо меня принуждать! Я вам помогу!

Конец кабеля коснулся его шеи у самого основания, между ключиц.

Словно чьи-то мертвые губы коснулись кожи Рамона. Он ощутил двойной болезненный укол, и его пронзило насквозь ледяным холодом. Странная волна пробежала по телу в одну, потом в другую сторону: как будто кто-то проводил по его нервам кончиком пера. Зрение на мгновение померкло, потом вернулось. Маннек опустил его на землю.

Конец кабеля уходил теперь в его шею. Борясь с тошнотой, Рамон поднял руку и осторожно ощупал его. Кабель оказался теплым на ощупь, напоминающим человеческую плоть, и дернулся в его руках. Он нерешительно потянул кабель, потом дернул сильнее. Кожа на шее болезненно напряглась. Кабель прирос к Рамоновой плоти, и оторвать его было бы не легче, чем, скажем, собственный нос. Кабель дернулся еще раз, и Рамон сообразил, что тот пульсирует в ритм биению его сердца. На глазах у Рамона кабель медленно темнел, словно наполняясь кровью.

И еще он с ужасом увидел, что второй конец кабеля каким-то образом прирос к инопланетянину, продолжавшему его удерживать, уходя тому в правое запястье. К Маннеку. Он оказался на поводке. Охотничий пес демонов.

— Сахаил не причинит тебе боли, — заявило существо в яме, словно ощущая его тревогу, но даже не пытаясь понять ее до конца, — он только поможет разрешить твои противоречия. Тебе стоило бы радоваться этому. Он защитит тебя от ойбр. Стоит тебе проявить ойбр, и тебя поправят. Вот так.

Рамон вдруг обнаружил, что лежит на полу, хотя не помнил, как падал. Теперь, когда боль схлынула, он мог осознать: боли сильнее этой он не испытывал еще ни разу в жизни. Так пловец оглядывается на волну, только что прокатившуюся у него над головой. Он не помнил, как кричал, но горло саднило, и эхо его воплей, казалось, еще гуляло между каменных стен. Рамон перевел дух, а потом его вырвало. Он понимал, что сделает все, что от него потребуют, только бы это не повторилось — почти все, что угодно. В первый раз с момента как он проснулся в темноте, Рамон Эспехо испытал настоящий стыд.

Я убью вас всех, подумал Рамон. Найду способ выдернуть эту штуковину из моей шеи, а потом вернусь и убью вас всех.

— Учись, — произнес бледный инопланетянин. — Исправляй свой ойбр, и даже такое текучее создание, как ты, сумеет достичь понятия или даже осознанного сотрудничества.

До Рамона не сразу дошло, что эта тарабарщина отпускает его. Жесткое, но не лишенное благих целей наставление, угрозы адского огня, обещание блаженного упокоения, а потом иди и не греши. Этот сукин сын оказался миссионером!

Маннек поднял Рамона на ноги и подтолкнул его к выходу из помещения. Пульсирующий поводок — сахаил — сделался короче, прилаживаясь к расстоянию между ними. Маннек издал звук, которого Рамон не сумел понять, и быстро пошел вперед. Сахаил тянул Рамона за горло, и ему ничего не оставалось, как поспешить следом — ни дать ни взять поспевающая за хозяином собачка.

И ты, mi amigo, [8] подумал Рамон, глядя на бесстрастную спину Маннека, ты умрешь самым первым.

Глава 7

Они возвращались теми же, а может, другими туннелями, проходя пещеру за пещерой сквозь ритмичные шумы, глубокие тени и ослепительный голубой свет. Рамон переставлял ноги механически, словно ноги принадлежали не ему, а кому-то другому или вообще какой-то машине. Маннек тянул его вперед за приросший к шее поводок. Холодный пещерный воздух высасывал из тела остатки тепла, и даже ходьбы недоставало, чтобы согреть его.

Зато никто не мешал ему думать, искать хоть какую-то надежду.

Сколько времени пройдет, прежде чем Елена обнаружит его отсутствие? Несколько месяцев, не меньше. А может, она решит, что он снова бросил ее, улетел без нее в Нуэво-Жанейро, чтобы не делиться прибылью. Или что по пьяни спутался с другой женщиной. В общем, вместо того чтобы искать его, она скорее ударится в ярость и в отместку будет трахаться с каким-нибудь волосатым старателем из бара. Мануэль Гриэго тоже ожидает, что он проведет в поле не меньше трех недель или месяца. Рамон мысленно обматерил себя за свои разглагольствования насчет охоты и рыбалки в Сьерра-Хуэсо. Мануэль запросто может решить, что он вообще не собирается возвращаться, особенно если заподозрил (а он обыкновенно склонен к подозрительности), что Рамон знал о том, что его ищет полиция.

Единственные, кто будет искать его — это копы, да и то лишь затем, чтобы повесить.

Никто не придет. Вот она, правда. Всю свою жизнь он жил по собственным законам — только по собственным законам — и теперь расплачивается за это. Он предоставлен самому себе в сотнях миль от ближайшего людского поселения, плененный, взятый в рабство.

Если он хочет выбраться из этого положения живым, придется полагаться только на себя.

Маннек дернул за сахаил, и Рамон поднял взгляд, только сейчас заметив, что они остановились. Инопланетное существо сунуло ему в руки сверток. Одежду.

Одежда состояла из накидки, напоминавшей скорее домашний халат или широкий плащ, и шлепанцев на толстой подошве; все было выполнено из странного неяркого материала. Рамон натянул ее непослушными от холода пальцами. Инопланетяне явно не привыкли шить для землян: одежда сидела неряшливо, но по крайней мере давала хоть какую-то защиту от холода. Только прикрыв наготу и начав понемногу согреваться, Рамон сообразил, что лязгает зубами от холода.

По ярко освещенному коридору Маннек провел его в еще одно большое сводчатое помещение. Весь пол здесь был покрыт существами, размером и цветом напоминавшими тлей; они сталкивались друг с другом и натыкались на его ноги, и высокие мелодичные голоса их напоминали тарабарский хор. В центре помещения стоял белый как кость ящик вроде того, что уничтожил его фургон. Подойдя ближе, Рамон увидел, что ящик не сплошной. Поверхности его состояли из паутины тончайших нитей с белыми и кремовыми чешуйками — нити раздвинулись, пропуская их внутрь, и сомкнулись за их спиной.

Интерьер ящика тоже не отличался замысловатостью: широкая низкая скамья, явно рассчитанная на бочкообразное тело Маннека, и еще небольшая приступочка у стенки, на которой и разместился, поджав колени к груди, Рамон.

В усталом оцепенении Рамон смотрел на то, как Маннек готовит ящик к работе, перебирая длинными, тонкими пальцами по подобию пульта. Какое-то болезненное безразличие охватило его — наверное, начинали сказываться усталость и потрясение, а может, это кончалось действие инъекций — глюкозы, адреналина, или чего там еще ему вкололи. Он устал — так устал, как не уставал еще никогда прежде. Он едва не упал, но Маннек успел подхватить его, как младенца, поднял и положил на место у стенки ящика. Рамон попытался встать — Маннек схватил его за руки, завел за спину и связал чем-то вроде веревки. Потом проделал то же самое с ногами Рамона, отвернулся и уселся обратно. Нажал пальцем на какую-то пластину, и ящик плавно взмыл в воздух.

От ускорения голова Рамона неудобно запрокинулась. Несмотря на весь ужас происходящего, он понял, что не в силах больше бодрствовать. Ящик поднимался к сводчатому потолку пещеры, а глаза его слипались, словно перегрузка давила на веки, заставляя их сомкнуться. Скала над головой отворилась.

Уже проваливаясь в мельтешащее белым снегом беспамятство, Рамон успел увидеть в открывшееся отверстие одинокую бледную звезду.