Великолепная семерка, стр. 48

Крис тепло улыбнулся, но ничего не ответил.

– Так что знай, не ты один попался на крючок, – сказал я ему. – И тебе не в чем винить себя. И незачем злиться на нас.

– Нет, – сказал он. – Я виноват, и ты это знаешь не хуже меня. За утешение спасибо, из тебя мог бы выйти хороший адвокат.

– Сейчас меня больше устроила бы должность судебного исполнителя, – сказал я. – Очень хочется привести приговор в исполнение.

– Похоже, нас самих приговорили, – сказал Крис. – Далеко мы не уедем. Я полагаю, до реки.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал я. – Не пошлет же он с нами всю банду. Кстати, у него осталось двадцать пять человек.

– Я насчитал двадцать шесть. А много ли надо, чтобы убить семерых безоружных? – спросил Крис. – Хватит и одного человека с семизарядником.

– У тебя есть идеи? – спросил я.

– Пока нет, – сказал Крис. – Мне лучше думается на ходу. Поедем, тогда и придут идеи.

Он встал, подошел к лежаку и начал скатывать свое одеяло. Но вдруг остановился и произнес, не оборачиваясь ко мне:

– Говоришь, тебе часто приходилось перечеркивать свои планы? Мне легче. У меня никогда не было никаких планов.

Я еще не слышал, чтобы Крис говорил так мягко и задумчиво. Наверно, хотел ответить искренностью на мою искренность.

– Я не строил никаких планов, дружище. Я просто шел своей дорогой и заходил в ту дверь, которая открывалась сама собой.

– А если это ловушка? – я не удержался от вопроса.

– Жизнь сама по себе ловушка. С приманкой, которая светится где-то впереди. Обещание радости, покоя, свободы. И пока веришь этим обещаниям, можно жить, – он скатал одеяло и туго перетянул скатку двумя ремешками. – Однажды я шагнул в дверь, которая оказалась люком трюма. Пароход шел в Америку. Мы, мальчишки, были влюблены в Америку. «Ястребиный Коготь». «Кожаный Чулок». Читал?

– Нет, – сказал я. – Но у меня был друг, Человек Ястребиный Клюв.

– Когда ко мне заявился Рохас, – Крис усмехнулся, – наш работодатель… В тот момент мне почудилась, что передо мной открывается новая дверь. И я шагнул туда. Никаких идей, никаких планов. Просто шагнул. Потому что одна дверь ничем не отличается от другой. За каждой – одно и то же. Слабые люди и сильные люди. Богатые и бедные. Нормальные и уроды. А тебе остается только выбрать, на какой стороне жить. Я выбрал бедных, потому что сам бедный. Беда в том, дружище, что бедные всегда проигрывают. Потому-то они и бедные. Но я выбрал эту сторону.

– А я выбрал тебя, – сказал я. – И все ребята выбрали тебя, не задумываясь о том, что выбрал ты. Мы тебе верим, и все тут. Ты должен об этом помнить, Крис. Ты не один.

НОВЫЙ ПОРЯДОК

В предутренних сумерках дон Хосе Игнасио Кальвера, безраздельный хозяин деревни и ее окрестностей, стоя на заднем крыльце дома Сотеро, произносил прощальную речь.

Аудитория состояла из семерых пленников, окруженных конвоем во главе с верным помощником Кальверы, Сантосом.

– Там, у себя в Техасе, вы найдете более достойное занятие, чем охранять нищих крестьян. Там ходят поезда, кто-то же должен их грабить, не так ли, Сантос?

Хмурый Сантос кивнул, и после него принялись дружно кивать остальные пятеро бандитов, которые в этот ранний час, вместо того, чтобы нежиться под крышей, должны были конвоировать проклятых гринго.

– Вы можете угонять скот, останавливать дилижансы, потрошить банки, – продолжал разглагольствовать Кальвера, стоя на крыльце и размахивая сигарой. – Масса работы для делового человека. И вам никто не помешает. Кроме правительства, разумеется. Как-то довелось мне в Техасе банк ограбить. Так ваше правительство послало солдат, и они гнались за нами до самой границы. Много солдат, сеньоры, целая армия! А все почему? Потому что я чужак. И это верно, сеньоры. Пускай в Техасе заправляют техасцы. А мы будем заправлять тут. У нас тут начинается новая жизнь! Адиос!

Сантос ударил коня шпорами и поскакал впереди. Пленники под конвоем направились за ним.

Дождавшись, когда топот копыт затихнет, Кальвера повернулся к лавочнику, стоявшему у него за спиной.

– Ну что, драгоценный мой друг Сотеро, собрались наши подданные? Готовы ли они припасть к нашим ногам и выразить все свое послушание и благоговение? – спросил Кальвера.

– Всех согнали, всех, – подобострастно поклонился Сотеро.

Кальвера изучающе всмотрелся в лицо лавочника. Ему не видно было глаз, потому что Сотеро так и не разогнулся после поклона и держал голову низко опущенной. Может быть, на него все еще давил страх, пережитый во время бешеной скачки по ночному лесу? Его ведь чуть не подстрелили, когда он выбежал к костру из-за деревьев.

Хорошо, что сам Кальвера сидел у костра, не ложась спать. Это спасло жизнь лавочнику.

– Их мало, они все живут в одном доме, – торопливо говорил Сотеро, стоя на коленях под дулом «маузера», которое упиралось ему в затылок. Их привел в деревню Рохас, он теперь их лучший друг. Рохас, Мигель, с ними еще несколько бездельников, у них есть ружья, но стрелять они не умеют, и патронов у них почти не осталось. Их надо перебить сейчас, пока они спят.

– А если они не спят? – поинтересовался Кальвера. – Если они затаились по краям дороги и перещелкают нас, как цыплят?

После этих слов лицо Сотеро покрылось блестящими крупными каплями пота. Он застучал зубами так громко, что все рассмеялись.

– Ладно, друг Сотеро, поверю тебе. Ты никогда меня не обманывал, – сказал Кальвера и встал, щелкнув пальцами. По этому знаку вся банда поднялась на ноги, бесшумно собралась и двинулась по знакомой тропе вниз, к спящей деревне…

– Друг Сотеро, выпрямись, – сказал дон Хосе Игнасио де Рибейра Кальвера, касаясь кончиками пальцев плеча лавочника. – Не забывай, ты здесь хозяин. Веди себя достойно. У нас с тобой начинается новая жизнь.

Новая жизнь начиналась не только в этой деревне. Последняя прогулка по Техасу была не слишком удачной, зато на обратном пути Кальвера узнал много нового. В городах снова поменялась власть. Солдаты воевали с солдатами, и никому сейчас не было дела до безобидной банды конокрадов.

Один из компаньонов Кальверы, скотопромышленник Суарес, всегда скупавший у него краденых мулов, нынче выбился в люди и стал правой рукой губернатора, плакаты с его портретом висели на городских улицах, призывая вступать в какую-то партию.

Люди Суареса отказались в этот раз от мулов, но пообещали, что Кальверу никто не тронет, если в табуне, который он пригонит в следующий раз, случайно попадется несколько десятков лошадок с чужим тавром. Поначалу Кальвера расстроился из-за мулов, которых он с таким трудом пригнал из-за реки и которых теперь придется куда-то сбывать. Он так расстроился, что смысл сказанного дошел до него только тогда, когда банда уже удирала из деревни от этих проклятых гринго. "Никто меня не тронет, никто не тронет, а тут эти… " – возмущался Кальвера.

И вдруг его осенило. Если никто его не тронет, то зачем ему прятаться в лесу? Разве не лучше расположиться в деревне? Теперь, когда солдаты воюют с солдатами, а друг Суарес записывает людей в свою партию, теперь-то от кого ему прятаться? И Кальвера решил вернуться в деревню и больше не оставлять ее никому. Он решил это без подсказки лавочника. Сотеро только помог сделать это быстро и безболезненно.

Кальвера вышел на веранду, освещенную несколькими масляными лампами.

Площадь перед ним была заполнена жителями деревни. Фермеры в белых рубахах, женщины в темных платьях, их босоногие дети – все были здесь. Поодаль стояли связанные бунтовщики.

– Теперь вы поняли, кто тут хозяин? – выкрикнул он, оглядев толпу.

Его высокий резкий голос отразился от стен церкви. Толпа замерла, не издавая ни звука. В ночной тишине только невидимые цикады продолжали мерно пилить свои скрипки, не обращая никакого внимания на речь Кальверы.

Он недовольно нахмурился: первая фраза вырвалась у него сама собой. Кальвера хотел начать с других слов, с тех, что красовались на плакатах Суареса. Но вспомнить их не мог, как ни напрягал свою память. Что-то про свободный труд, про родину, про достоинство и порядок…