Александр Суворов, стр. 52

Сойма отошла от трапа. Суворов стоял около руля на корме.

Матросы на «Северном орле» белыми голубями взлетели наверх по вантам и дружно прокричали:

– Ура! Ура! Ура!

Нанинг, обнажив голову, помахал вслед сойме шляпой. Суворов также приподнял шляпу над головой. Кинбурнское перо сверкнуло на солнце синими и красными огнями.

Глава шестнадцатая

Заботы о деле, слишком малом для способностей и таланта Суворова, не могли заглушить его обиду. Напрасно он в раздражении взывал в столицу:

После вспышек бессильного возмущения им овладевало уныние. Стараясь отделаться от него, Суворов убеждал себя, что и тут, в Финляндии, он делает важное для России дело, и собирался просить о назначении его командиром Финляндской дивизии.

Нелепые слухи и сплетни гуляли на его счет в столице. Повторялось в преувеличенном виде то, что тридцать лет тому назад болтали о Суздальском полку и его неукротимом полковнике. Снова говорили, что Суворов якобы изнуряет солдат непосильными работами, и даже намекали, что он пользуется солдатским трудом в интересах частных лиц, хоть в это не верили даже и сами шептуны. Суворов жаловался на клеветников в Военную коллегию, а самым беззастенчивым из них даже грозил поединком. Все эти простодушные способы борьбы с бесстыжими интриганами вызывали у его врагов злорадный смех.

В отчаянии Суворов готов был на крайность – подать в отставку. Друзья убедили его, что просить отставки опасно, – а вдруг ее примут! Впрочем, даже враги его не могли поверить, что Суворов бросит армию в трудные для Отечества дни. Турция, стесненная на берегу Черного моря и на Балканах, угрожала фланговым стратегическим ударом и обходным движением со стороны Кавказа и даже из Закаспийского края. Под влиянием французов турки снова начали поспешно вооружаться. В Черноморье и на Дунае опять повеяло войной.

Екатерина II в ноябре 1792 года назначила Суворова командующим войсками Екатеринославской губернии и Таврического края, включая Крым и Очаковский район.

Покидая опостылевшую ему Финляндию, Александр Васильевич, казалось, мог бы радоваться новому назначению, но войсками на южной границе командовал фельдмаршал Румянцев. Суворов высоко ценил военное дарование фельдмаршала и его работу по преобразованию русской армии, во многом здесь сходясь с ним, и не раздражительная ревность руководила Суворовым, когда он отстаивал единоначалие: «Одним топором не рубят вдвоем». Он понимал, что пребывание около Румянцева снова угрожает ему «второй ролью».

Дело, порученное Суворову, требовало широких полномочий, а из Петербурга ему давали указания, как и что делать, не впадая в свойственные ему крайности. Александр Васильевич, поначалу горячо принявшись за дело, скоро убедился, что ему не дадут выполнить даже то, что прямо предписано.

Не проявил Александр Васильевич, находясь в Херсоне, и своей кипучей энергии в обучении войск. Для коренного улучшения армии у него не хватало власти. К тому же он не без основания опасался, что обученные им войска в случае войны могут быть переданы кому-либо другому. «Не хочу я на иных работать и моим хребтом их прославлять», – говорил Суворов; за этими личными соображениями скрывалась более глубокая мысль.

… Суворов видел дальше большинства своих современников. Военная тайна станет через столетие основным требованием стратегии, особенно во время подготовки к войне. В XVIII веке ни в одном государстве Европы, кроме Англии, военная тайна не соблюдалась строго. При открытом характере Суворова ему претил всякий обман, однако наряду с этим в его натуре, поступках и словах было много затаенного. Суворовская тактика внезапного нападения, широкое использование ночной тьмы для подготовки и нанесения удара требовали скрытности. И все же из своей системы обучения войск, неразрывно связанной с правилами боя, Суворов не делал тайны, о чем теперь ему самому приходилось жалеть. Жалеть не только потому, что, командуя обученными им войсками, могут одерживать победу его соперники по службе, – ведь это свои, русские генералы, их победы прославляют Россию. Среди них уже появились ученики суворовской школы, и он открыто этому радовался. Суворова тревожило, что его испытанным методом воспользуются не русские, а враг, и во вред России.

Во время путешествия Екатерины II в Новороссийский край в 1787 году Александр Васильевич заметил в свите императрицы иностранца, одетого в штатское. И на смотру обученной Суворовым Кременчугской дивизии, и при воспроизведенной для Екатерины II и ее венценосных гостей Полтавской баталии незнакомец был самым внимательным наблюдателем и открыто выражал свое восхищение выучкой и стремительно-стройными движениями русских солдат.

Суворов подошел к незнакомцу и после приветствия спросил:

– Нация?

– Франция.

– Чин?

– Полковник.

– Имя?

– Александр.

– Фамилия?

– Ламет.

– Хорошо! – заключил Суворов и хотел отойти.

Но Александр Ламет, остановив Суворова, в свою очередь спросил:

– Нация?

– Россия.

– Чин?

– Генерал.

– Имя?

– Александр.

– Фамилия?

– Суворов.

– Хорошо!

Оба рассмеялись. Так было положено начало кратковременному их знакомству. Суворов и Ламет не раз беседовали на военные темы.

И вот полковнику Александру Ламету, внимательно изучавшему суворовскую тактику и метод военного обучения, Директорией [181] молодой Французской республики было поручено преобразовать французскую армию. Будучи президентом Военного комитета республики, Александр Ламет составил новаторский проект преобразования французской армии, который был одобрен Директорией. Россия имела во Франции свои глаза и уши. Для русских военных кругов открылось, что во многом в своей преобразовательной работе Ламет следует Суворову.

В это время стало ясно, что кавалерия, бывшая главной силой в войсках XVIII века, уступает первенство пехоте, а ружейный огонь – артиллерийскому. И, как завершение новой тактической системы, решающую силу приобретает штыковой бой. Штыковая атака пехоты требовала особого строя. Французскую пехоту учили бою в строе колонн. Суворов, оценив это нововведение, хладнокровно заметил: «Французы хотят биться колоннами, – их следует бить тоже колоннами».

Французские инструкторы турецких войск при Козлудже, Гирсове, Рымнике, Измаиле наглядно убедились в неодолимой силе русского штыка.

Во время Семилетней войны Россия надолго смирила прусского агрессора. Теперь на Западе вставал более опасный соперник, угрожая самим основам феодального строя своих ближайших соседей. Это было угрозой и для правления Екатерины II.

19 ноября 1794 года Суворов получил фельдмаршальский жезл из рук Екатерины II в Петербурге.

По дороге в столицу Суворова встречали войска, губернаторы, чиновники, народ. Он пускался на разные хитрости, чтобы избежать торжественных встреч: менял почтовых лошадей и скакал через города без остановки, садился в кибитку курьера, который ехал впереди, чтобы приготовить фельдмаршалу лошадей. Суворов сидел в кибитке, завесив перёд рогожей, нахлобучив шляпу на глаза и закутавшись в плащ.

При остановках встречающие вместо Суворова находили в его повозке Прохора Дубасова, который незадолго перед тем был возвращен из деревни. Прохор охотно принимал почести фельдмаршалу на свой счет.

В Стрельну для Александра Васильевича выслали придворную карету, сквозную, из зеркальных стекол, – в ней нельзя было спрятаться. Суворов облачился в фельдмаршальский мундир, надел все ордена и уселся в карету в одном мундире, с непокрытой головой. Свита его состояла из двух генералов – Исленьева и Арсеньева – и зятя Суворова, Николая Зубова; за него недавно, по желанию Екатерины II, Александр Васильевич выдал замуж свою дочь Наташу. Спутникам Суворова пришлось сесть в карету тоже в одних мундирах и с обнаженными головами. Мороз стоял градусов двадцать. Путь от Стрельны до Петербурга не короткий. Все в карете, не исключая самого Суворова, окоченели.