Русский угол Оклахомы, стр. 21
— Я все слышала, — сказала она. — Пуля попала вам в грудь, мистер Крокет?
— Увы, она попала в зеркало и изрядно его подпортила.
— Вы чуть было не погибли из-за меня.
— Наоборот. Из-за вас я остался жив. Ведь это ваше зеркало остановило пулю.
— Но ведь вас могли убить! — сердито настаивала Энни.
— Но ведь не смогли. Выходит, не о чем и говорить.
— Тебя не могли убить при дневном свете, — сказал Джуд. — Кто был на Пляске Солнца, того можно убить только ночью.
— Что это за Пляска Солнца? — Энни повернулась к нему, но Джуд не ответил. — Что такое Пляска Солнца, мистер Крокет?
— Не знаю, — сказал я. — Кажется, какой-то индейский танец. Очень долгий танец.
— Красный Орех, ты об этом больше знаешь. Расскажи.
— Крокет сказал правду. Это танец, и все.
— При чем тут Солнце?
— Это бывает в дни долгого солнца, летом. Поэтому так и назвали.
— Шайены называют этот танец иначе, — добавил я. — На их языке это называется Нора в Новую Жизнь.
— Шайены? Они ничего не понимают в священных танцах, — сказал команчеро. — Говорят, они даже не украшают столб. Ставят обычное бревно, и все. Дикари.
— Какой столб? — спросила Энни. — И почему тогда «нора»?
Я посмотрел на Джуда, и он кивнул, передавая мне право рассказа. Мне бы хотелось узнать, как выглядит этот ритуал у команчей, но еще больше мне хотелось, чтобы Энни слушала меня, а не своего Красного Ореха.
— Не знаю, Джуд, кто тебе рассказывал о шайенах, но насчет столба ты ошибаешься. Шайены украшают столб. Они рисуют на нем спиральные полосы, они вообще любят полосы, а на макушке устанавливают старый череп бизона. Вокруг этого столба все танцуют без передышки три дня — три дня без еды и питья — а на четвертый день остаются несколько человек, которых отбирает вождь.
Я замолчал, ощутив болезненные толчки в груди. До меня не сразу дошло, что это колотится сердце. Наверно, под ребрами уже появился отек. Я представил, сколько там накопилось крови из перебитых мелких сосудов. К утру мою грудь будет украшать огромный синяк с черной каймой. Лучше не думать, что сейчас делается с легкими…
— И что делают с этими людьми? — спросила Энни.
— Их привязывают к столбу, — сказал я, растирая бок и стараясь не морщиться. — Это похоже на то, как теленка пасут на привязи. Им прокалывают кожу на спине, причем кровь не проступает…
— Еще бы. Три дня не пить, не есть… — вставила Энни. — Извините, мистер Крокет, я вас перебила. А дальше что?
— Дальше? В проколы вводят деревянные палочки, а к ним крепят кожаные ремни, которые привязаны к центральному столбу. И вот теперь, Энни, начинается самое главное. Эти последние участники начинают двигаться по кругу. Они продолжают танцевать, но уже ничего не соображают. Ремни не дают им выйти из крута, и они кружат, пока последние силы не оставят их. Вот тут и появляется эта Нора в новую жизнь. Все вокруг покрывается сначала туманом, потом темнотой, и только впереди светится какое-то окно, ты видишь весь мир словно через трубу. И это не тот мир, в котором ты начинал свой круг. Это мир Того, Кто Исполняет Желания. Некоторые его видят, некоторые нет. Но видеть — это не самое главное. Самое главное — успеть передать просьбу, но не остаться там, в этом мире. А он начинает затягивать, свет становится розовым, теплым, приятным. И вот, когда ты чувствуешь, что уже проваливаешься, надо резко вырваться из круга. Кожа на спине рвется, и остается хорошо заметный шрам. Вот и весь танец.
— Некоторые цепляют ремни за грудь, — добавил Джуд. — Но это нескромно.
— А ради чего все это? — тихо спросила Энни.
— Ради чего? Это что-то вроде молитвы. Человек молится о своем народе, или о своих больных родителях, или еще о ком-нибудь, прося для них помощи. Ничего для себя.
— Все просят одного и того же, — сказал Джуд. — Чтобы было много бизонов. Мы не собирались уже пять лет. И бизоны ушли.
— Разве они ушли пять лет назад? — сказала Энни. — Мне девятнадцать, а я видела бизонов только тогда, когда была совсем маленькой. Их нет уже давно, при чем тут Пляска Солнца?
— Мы стали хуже, чем были раньше. Наши просьбы не доходят до бога, вот и все, — мрачно заключил Джуд.
Глава 6. УРОКИ ПРАВОСУДИЯ
Креольская солонина, попав в желудок, превратилась в тлеющий хлопок. Крис заливал жжение холодной водой, а Маккарти использовал виски, но кайенская начинка не поддавалась ни тому, ни другому.
— Хорошо бы сейчас пропустить по кружечке пива, — заметил Мак.
— Здравая мысль, — кивнул Крис.
— Где этот Лански? Пошлем его за пивом.
Крис выглянул в окно и увидел, что помощник Лански стоит возле пролетки, запряженной парой дорогих жеребцов, и о чем-то беседует с седоком, которого не было видно за поднятым кожаным верхом. Трое всадников, увешанных оружием, виднелись за коляской.
Лански оглянулся, заметил Криса и торопливо направился к участку?
— У нас проблемы, босс. Приехал Фримонт, и он страшно зол.
— Ну и что?
— Я с ним и так и эдак, но он слушать ничего не хочет. Ему срочно нужен инженер Скиллард, а того, как назло, нигде нет!
— Фримонт? Плевать, — сказал Маккарти, но все же встал из-за стола и поправил на груди звезду. — Пойдем, Крис, посмотришь, как надо работать с населением.
— Кто такой Фримонт?
— Скотопромышленник из Канзаса. Богач из богачей. У себя в Канзасе скупил все, что можно. Теперь тянет лапы к нам.
Скотопромышленник Фримонт не удостоил шерифа ни рукопожатием, ни кивком. Не слезая с коляски, он заговорил раздраженно и без вступлений, словно продолжая давно начатую беседу:
— Могу сказать, что меня весьма удивляют некоторые местные обычаи. Если у вас тут не принято хоронить покойников, то, может быть, мне придется самому научить вас, как это делается у белых людей? Безобразие, Маккарти! Ладно, мой скот угоняют за реку к индейцам. Ладно, с этим я могу и сам разобраться. Ладно, моих ковбоев убивают из-за угла. Но почему бы тем, кто это сделал, не предать земле несчастных парней?
— Привет, Фримонт, — спокойно ответил Маккарти, не сходя с крыльца. — Могу я быть чем-нибудь полезен?
— Не думаю. Я хотел говорить со Скиллардом.
Фримонт откинулся на спинку своей скамейки, и коляска жалобно заскрипела, а кучер натянул вожжи, успокаивая лошадей. Трое ковбоев, прискакавших вместе с Фримонтом, враждебно поглядывали на Криса, который отошел на другой край крыльца и небрежно прислонился к столбу, держа руки на поясе.
Крису не понравилось, как вел себя этот Фримонт. И дело было вовсе не в его манерах. Тревожило то, что поведение Фримонта было непонятным. Если он приехал просить помощи, то зачем же сразу от нее отказываться? Если же мясной барон приехал жаловаться на трудности жизни, то вряд ли он здесь найдет сочувствие. Все это походило на то, как задираются пьяные драчуны в салуне. Но Фримонт был трезв, и проехал с десяток миль — неужели ему не к кому придраться на своем ранчо?
— Инженер Скиллард не обязан сидеть в конторе и ждать тебя. И я не думаю, что ему так уж важно знать, что у тебя кого-то убили, — сказал Маккарти.
— Не «кого-то», а моих работников, — Фримонт снова встал в коляске. — Четверых, шериф, четверых. Неделю назад они уехали в патруль на южный край пастбища, и с тех пор их уже никто не видел живыми.
— Бывает, — сказал Маккарти сочувственно. — Здесь часто пропадают и люди, и скот.
— Ах, «бывает»? А бывает такое, что через несколько дней одного из пропавших находят на северном краю пастбища, другого за рекой, а остальных не нашли до сих пор? Кто-то убил моих людей, шериф, и разбросал их тела по округе. Разбросал на съедение птицам и зверям.
— Они были раздеты? — спросил Крис.
— Этого только не хватало!
— А лошади нашлись?
— Конечно, нет! Ни лошадей, ни оружия.
— Индейцы, — сказал шериф Маккарти. — Больше некому. Твой скот пасется на землях, где они жили слишком долго, Фримонт. Ничего не поделаешь, краснокожие до сих пор считают, что они тут хозяева.