Лишний доллар не помешает, стр. 23
«Пошли!» – скомандовал Индио, и они принялись подниматься по склону между деревьями, а Хью задержался, чтобы загасить огонь. Дым стелился по дороге, не поднимаясь кверху.
Столько лет прошло, а Индио до сих пор помнил мельчайшие подробности того дела. Как у нас складно всё получалось, вздохнул он и снова щёлкнул крышкой золотых часов, чтобы послушать музыку.
Пленников нельзя было отпускать. Они добежали бы до таверны раньше, чем Индио мог уйти на безопасное расстояние. Поэтому их поодиночке отводили в расщелину между скал, и Нино забивал их ударом дубинки под затылок. Это делалось тихо, чтобы остальные не волновались. Им говорили, что там, в расщелине, есть пещера, в которой они поживут какое-то время. Только сначала мы вас обыщем, снимем вот эти серёжки, и этот поясок тоже… Они подчинялись безропотно, парализованные страхом. А та, молоденькая, сидела в стороне, зажав лицо ладонями. Индио решил, что она останется жить.
Она лёгкая, лошадь и не заметит такой прибавки к обычному грузу. Молчит, значит, понимает, что кричать бесполезно. Она будет послушной девочкой. Молоденькая, свежая. Какой чистый у неё белый воротничок над зелёным платьем… Наверно, у неё такая же чистая сорочка под платьем. И там, под сорочкой, её грудь… Такая маленькая, умещается в ладонь, с розовыми полупрозрачными сосками… Была у него однажды малолетка, хныкала всё время. А эта держится. Дня через три он отпустит её где-нибудь в Арканзасе.
Она ему нравилась так, как давно никто не нравился, хотя он почти не видел её лица. Она сидела, наклонившись и закрывая лицо. И сейчас он видел только её тонкую розовую шею между белым воротничком и каштановыми волосами, зачёсанными кверху под шляпку. Эта шейка ему нравилась больше всего на свете. Он не отпустит её через три дня. Он будет возить её с собой, сколько это будет возможно. Они уедут в Мемфис, он покажет ей, что такое красивая жизнь…
Он все любовался её шейкой, и вдруг один из пленников, молодой красавец, связанными руками оттолкнул Слима, ногой врезал Санчо Пересу между ног, а потом, согнувшись, головой вперёд, как бычок, кинулся на Индио. Они оба повалились, и парень все тянулся зубами к горлу Индио, пока не подоспел Кучилло со своим тесаком. Когда парень обмяк, Индио смог выбраться из-под него – и тут он услышал хруст веток, топот ног, а потом два выстрела.
«Чуть не убежала», сказал Слим.
«Зачем ты стрелял…»
«Да здесь никто не услышит».
«Зачем ты стрелял…»
Он кинулся вниз по склону, туда, где зеленело широкое платье, разметавшееся на ржавом ковре листьев. Слим, мазила, ну почему ты не промазал в этот раз… Она лежала на боку и уже не дышала. Пуля попала ниже левой лопатки и вышла из груди, оставив огромную рваную рану.
Индио перевернул тело на спину и бережно сложил руки убитой на груди, чтобы не видеть этой раны, этого красного месива плёнок и серой пены, этих белых обломков костей, он прикрыл все это, чтобы наконец полюбоваться её лицом.
Он сдул с её щеки прилипшие листья и сухие травинки, расправил волосы, открывая выпуклый лоб.
«Уйдите все», приказал он, стоя над телом. «Уходите, я догоню». Он опустился перед ней на колени и дрожащими пальцами принялся расстёгивать мелкие пуговки. Пальцы нащупали цепочку, он потянул за неё, и из кармашка на талии выпала луковица часов. Индио переложил часы к себе в карман и снова принялся за пуговицы. Дойдя до сложенных рук, он остановился и развёл полы платья в стороны. Под зелёным платьем оказалась плотная серая юбка. Он попытался стянуть её вниз, но она была пристёгнута к поясу крючками. Крючки не поддавались ему, и тогда он в ярости выхватил нож и вспорол эту юбку снизу до живота, и вторую юбку, шёлковую, он разодрал руками, и, наконец, увидел её ноги, обтянутые полосатыми штанишками. Он гладил эти остывающие колени и не понимал, почему они блестят, почему они мокрые, пока перед глазами не поплыли радужные пятна, и только тогда он догадался, что плачет. Это его слёзы намочили её колени. Оказывается, он плакал, раскачиваясь над ней и приговаривая: «Зачем ты стрелял? Зачем ты стрелял?.. " Слим потом долго старался не попадаться ему на глаза, держался сзади и помалкивал.
Слим зря боялся. Гнев Индио никогда не вредил делу, и он прекрасно понимал, что Слим поступил правильно.
А вот Кучилло, как оказалось потом, здорово их подвёл. Тот юный красавчик, который со связанными руками кинулся защищать свою невесту, остался жив! Кучилло поленился вытащить застрявший тесак, а ведь сколько было случаев, когда нож, оставшийся в ране, не давал вытечь крови, и это возвращало к жизни тех, кого уже считали мёртвым. Да только такая уж у него привычка, вечно он оставляет ножи, где попало. Так этот красавчик с тесаком в спине, связанный, дополз до дороги, и его сразу нашли, и устроили погоню. И вместо того, чтобы праздновать удачу, банде пришлось прятать добычу в тайник, рассыпаться и уходить поодиночке…
Но всё кончилось хорошо. Даже этот оживший покойник оказал им невольную услугу. Все опять заговорили про неуловимого Индио, про его звериную жестокость. И все теперь знали – с ним лучше не спорить. Да, тогда все у них получалось складно, и денег они в тот раз унесли целую кучу – ну и где они сейчас? Ничего не осталось, кроме этих вот часиков. Кроме этой музыки…
Мелодия печально замедлила своё течение, как бы теряя силы, всплеснулась напоследок двумя ударами невидимых колокольчиков и угасла окончательно.
Нет, теперь всё будет иначе, твёрдо сказал себе Индио и захлопнул крышку часов. Никакой Мексики. Берём банк, и я уезжаю в Нью-Йорк. Пора начинать жить, как люди.
КТО ПЬЁТ ВИСКИ ДНЁМ?
Над железнодорожной станцией близ городка Сан-Хуан стояло облако, сотканное из пыли, мычания, свиста и криков погонщиков. Стадо пятнистых чёрно-белых бычков застоялось в ожидании погрузки. Ковбои по одному выводили их на дощатый помост и подталкивали к открытому проёму вагона, откуда уже слышались удивлённые стоны парнокопытных пассажиров.
Полковник Мортимер прибыл на станцию в таком же вагоне, только порожнем, и ему пришлось долго вычищать свой чёрный сюртук от соломы и пыли. Что поделать, у него не было времени дожидаться пассажирского поезда до Сан-Хуана.
До города он дошёл пешком. Пройдя мимо офиса шерифа, мимо аптеки и кожевенной лавки, он остановился на площади перед почтовой станцией. Часовая прогулка наполнила тело приятной усталостью, и он с удовольствием расположился за столиком в углу пустого и прохладного салуна.
От стойки бара отделился небритый субъект в чёрной, когда-то щегольской шляпе. Он прошёлся между столиками, щелчком сбивая с клетчатых красно-белых скатертей невидимые крошки. Наведя таким образом порядок, он остановился перед столиком полковника.
– Позвольте представиться, святой отец, – обратился он к полковнику Мортимеру. – Клавдий Тиберий Питерсон, радикальный атеист и буржуазный материалист.
Полковник снисходительно кивнул в ответ, но не стал называть себя. Похоже, что в этом и не было необходимости, потому что материальный радикал уже развалился на стуле за соседним столиком и перешёл ко второй части своего выступления.
– Вы явно рассчитываете, что расторопные официанты сейчас сбегутся к вашему столику, чтобы принять заказ и в ту же секунду его исполнить. Эти расчёты беспочвенны, святой отец. Вы исходите из ложных посылок. Вам представляется, что официанты видят смысл своей жизни в том, чтобы угождать всякому, сюда входящему. Но поверьте, они иначе представляют себе своё предназначение. Предназначение официанта – опустошить ваш кошелёк и набить свой. Но вы, святой отец, не позволите ему осуществить свою жизненную функцию. Самое дорогое, что вы можете заказать себе в этом заведении – это стакан воды. Потому что воду здесь подают бесплатно. Неудивительно, что из троих бездельников, которые сейчас прячутся в буфете, ни один не спешит обслужить вас!
Буржуазный атеист умолк, обнаружив, что рядом стоит официант, терпеливо постукивая карандашиком по раскрытому блокноту.