Сбежавшее лето, стр. 20

   —  Пока его не выключили,— расхохотался мистер Трампет.

   —  Кричать нужно, только если хочешь развить свои легкие,— назида­тельно заметил Саймон.

   Но гомон продолжался.

   —  Наелась, Урсула?—спросил отец Саймона.

   —  Ее   зовут   не   Урсула,   а   Мэри! — крикнула   Полли.— Она   сирота.

   —  У нее нет ни братьев, ни сестер,— добавила Аннабел.

   —  Иногда  и  мне  хочется,  чтобы  у  меня  их  не  было,— заметил  Сай­мон.— Перестань дуть в молоко, Полли, противно смотреть.

   Его мать улыбнулась Мэри и положила ей на тарелку сочные, хрустя­щие шкварки. Мэри поняла, что она сделала это из чувства жалости к си­роте, и, хотя улыбнулась в ответ, почувствовала, что кусок застрял у нее в горле.

   Полли, украсив себя молочными усами, принялась пускать пузыри. Ан­на посмотрела на Саймона и захихикала.

   —  Противно смотреть! — повернулся  он  к  матери.— Они  совершенно не умеют себя вести.

   —  За всем не уследишь, сынок,— спокойно отозвалась она. Саймон залился краской, заерзал на стуле и вдруг выпалил:

   —  Но ты и не пытаешься следить. Ты позволяешь им делать все, что они хотят:  разговаривать с набитым ртом, разбрызгивать молоко...

   —  Саймон! — сказал его отец.

   —  Глупый Саймон!—заметила Анна.— Он так говорит из-за Мэри. Он думает, что она принцесса.

   Полли загоготала, как ненормальная, и принялась раскачиваться взад и вперед.

   Саймон   с   силой   втянул   в   себя   воздух   и   покраснел   еще   больше. У него был такой вид, будто он вот-вот взорвется.

   —  Саймон! Саймон! — ласково позвал его отец.

   Саймон медленно и тихо выдохнул. Не глядя по сторонам, он встал и начал собирать пустые тарелки. Потом вынес их из комнаты, ногой при­крыв за собой дверь.

   —  Он считает,  что мы  его  унизили.— Отец  Саймона  потряс  головой и сделал вид, будто смахнул с глаз слезу.

   —  Какой обидчивый! — заметила бабушка.

   Она надула губы и скосила глаза, как оскорбленная герцогиня, и близнецы — щеки у них блестели, словно румяные яблоки,— захохотали, стуча зубами о край стакана с молоком.

   —  Не    понимаю,    откуда    он    набирается    этих    идей,— недоумевала миссис Трампет.— Мэри,  не сомневаюсь,  готова принять нас такими,  ка­кие мы есть, правда, Мэри?

   Мэри не знала, что ответить, поэтому только улыбнулась. А про себя подумала, что они поступают некрасиво, обсуждая Саймона за его спиной, но, когда он вернулся с огромным яблочным пирогом в руках, его мама сказала:

   — Спасибо тебе, мой родной. Не знаю, что бы я делала без тебя.

   Пирог был сверху облит коричневым сахаром, а по краям из него со­чился бледный яблочный сок. Мэри съела сначала один кусок, а потом и второй. Когда ей предложили третий, она с сожалением покачала го­ловой.

   —  Ты   уверена,   что   больше   не   хочешь,   милочка?—почти   так   же заботливо, как тетя Элис, спросила миссис Трампет.

   —  Совершенно    уверена,    спасибо,— ответила    Мэри.— Больше    я    не могу.

   И как только произнесла эти слова, вспомнила, что ей придется еще раз есть. Она посмотрела на часы. Шел второй час, а в половине второго ей предстояло сесть за стол обедать.

   —  Ты   себя   хорошо   чувствуешь,   милочка?—забеспокоилась   миссис Трампет.— Ты что-то побледнела.

   Через полчаса эти слова повторила и тетя Элис:

   —  Ты себя хорошо чувствуешь, милочка? Ты что-то побледнела.

   Мэри посмотрела на стоявшую перед ней тарелку с жареной свини­ной — светлое мясо и хрустящие темно-коричневые шкварки — и почувст­вовала, что к горлу у нее подступает тошнота.

   Крепясь изо всех сил, она была в состоянии лишь ковырять у себя в тарелке.

   —  Я   так   и   знала,   что   нельзя   тебе   было   давать   этих   сэндвичей,— сокрушалась тетя Элис.

   Поверх очков посмотрел дедушка.

   —  Знаешь,  Мэри,  многие дети были бы  рады такому обеду!  Напри­мер, голодающие дети в Африке.

   —  Ну  и  отдайте  его  им! — сказала  Мэри  и   вспомнила  мальчика  из Африки, который хотя и не умирал с голоду, но был бы совсем не прочь съесть сейчас тарелку жареной свинины.— Возьмите и пошлите в посыл­ке!— добавила она, и мысль о том, что, знай они истинное положение ве­щей,  они как раз  бы  именно это  и сделали,  заставила ее расхохотаться.

   А начав смеяться, она никак не могла успокоиться. Свинина и карто­фель, которые она не успела дожевать, вылетели у нее изо рта прямо на тщательно натертый воском стол тети Элис.

   Можно просто умереть со смеху...

8 НАПРАСНАЯ ПОЕЗДКА

   Понедельник   оказался   таким   солнечным и жарким, что даже тетя Элис не стала возражать, когда Мэри утром заявила, что в обед поест на берегу. Правда, к ужасу Мэри, она добавила:

   —  Может, и мы попозже присоединимся к тебе,  милочка, сегодня та­кой погожий день.

   Но, к счастью, дедушка за завтраком два раза чихнул, и тетя Элис ре­шила, что они никуда не пойдут, поскольку дедушка, вполне возможно, уже простудился.

   Поэтому, как только с завтраком было покончено, Мэри отправилась на железнодорожную станцию. Денег у нее хватило не только на обрат­ный, билет, но еще осталось двадцать два шиллинга восемь пенсов, ко­торыми она надеялась рассчитаться за такси от вокзала до Бэкингем-пэлес-террас.

   На счетчике же оказалось всего два шиллинга и шесть пенсов, когда такси остановилось на улице, где стояли высокие белые дома с большими окнами и внушительного вида подъездами.

   —  Вы уверены, что это тот самый адрес?—спросила Мэри.

   —  Вы   сами   мне   его   дали,   мисс,— пожав   плечами,   ответил   таксист. У него было хмурое лицо, а на носу сбоку красная шишка, похожая на маленькую сливу. Когда Мэри вылезла из машины и заплатила ему ровно столько, сколько показывал счетчик, он еще больше нахмурился. Тогда Мэри порылась в кошельке, дала ему два пенни, оставив себе ровно два­дцать шиллингов, и сказала: «Большое вам спасибо за оказанную любез­ность», как всегда говорил дедушка, когда давал кому-нибудь на чай. Таксист посмотрел на пенни, усмехнулся, ответил: «Благодарю вас, ваша милость», поднял флажок, означавший, что машина свободна, и уехал.

   Мэри посмотрела на дом номер четыре по Бэкингем-пэлес-террас. Мраморные ступеньки вели вверх, к тяжелой, черного лака двери. Сбоку торчали пуговки звонка, и около каждой из них была начищенная до блеска медная решетка. Мэри медленно поднялась по ступенькам. Она зна­ла, что ей предстоит, нажав пуговку звонка, говорить в решетку, и поче­му-то это казалось ей гораздо более страшным, нежели постучать в дверь и ждать, пока кто-нибудь откроет.

   На двери было пять пуговок. Возле четырех верхних не было никаких указаний, но рядом с нижней пуговкой висела табличка: «Привратник». Мэри помедлила, потом тихонько нажала.

   Ничего не произошло. Она подождала с минуту, потом нажала силь­нее. На этот раз открылась подвальная дверь и кто-то сказал:

   - Да?

   Мэри посмотрела вниз. Там стояла женщина, у которой был доволь­но устрашающий вид: она была очень высокая, с длинными черными волосами, большим крючковатым носом и с черной повязкой на глазу. Второй ее глаз сверкал яростью. «Как женщина-пират»,— подумала Мэри.

   —  Мистер Патель здесь живет? —спросила она.

   —  Не понимаю,— помотала головой женщина.

   —  Мистер   Патель,— медленно   повторила   Мэри.— Он...   Он   черный.

   Женщина опять помотала головой.  Потом улыбнулась,  обнажив целую челюсть золотых зубов.

   — Иди сюда,— сказала она и махнула рукой, зовя Мэри за со­бой.

   Пока Мэри спускалась по ступенькам вниз, женщина повернулась к двери и заговорила с кем-то внутри на непонятном языке.

   Мэри замешкалась, боясь войти вслед за женщиной в подвальную ком­нату и чувствуя нелепость своего положения. Саймон, как всегда, оказал­ся прав! Она поняла это, как только такси остановилось. Здесь могли жить лишь богатые и знатные, а не бедняк-иммигрант.