Вальтер Скотт, стр. 3

Независимость, духовное мужество и достоинство таланта Скотта очевиднейшим образом проявились в его демократизме, которым восхищался еще Пушкин: «Шекспир, Гёте, Вальтер Скотт не имеют холопского пристрастия к королям и героям» [5]. Те же качества лежат и в основе исключительной скромности Скотта-писателя, позволявшей ему от чистою сердца восхищаться достижениями классиков и современников и ни во что не ставить собственные сочинения. Приводя автооценки Скотта, биограф, естественно, обязан внести в них необходимые коррективы, и Пирсон блестяще справляется с этой задачей.

Умение свободно, живо и ненавязчиво оперировать эстетическим материалом можно отпести к характерным особенностям Пирсона-биографа. Критические суждения об отдельных произведениях Скотта, рассыпанные на страницах книги, органически входят в повествование и, за одним исключением, точны и доказательны при всей их лапидарности. Исключение представляет оценка романа «Айвенго», который Пирсон относит к числу самых неудачных произведений Скотта. Суровое это суждение столь немотивировано, что, собственно, и спорить тут не о чем. Читавшие этот роман прекрасно знают, что в «Айвенго» есть и увлекательная фабула, и выразительно переданные приметы исторического времени и быта, и сугубо «скоттовские» характеры — свинопас Гурт и шут Вамба. Лучше всего опровергает Пирсона тот факт, что вопреки его утверждению роман этот и по сей день пользуется у читателей неизменной любовью.

Нельзя не поставить в заслугу Пирсону его стремления определить место и значение всею творчества Скотта в общем литературном контексте эпохи. Говоря о поэтическом наследии Скотта, Пирсон не допускает и малейшей переоценки, чего, впрочем, не допускал и сам сэр Вальтер, понимавший, что как поэт он, конечно, уступает и Бёрнсу, и Колриджу, и Байрону. По в свое время слава «шотландского барда» гремела по всей Великобритании; наряду с Блейком, Вордсвортом и Колриджем Скотт стоял у истоков английской романтической поэзии, а это одна из интереснейших страниц истории английской литературы XIX века. В книге Пирсона приводятся любопытные факты, бросающие свет на характер личных взаимоотношений между английскими поэтами-романтиками, а взаимоотношения эти были до чрезвычайности запутанными. Не менее интересно и то, что сообщает биограф о методах и побудительных мотивах полемики в литературных журналах тех лет, которая в основном диктовалась внелитературными соображениями, а именно: критики-виги поносили поэтов и прозаиков — тори, а критики-тори ругали писателей-вигов. Естественно, при таком подходе исключалась сама возможность объективного суждения о достоинствах или недостатках художественного произведения. Мы хотели бы привлечь внимание читателя к этим страницам книги Пирсона не только потому, что они позволяют ощутить дух времени, но и потому, что изложенные на этих страницах и строго документированные автором факты никак не сопрягаются с бытовавшей у нас вульгарной концепцией, сводившей все богатство и многообразие английской романтической поэзии конца XVIII — начала XIX века к примитивно трактуемой борьбе между так называемым «реакционным» и так называемым «революционным» романтизмом [6]. Факты показывают, что были разные полы: разные по масштабам дарования, но темпераменту, по политическим взглядам, по эстетическим установкам. И были между этими поэтами соперничество, обиды, дружба, подозрительность, а то и прямая профессиональная зависть к более талантливым и удачливым собратьям по поэтическому цеху. Помимо всею этою, была литературная склока на почве соперничества между гори и вигами, и здесь никого не интересовали ни эстетические установки, ни даже политические взгляды, а лишь номинальная принадлежность к одной из враждующих партий. Во всем этом кипении страстей требовалась феноменальная доброжелательность и кротость Скотта, чтобы одинаково ладить со всеми — от Байрона до Саути. Многое было в английской литературе той примечательной эпохи, а вот чего не было — так это двух противостоящих романтизмов и борьбы между ними.

Если поэзия Скотта принадлежит романтизму, то его проза — качественно новое явление в европейской литературе той эпохи: исторический роман Скотта положил начало великому европейскому роману критического реализма. Пирсон, не будучи литературоведом и избегая литературоведческой терминологии, говорит, однако, о том воздействии, которое оказало творчество Скотта-прозаика на современников, и о том, что в своих лучших и наиболее исторических романах Скотт перерос романтизм: «Характеры и исторический фон его лучших книг — до этого не дотянулся ни один романтик». И не мог бы дотянуться, добавим мы, по той простой причине, что этот фон и эти характеры были созданы не романтиком, по реалистом.

Отдавая должное наблюдательности Пирсона-критика, не будем все же забывать о том, что его книга не критическая монография, а биография, причем ярко и увлекательно написанная и опирающаяся на большое количество источников. Источники же эти далеко не всегда говорят одно и то же, а нередко и прямо противоречат друг другу Пирсон со свойственной ему методичностью и уважением к фактической стороне событий проделал огромную работу по сопоставлению и сверке материала. Сличение написанной им биографии с более поздним научным жизнеописанием Скотта, принадлежащим Эдгару Джонсону, показывает, что, за исключением незначительных расхождений в датировке, Пирсон допустил всего одну серьезную неточность: отнес тяжелое заболевание, пережитое Скоттом в ранней юности (кровоизлияние в область толстого кишечника), к 1784 году, когда Вальтер начал занятия в Эдинбургском городском колледже, вместо 1787 года, когда он приступил к обучению в отцовской конторе [7].

Подчеркнем, однако, еще раз, что книга Хескета Пирсона не претендует на академичность, как не претендует на нее любая из созданных им биографий, в чем, на наш взгляд, заключается их особая прелесть. В задачу автора входило показать в полном смысле слова замечательного человека, что ему удалось, и в этом легко сможет убедиться русский читатель книги Пирсона.

Великого писателя и впечатляющую, интереснейшую и благородную натуру обрисовал нам биограф. Скотт не только оставил человечеству прекрасные книги. Согласно мудрости многих народов мужчине, чтобы исполнить свое предназначение в мире, надлежит выстроить дом, взрастить дерево и породить сына. Во всем этом, как увидит читатель, Скотт щедро преуспел.

В. Скороденко

Глава 1

Овеяно славой

Питай мы к предкам Вальтера Скотта тот же интерес, что питал он сам, первые главы нашей книги мы посвятили бы его генеалогическому древу. Но сложная личность нашего героя столь примечательна сама по себе, что выяснять, какие именно свойства наследовал он от того или иного лица, не так уж и важно: прародители Скотта могут претендовать на наше внимание лишь постольку, поскольку без них он бы никогда не появился на свет. Поэтому ограничимся тем, что сказал он сам, когда в 1820 году Геральдическая палата попросила его набросать щит герба: «Это было совсем нетрудно — ведь до Унии Королевств мои предки, подобно другим джентльменам Пограничного края, триста лет промышляли убийствами, кражами да разбоем; с воцарения Иакова и до революции подвизались в богохранимом парламентском войске, то есть лицемерили, распевали псалмы и т. п.; при последних Стюартах преследовали других и сами подвергались гонениям; охотились, пили кларет, учиняли мятежи и дуэли вплоть до времен моего отца и деда».

Самого его ожидала жизнь, не менее богатая событиями, однако куда более романтическая, чем выпала любому из его непутевых предков. На страницах своего «Дневника» Скотт беглым взором окинул 54 прожитых года: «Что за жизнь у меня была! — Предоставленный самому себе недоучка, до которого почти никому не было дела, я забивал себе голову невообразимой чепухой, да и в обществе меня долгое время мало кто принимал всерьез, — но я пробился и доказал всем, кто видел во мне только пустого мечтателя, на что я способен. Два года проходил с разбитым сердцем — сердце-то недурно склеилось, а вот трещина останется до последнего часа. Несколько раз менял богатство на бедность, был на грани банкротства, однако же всякий раз изыскивал новые и, казалось бы, неиссякаемые источники дохода. Ныне обманут в самых честолюбивых своих помыслах, сломлен едва ли не окончательно».