Сотовый, стр. 41
Мэд Дог засмеялся снова. «А, к черту все!» Он глотнул еще раз. Устал до смерти. В следующий раз пусть кто-нибудь другой сидит здесь — в этой сраной норе, а он хочет на воздух.
И что со всем этим собирается делать Грир? Он должен был уже давно позвонить и дать ему знать, что он забрал «ее», что «она» у них и что, черт побери, делать с женщиной и ее поганым ребенком? Проще некуда, тогда чего же он ждет? Что-то не так с телефоном Грира? Типа: забыл подзарядить батарею или что-то в этом роде?
Или, может быть, что еще случилось? Может быть, что-то с телефоном здесь? Он соображал над этим, делая третий глоток. Ну и дыра же это место. У телефонов здесь какой-то древний способ набора, такой же, как и у телефона на чердаке, который раскурочил Грир.
Черт, что за чушь — зачем нужен телефон на чердаке? Кому понадобится оттуда звонить? Здесь вообще телефона только в сральнике нет. Он знал это наверняка, так как покрошил лично каждый их них в пыль. Сюда, по приказу Грира, он поставил новый радиотелефон с факсом.
Но вдруг это новое дерьмо не может подключиться к старым линиям или что-нибудь еще?
«Пропади все пропадом! Поганый Грир не потрудился проверить это, — думал Мэд Дог, совершая свой шестой глоток. — Так что, наверное, мне придется сделать это самому».
Он подошел к телефону в противоположном конце бара. «Черт, — думал он, беря трубку и поднося к уху, — я не помню, чтобы он вообще звонил с тех пор, как мы его установили. Может быть, стоит позвонить Гриру, просто для…»
Он не сразу обратил внимание на красный огонек, горящий на базе телефона. Там было четыре диода, показывающих, что можно использовать до четырех разных линий на одном аппарате. Если линия занята, то три других свободны. Но если какой-либо из огоньков горит, то это значит, что линия…
Он бросил бутылку и кинулся ка чердак.
Глава семнадцатая
Райан? Ты здесь? Пожалуйста, ответь мне! Я тебя не слышу!
«Даже если все это безнадежно, — говорила себе Джессика, снова и снова соединяя проводки, — она не должна оставлять свои попытки». «Безнадежность» — это слово, которое она должна забыть. Оно ей ничем не поможет, только навредит. Если телефон Райана оказался уничтоженным, то она должна попытаться дозвониться до кого-либо еще, она позволяла себе думать только об этом. Опытным путем она доказала, что это задача была вполне осуществима: следовательно, она по-прежнему остается осуществимой. Это она доказывала на своих уроках тысячам ребятишек, которых обучала. И здесь не место для слез.
Они беспрестанно бежали по ее лицу. Наука бесчувственна, но не бесчувственны ученые. Нормальная человеческая природа. Человек любит наполнять количество качеством. Она — преподаватель науки, следовательно, она самая человечная из людей. Лучшее, что она могла сделать в сложившихся обстоятельствах, — это действовать так, как будто бы она и не думала плакать. Просто надо продолжать соединять проводки, не обращая внимания на слезы, и тогда, может быть, они прекратятся.
Только когда чердачная дверь отлетела в сторону, она поняла, что не обратила внимания на шаги на лестнице в надежде, что они прекратятся.
«Который из этих проводков нужен?» — вопрошал ее мозг, когда бешеный мужик пересек чердак и навис над ней. Он не был большим, в том смысле, что они там были все громадными, можно сказать, что он был меньше остальных.
Не самый опасный стоял сейчас здесь. Стоял другой, и он был не менее опасен, особенно для нее. Даже не зная, зачем он притащился, почувствовала, что сильно запахло жареным и вряд ли все это кончится добром.
— Ты, тупая СУКА! — заревел он, и она поняла, что он смотрит прямо на ее самодельный телефон, лежащий на полу.
Джессика в ужасе отпрянула. Он растоптал разбитый телефон и нашел телефонный кабель. В ярости схватил его и выдернул из стены.
— С кем ты говорила? — орал он, надвигаясь на нее. — Ты, поганая сука! С кем ты говорила?! Отвечай мне!
Она подняла руку в попытке защититься, когда он добрался до нее.
— Нет, не бейте меня, нет, не…
Его ладонь не была настолько широкой, чтобы охватить ее шею, но была достаточно сильной, чтобы поднять Джессику в воздух и швырнуть через всю комнату.
Джессика не столько почувствовала удар, сколько услышала грохот. Осколки зеркала разлетелись во все стороны со звоном, от которого у Джессики заныло сердце. Она подумала об опасности, несчастье и боли. Потом ее тело жестко приземлилось на грязный пол чердака.
Секунду стояла тишина. Немного оглушенная, она приподнялась на локте и обнаружила, что лежит в окружении частей старого зеркала.
«Теперь кого-то здесь семь лет будут преследовать несчастья», — бубнил назойливый голос в ее голове. Ее рука, казалось, жила самостоятельно: Джессика нащупала длинный и острый осколок и поднялась на ноги.
— Ты и твой ребенок — ПОКОЙНИКИ! — кричал мужчина. Его голос эхом отдавался во всех уголках чердака.
Он был прямо перед ней: его большие руки охватили ее шею и начали сжимать. «Вот и все, — поняла она, — совсем скоро она не сможет сделать ни единого вдоха и тогда — спасибо, Лос-Анджелес, и спокойной ночи. Она уже еле дышит, хрипит. Когда он покончит с ней, Рикки…»
— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, не делайте мне больно. Я сделаю все, что угодно. Все.
Она посмотрела в его глаза, давая понять, что именно она подразумевает под словом «все», давая ему возможность услышать и увидеть это, показать это своим лицом и телом.
Лицо мужчины медленно расплылось в мерзкой улыбке, и хватка на ее шее ослабла. О, да, он понял все правильно, именно в том смысле, в котором она хотела.
«Эта глупая сучка действительно не понимает, что я убью ее и сына в любом случае, — ясно говорила похотливая улыбка на его зверском лице. — Ничего не изменится для них, и она сделает все, что угодно, перед тем, как они умрут».
«Мы еще посмотрим, кто из нас глупый», — беззвучно сказала ему Джессика.
Ей потребовалась неимоверная выдержка, чтобы не оттолкнуть его от себя, когда он опустил свою руку и начал ощупывать ее тело. «Я должна держать себя в руках, что бы он ни делал, — сказала она себе, — и сохранять молчание, каким бы мерзким это все ни было».
Что бы ни случилось, она должна заставить его неотрывно смотреть ей в глаза, должна подпитывать его злорадство своим безмолвным ужасом, не должна ни на секунду выпускать его из виду, показывая свою полную слабость и беззащитность перед лицом его силы. Она должна неотрывно держать на себе его взгляд, чтобы он видел в ее глазах лишь полную унизительную покорность и смирение.
Пока его рука не окажется именно в том положении…
Он отскочил, почувствовав порез на руке, грубо схватил, а затем вывернул ей кисть, сжимающую какой-то предмет.
— О-о-о! — ядовито усмехнулся и хорошенько дернул ее за запястье. На пол упал осколок стекла. Он снова поднял глаза.
Но тут полная ненависти и злобы улыбка сошла с его лица. Взамен появилось выражение озадаченности. Джессика знала, что ее вызвала первая, пока еще слабая волна головокружения. Возможно, его также смутил странный, плескающийся-льющийся звук где-то извне.
Она смотрела вниз и, проследив за ее взглядом, он обнаружил кровь, потоком вытекающую из раны на руке прямо на грязный пол, множество капелек крови уже блестело на его ботинках и брюках. Он отпустил ее и сделал неверный шаг назад. Поднял голову и тупо посмотрел на нее. Его лицо стремительно бледнело, а губы приобрели сероватый оттенок. Это наполнило ее душу смешанным чувством жалости, вины и мстительного облегчения.
— Биология за десятый класс, — печально сказала ему Джессика. Она начала потихоньку отходить от него. — Я перерезала сердечную артерию. Она перекачивает до тридцати литров крови в минуту. Но в человеческом теле всего пять литров.
Его взгляд больше не был озадаченным, когда ноги подкосились, и он упал на колени в лужу собственной теплой и липкой крови.