Перст указующий, стр. 77

– Быть может, – сказал он медленно. – Странно, как мы все оказываемся в подчинении у наших слуг.

– У некоторых слуг, – заметил я, – и некоторые господа.

Его подозрительный бегающий взгляд выдал, что он понял порицание, но пожелал уклониться.

– Но, я полагаю, вы пришли не сетовать на то, как трудно подыскать хорошую служанку, – сказал он.

Я рассказал ему о моих затруднениях и кое-что о моей беседе с доктором Гровом.

– Я знаю, что эти свидетельства, предположительно те же, о каких мне говорил лорд Мордаунт, стали известны свету от сэра Уильяма. Я теперь знаю, что он получил их через сэра Джона Рассела от некоего Морленда. Так кто такой этот Морленд?

– Это, я полагаю, – сказал он, снуя по комнате, будто заблудившийся крот, перебирая одну кипу бумаг за другой, пока не добрался до нужной ему, – это, я полагаю, большой тайны не составляет. Думаю, это Сэмюэль Морленд.

– И он?

– Теперь он, насколько мне известно, сэр Сэмюэль. Что само собой весьма примечательно и дает пищу для размышлений. Чтобы удостоиться такой милости при его прошлом, он должен был оказать великую услугу. Такой услугой могло быть разоблачение предателя среди доверенных лиц короля.

– Или передача поддельных документов с якобы таким разоблачением.

– О, вполне, – ответил Вуд, кивая и шмыгая носом. – Да, вполне, так как Морленд славился тем, что можно назвать умением владеть пером. Некоторое время он работал у Турлоу, если не ошибаюсь, и даже попытался занять его место, когда Турлоу вышвырнули в последние дни Протектората, если я все помню правильно. Затем, мне кажется, он перешел к роялистам. Время, как всегда, выбрал с безупречной точностью.

– Так что возможность подделки документов не представляется вам нелепой?

Вуд покачал головой:

– Либо ваш отец был виновен, либо нет. Если нет, то требовалось найти способ создать иллюзию виновности. Но, думается, у вас есть только один способ выяснить это обратиться к самому Морленду. Он, мне кажется, живет где-то в Лондоне. От мистера Бойля я слышал, что он занимается гидравлическими машинами для осушения болот и тому подобным. И говорят, они весьма хитроумны.

Я чуть было не упал на колени, чтобы поблагодарить глупого коротышку за эти сведения, и не мог не признать, что Томас был прав, отрекомендовав его мне. Я ушел так быстро, как дозволяли приличия. И на следующее утро после ночи, которую мое лихорадочное волнение сделало бессонной, отправился в почтовой карете в Лондон.

Глава одиннадцатая

Ни в одном большом городе мне прежде бывать не доводилось – Оксфорд далеко превосходил все остальные мне знакомые. Почти вся моя жизнь прошла либо в поместьях, соседствовавших с деревеньками, в которых жителей набралось бы не больше сотни-другой, либо в рыночных городишках с населением всего лишь в несколько тысяч. Лондон (как мне говорили, хотя я не верю, что кто-нибудь знает это наверное) вмещал около полумиллиона человек. Он расползался по окрестным полям и лугам, будто огромный гноящийся прыщ на лице земли, губя ее и отравляя всех в нем живущих. Когда я откинул кожаную занавеску, чтобы смотреть в окошко кареты, то сначала был заворожен, но это изумление сменилось омерзением, едва мне открылась вся убогость тамошней жизни. Я (как уже должно быть ясно) не охотник до книг, но у меня в памяти запечатлелась строка из стихотворения, которую доктор Гров заставил меня разобрать грамматически. Поэта не помню, но он, думается, был мудрым и здравомыслящим человеком, так как сказал: «В городе жить не могу я, ибо лгать не научен». И так будет всегда: честность сельского жителя очень неуместна в городе, где ценится коварство, а прямодушие презираемо, где все люди заботятся лишь о себе самих, а благородство вызывает только смех.

Прежде чем навести справки о сэре Сэмюэле Морленде, мне, решил я, следовало отдохнуть и приготовиться к предстоящему разговору. А потому я взял свою сумку, перешел широкий тракт, который соединяет Лондон с Вестминстером (хотя там возводится столько всяких построек, что вскоре уже невозможно будет различить, где кончается один город и начинается другой), и направился на север в поисках заведения, где можно было бы купить чего-нибудь поесть и выпить. Вскоре я вышел на пьяццу (так ее назвали, хотя для любого англичанина сгодилась бы и простая площадь), которая, мне сказали, не уступит ни одной площади в Европе. Мне она такой уж величественной не показалась из-за убогости вокруг – торговки овощами, и грязь, и растоптанные отбросы. Там имелись харчевни, но цены запрашивались такие, что я удалился, ужасаясь дерзости их хозяев.

За углом начинался переулок, который выглядел более пристойно, но я вновь ошибся, так как «Друри-Лейн» слывет одним из самых гнусных и опасных мест в городе, кишащем шлюхами и головорезами. Я увидел только театр, которому вскоре предстояло открыться, да актеров в костюмах, которые обеспечивали им защиту от закона, но до чего же потешными они в них выглядели!

От Ковент-Гардена я пошел в Лондон, задержавшись только в замусоренном переулке за собором Святого Павла, чтобы оставить свои вещи в жалкой гостиничке, которую мне аттестовали как и дешевую, и честную. Такой она и оказалась, но, к несчастью, эти достоинства не дополнялись тишиной и чистотой. По одеялам ползали вши, и, судя по некоторым признакам, те, с кем мне предстояло делить общее ложе, к благородному сословию не принадлежали. Но у меня в волосах уже были вши, и тратить деньги на что-нибудь чище не имело смысла. Тут я начал расспрашивать про сэра Сэмюэля Морленда и вскоре узнал, где он проживает.

Старый дом стоял на еще более старой улице вблизи Боу-Черч, и не сомневаюсь, что через несколько лет он сгорел дотла в большом пожаре, так как был старинной постройки из дерева и крыт соломой. Он мог бы выглядеть красиво, если бы за ним хорошо присматривали. Это, разумеется, еще одна беда жизни в городе: если владельцы сами там не живут, то о домах никто не заботится, они ветшают и гниют, обезображивая улицу и превращаясь в рассадники всяких вредных тварей. Сама улица, узкая и темная из-за выступающих верхних этажей, полнилась криками лавочников, расхваливавших свои товары по всей ее длине. Я выглядывал вывеску с быком, как мне было сказано, но она до того обветшала, что я дважды прошел улицу из конца в конец, прежде чем разглядел, что растрескавшаяся почернелая доска над одной из дверей когда-то изображала быка.

Когда дверь отворилась, меня без всяких церемоний сразу впустили, даже не осведомившись, зачем я пришел.

– Твой хозяин дома? – спросил я у открывшего дверь человека. Никогда еще я не видел слуги столь непотребного вида, заросшего грязью и в мерзейшем рубище.

– У меня нет хозяина, – сказала эта образина с удивлением.

– Прошу прощения, видимо, я ошибся дверью. Я ищу сэра Сэмюэля Морленда.

– Это я, – ответил он, и настал мой черед изумляться. – А кто вы?

– Мое имя… э… Гров, – сказал я.

– Рад познакомиться с вами, мистер Гров.

– А я с вами, сударь. Меня послал мой батюшка. У нас в Дорсете есть заболоченные земли, и, прослышав про ваши успехи в осушке…

Я даже не успел докончить свою ложь, так как Морленд ухватил мою руку и долго ее тряс.

– Превосходно! – вскричал он. – Поистине превосходно. И вы желаете посмотреть мои машины, не так ли? Воспользоваться ими для осушения своих земель?

– Ну…

– Проверить, работают ли они, э? Я читаю ваши мысли, молодой человек. А что, если этот изобретатель – шарлатан? Лучше произвести, так сказать, разведку, прежде чем вкладывать деньги. Вы в искушении, ибо знаете, сколь хитроумны голландцы и как они сторицей увеличили плодородие своей земли и преобразили болота в сочные пастбища, но вам все равно не верится. Вы слышали об осушении заболоченных низин с применением насосов, но не знаете, подойдут ли они вам. Ведь так, не правда ли? Не трудитесь отрицать. На ваше счастье, я человек неподозрительный и охотно показываю мои творения всем, кто желает на них посмотреть. Так идемте же, – весело заключил он, вновь завладев моей рукой, и потащил меня к двери. – Вот сюда.