Дмитрий Самозванец, стр. 72

Проходит еще несколько недель. В самом конце 1607 года — новое сенсационное известие. В Рим приезжают двое сыновей сандомирского воеводы, Николай и Сигизмунд. С ними прибыл их воспитатель. Молодые люди пожелали представиться папе. Здесь они предъявили любопытный документ. Супруга воеводы сообщала, что она получила собственноручное письмо Дмитрия. Конечно, такое свидетельство приходилось признать чрезвычайно важным. Тем не менее кардинал Боргезе продолжал свои расследования. Что касается Павла V, то он по-прежнему напоминал Сигизмунду о злополучных пленниках, т. е. о воеводе Мнишеке с дочерью, которые все еще томились в Ярославле. Папа находил, что они заслуживают лучшей доли. Поэтому дважды, 5 июля 1607 года и 1 июля 1608, он в деликатной форме просил короля принять участие в их судьбе. Весь 1608 год прошел в бесплодных переговорах и столь же напрасных розысках. Только в 1609 году Мнишек получил свободу. Что касается истинной роли Дмитрия, то она выяснилась лишь тогда, когда Сигизмунд решился, наконец, высказаться более или менее определенно. Теперь он готовился к войне с Россией. При таких условиях было весьма своевременно разоблачать в лице Дмитрия самого вульгарного обманщика и темного искателя приключений.

КНИГА ПЯТАЯ

Поляки в Кремле

Глава I

ВОЙНА С РОССИЕЙ 1609–1618 гг

1609 год ознаменован был в Польше резким поворотом внешней политики на новый путь. Эта перемена отразилась и на настроении Ватикана. Римская курия последовала примеру Кракова. Почти всегда попытки договора или союза между державами завершались враждебным столкновением заинтересованных сторон. Такой исход имела и проблематичная дружба короля Сигизмунда с Дмитрием I. В конце концов, она разрешилась войной.

Никогда, казалось, обстоятельства не были более благоприятны для поляков. Сперва, как будто сами, русские шли навстречу Сигизмунду, желая сближения обоих государств. Как помнит читатель, уже в конце 1605 года соответствующие шаги были предприняты от имени группы бояр Безобразовым; лица, уполномочившие этого посла, стремились возможно скорее избавиться от Дмитрия. С тех пор отношения такого рода не прекращались. Конечно, они велись тайком, причем направление их было совершенно противоположно официальным нотам. В то время не существовало еще секретной дипломатии. Людовик XV не успел дать ее образца. Тем не менее весьма нередко одни и те же лица без зазрения совести вели двойную игру. Другими словами, одно они заявляли публично, и совершенно иное говорили с глазу на глаз. Именно такое положение создалось в 1606 г., когда князь Волконский прибыл к польскому двору с уведомлением об избрании Василия Шуйского, которого Польше предлагалось признать законным государем. Что могло быть естественнее подобной миссии? Однако кое-кто из поляков узнал об истинной ее цели. В тесном кругу посвященных в тайну Волконского заявили, что бояре решили низложить Василия Шуйского; вместо него они готовы избрать Сигизмунда или его сына Владислава. Сам посол заявил себя горячим сторонником польской кандидатуры. Он только просил показать ему королевича. В конце концов, все устроилось к его удовольствию.

Некоторое время спустя в Краков прибыл новый уполномоченный. Его прислала та же самая группа бояр; на этот раз она подтверждала уже известные свои предложения. С удивительным простодушием доверенный бояр признавался, что Лжедмитрий II является только орудием, которым они пользуются против Шуйского. Он просил короля двинуть свои войска к границе. По его словам, Сигизмунду помогут завладеть всем Русским государством без всякого сопротивления и излишнего шума. Королю не стоило бы большого труда припомнить, что то же самое обещали когда-то московские люди первому самозванцу. Конечно, это могло быть для него весьма важным предостережением… Обо всем этом мы узнаем от нунция Симонетта. Источником его сведений был, несомненно, сам король.

Приглашения со стороны москвичей соблазняли Сигизмунда. В довершение всего, наиболее авторитетные люди из среды самих поляков изображали ему Русское государство, как добычу, которая только ждет смелых рук. Эти советники уверяли, что в России царит анархия. По их словам, могучую некогда державу раздирают партийные распри, заливают кровью иноземцы… Какое же сопротивление может оказать она победоносному натиску Польши? Томившийся в плену Олесницкий также старался воздействовать на короля. Он утверждал, что за последние годы благодаря непрерывным смутам, свирепствующим в Русском государстве, там погибло более ста тысяч человек. Целые города обезлюдели и опустели. У Шуйского нет ни войска, ни денег. Враждебная ему партия явно берет верх и склоняется в пользу кандидатуры польского короля. [31] Другие подходили прямо к практической стороне вопроса. По их мнению, нужно немедленно завладеть Смоленском. Это была значительная крепость, которая постоянно манила к себе поляков, пока находилась в русских руках. Теперь многие были убеждены, что этот город сам откроет перед Сигизмундом свои ворота, видя в короле своего желанного освободителя.

В сущности, в глазах самого Сигизмунда война с Москвой была простым вопросом времени и формы. По матери будучи связан с династией Ягеллонов, польский король нисколько не сомневался в своем неотъемлемом праве на русский престол. Правда, только недавно он заключил перемирие с Василием Шуйским. Однако никто не склонен был придавать этому договору какое-либо значение. В особенности повредил ему союз нового московского царя со Швецией, в лице Карла IX. В довершение всего, на помощь Сигизмунду приходила идея великой религиозной миссии католичества на православном Востоке. Таким образом, все дело сводилось к материальному вопросу. Располагает ли Польша такими средствами, которые дали бы ей возможность довести начатую войну до желаемого конца? Ведь в самом лучшем случае кампания, предпринятая для приобретения русского престола, должна потребовать весьма значительных расходов. А что, если нация откажется доставить нужные средства? Где тогда взять их? Единственным прибежищем при таких условиях представлялась римская курия. Правда, Павел V ничего не дал Дмитрию. Но ведь и царевич ничего не просил у папы. Неужели из-за этого королю нужно отказаться от своего замысла? И почему бы ему, во всяком случае, не позондировать почвы у нунция?

При дворе Сигизмунда III Симонетта пользовался далеко не такими симпатиями, как Рангони. Очевидно, король не мог простить папе его упорного нежелания пожаловать прежнему нунцию мантию кардинала. Этим и объяснялось, надо думать, некоторое охлаждение между Ватиканом и Краковом. Новому представителю курии, назначенному к польскому двору, приходилось расплачиваться за чужую вину. Тем не менее порой Сигизмунд как будто забывал свою обиду. Тогда он становился откровеннее с Симонетта и посвящал его в свои планы относительно будущего. Конечно, он беседовал с ним и о московских делах. Было совершенно ясно, что король питает какие-то воинственные намерения: зоркий глаз опытного дипломата безошибочно уловил это настроение. Уже в 1607 году нунций был совершенно убежден, что Сигизмунд готовится к войне; мало того, по мнению Симонетта, эта мысль занимает короля уже давно. В 1608 году король окончательно открывает Риму свою тайну. Одновременно с войной против Москвы он предпринял мирную кампанию на Ватикан. Его явной целью было получить от папы материальную субсидию. Ближайшими союзниками короля в этом деле являлись его супруга Констанция и маршал Николай Вольский.

Впрочем, к своей задаче Сигизмунд приступал осторожно и издалека. Очевидно, ему не хотелось сразу начинать разговор о деньгах. В начале декабря 1608 года он излагает нунцию свои планы. Он разъясняет ему свои права и напоминает кое-какие факты прошлого. Всего каких-нибудь 25 лет назад Сикст V щедро наделил деньгами Стефана Батория. При этом он даже не коснулся тех сумм, которые хранились в папской кассе, в замке св. Ангела. Всем известно, как бережлив был этот папа в обыкновенных случаях. Однако для великих дел он не жалел средств; напротив, он всегда готов был поддержать их с царственным великодушием. Обращаясь к восседающему на римском престоле первосвященнику, представителю дома Боргезе, Сигизмунд надеялся найти в его лице нового Сикста V. Может быть, материальные средства папы уже не те, что были раньше; однако величием души он, конечно, нисколько не уступит своему знаменитому предшественнику. Себя самого Сигизмунд во что бы то ни стало хотел изобразить продолжателем дела Батория. Ведь и его задача заслуживает всяческого сочувствия. Мало того, теперь ее легче осуществить, чем когда бы то ни было. Вот почему король смело обнажает свой меч. Пусть же знают все, что руководит им в этом предприятии. Слава Божия — вот единственная цель, которой он готов служить, не щадя своей крови. В устах Сигизмунда это не было банальными и пустыми разговорами. Мы знаем, каковы были религиозные убеждения этого короля. На них и основывалась вся его программа.