К своей звезде, стр. 84

Волков уже понял, что разговор о сыне, и подошел к телефону. Маша, видно, сразу сказала, что сын поступил в училище, потому что Волков еще больше заволновался.

– И кто его, такого разгильдяя, принял? – В голосе Волкова зазвучали ворчливые, но ласковые нотки. – Из него летчик, как из меня балерина… Да нет, сейчас заеду, вместе встретим. Ну перестань, за кого ты меня держишь, встречу как положено. Надо же, шалопут вислоухий, – в летное поступил… Буду сейчас, подожди.

– Поздравляю! – сказал Новиков, когда Волков задумчиво опустил трубку на рычаг. – Жизнь продолжается.

– Жизнь, она и в Африке жизнь, Петрович, – он хмыкнул, качнул головой. – Пакостник, сюрприз батьке подкинул. Как мне теперь на него сердиться? Как воспитывать? Прав-то он! Кругом прав! Это же полное уничтожение отцовского авторитета! Хоть проси прощения у этого сопляка! Нет, хорошо бы на всякий случай ремнем отодрать. А-а, – Волков махнул рукой, – поехал!..

Они вместе вышли из штаба. Остановились на крыльце. Здесь была тень, и уже ощущалась вечерняя прохлада. Волков рассказал, как по пути едва не наехали на лосиху с лосенком.

– Привык зверь к человеку. Вышла, понимаешь, на шоссе и шпарит по обочине, как корова. Психология другая у лесных животных. Поверили человеку. Великое это дело, Петрович, когда тебе верят. Оправдывать хочется.

– Давно понял?

– Лучше позже, чем никогда. – Волков вдруг с болью посмотрел Новикову в глаза. – Он верил в меня больше, чем я сам. Знал меня лучше, чем я сам. Что это, Петрович, дар природы?

– Это труд души, Иван Дмитриевич. Любому нашему слову, любому поступку должен предшествовать труд души. Прежде чем что-то сказать или сделать, взвесь, подумай, представь, к чему твой поступок или слово может привести. Слова ранят, оставляют рубцы, травмируют психику. А он умел бережно со словом обращаться. Умел присматриваться к нам, знал каждого.

Из подъезда учебного корпуса шумно вывалила группа молодых летчиков. Заметив командира и замполита, они цыкнули друг на друга, поправили фуражки, подтянулись. Поравнявшись со штабным крыльцом, дружно вскинули к виску напряженно вытянутые ладони.

Опустив руку, Волков позвал:

– Старший лейтенант Горелов!

– Я! – Руслан остановился, подошел.

– Где ночуешь, Горелов? – с улыбкой спросил Волков.

– Дома, товарищ подполковник. – Руслан облизнул губы.

– Давно бы так.

– Я же должен ее воспитывать.

– В свободное от службы время.

– Разрешите идти?

Волков спустился с крыльца, поправил на груди Горелова закрутившийся галстук и тихо сказал:

– Завтра с утра примешь у Ефимова звено. Понял?

– Есть принять звено! – голос у Руслана сорвался, и он несколько раз кашлянул. – А Ефимов?

Волков засмеялся:

– А Ефимов примет у Пименова эскадрилью. Есть еще вопросы, любопытная душа?

– Никак нет!

Новиков протянул Руслану руку.

– Поздравляю. Выходит, не зря ты ушел из морской авиации?.. Что растерялся? Беги, догоняй…

Руслан и вправду растерялся. Не далее как сегодня утром он написал ответ кадровикам о своем решении вернуться в морскую авиацию. Решение далось ему в сомнениях и не принесло желаемого удовлетворения. Какие-то незримые ниточки уже привязали его сердце к этому полку, и любая попытка оборвать их приводила его в напряжение, причиняла боль.

Лиза уклонялась от советов. «Как хочешь, так и поступай, – сказала она, – мне все равно». Сегодня он проснулся в пять утра и больше заснуть не мог. Шторы они на ночь не закрывали, и в комнате уже полз по стене яркий солнечный «заяц». Лиза спала безмятежным сном.

Какой глупой в эти утренние часы показалась ему отшумевшая ссора. Из-за чего они отравляли друг другу жизнь, из-за чего разжигали ненависть? Разве не проще было в первый же вечер спокойно выяснить все, посмеяться над своими глупыми подозрениями, извиниться, шутливо поползать у нее в ногах, а потом прижать к себе и сказать: «Все потому, что люблю и ни с кем не хочу делить». Или что-нибудь в этом роде. Так нет, нагородили такой огород, что только смерть Чижа их окончательно и примирила. Оба и сразу отрезвели. Словно кончилась в этот день их бестолковая юность и пришло взрослое понимание жизни. Понимание, что под этим небом нет ничего вечного.

Ему захотелось сделать что-то хорошее для Лизы, и этим хорошим могла быть какая-то приятная новость. Руслан вдруг решил, что надо соглашаться на возвращение в морскую авиацию. В любом случае это будет не хуже, чем в тундре. Не исключено, что попадут они и какой-нибудь черноморский город, будут жить под южным небом, а ребята в летние месяцы станут к ним ездить в гости. Вот радости будет при встрече!

Размечтавшись, он тихонько встал, вынул из стола чистый лист, написал письмо и вложил его в конверт. Заклеивать не стал. На кухне покрутил руками, присел несколько раз, сперва на правой, затем на левой ноге, повращал туловище, размял шею. Перемыл оставленную с вечера грязную посуду и только тогда принял душ.

В благодарность за помощь сонная Лиза поцеловала его и крепко обняла. И тогда он сказал ей, что дал согласие на возвращение в морскую авиацию.

– Тебе будет лучше там?

– Не знаю, – пожал он плечами, – надеюсь, что лучше будет тебе. А мне… Небо, оно и в Африке небо.

Он попросил ее опустить письмо в ящик и ушел на службу с тревожным ощущением чего-то непоправимо потерянного, ощущением допущенной ошибки. И вот все его ощущения материализовались в сообщении командира. При всех промахах его здесь ценят, ему доверяют. А он решил драпануть из полка. Тихонько, по-предательски. Еще не поздно было сказать о своем решении сейчас, когда Новиков поздравлял его. Честно рассказать, что мучился, что решение принял непродуманное, что если как-то можно исправить эту глупость, то он очень просит помочь ему…

Промолчал. Не хватило духу. Слабак. «Нет, Руслан, не дорос ты еще до командира звена. Рано. Прежде чем других учить, с собой надо справиться».

Домой он вернулся, как говорят, чернее тучи. Лиза встревоженно посмотрела ему в глаза:

– Случилось что-то, Русланчик?

– Знаешь, – выдавил он, – зря я послал это письмо.

Лиза улыбнулась:

– Оказывается, сегодня я была умнее тебя. Вон оно лежит.

Руслан не поверил. Рванулся в комнату, схватил незаклеенный конверт, развернул листок. Да, это было его утреннее сочинение. И первое, что он сразу решил, – сегодня же обо всем рассказать Новикову, Волкову. Ему хотелось немедленно очиститься, как хочется немедленно отмыться после грязной работы.

– Спасибо, Лизок. – Он обнял жену и по-деловому поцеловал в лоб. – Ты всегда была умнее меня. Просто сегодня еще раз подтвердила это. Как тебе пришло в голову?

– Видела, какой ты потерянный был, когда говорил мне о письме.

– Я тоже с новостями: нас назначили командиром звена!

– Вот видишь… – только и сказала она.

28

Вечер обещал быть долгим и тихим. Солнце как вкопанное стояло над горизонтом, и Ольга решила, что до ночи еще успеет вернуться в Ленинград. Водитель тоже рвался домой, да и причин, чтобы задерживаться на ночь, не было. Здесь все кричало о нем, все преследовало ее и на каждом шагу отзывалось острой болью. Юля и раньше не очень откровенничала с матерью, а теперь совсем окаменела. «Да, нет, да, нет», – вот и весь разговор.

– Поеду я, доченька, – уже вслух решила Ольга. – Еще засветло и вернусь.

– Я сварю кофе, – сказала Юля, – все равно термос пустым везешь.

Ольга вслед за Юлей прошла на кухню, присела у стола на широкую лавку. Ей хотелось быть рядом с Юлей, смотреть на нее, говорить с нею, Ольга все верила, что сумеет найти какие-то слова, которые заставят Юлю изменить свое решение, остаться в Ленинграде хотя бы до окончания института. Но слова эти так и не отыскались. Личный опыт Ольга не могла призвать па помощь, потому что понимала – он не безупречен, скорее даже порочен.