К своей звезде, стр. 49
Сегодняшний полет Новикова отличался как раз тем, что ему не надо изнурительно разыскивать «противника», выверять заданный режим, держать постоянную связь с КП, жестко рассчитывать маневр и делать многое другое, что делают летчики в плановых вылетах. Ему надо просто полетать в зоне, на разных режимах погонять движок, убедиться, что самолет после регламентных работ нормально функционирует, о чем и сделать отметку в соответствующих документах. Как говорят летчики, полет в свое удовольствие.
«И все-таки с Ефимовым надо поговорить, – пытается догнать его оставшаяся за бортом кабины мысль, – попросить об одном – не спешить». И тут же вспомнил: уже просил. И все. Мысль отлетела. Самолет оторвался от бетонки.
Как только скользнули под крыло домики аэродромных служб, Новиков привычным движением убрал шасси и положил самолет на заданный курс в зону. Рука свободно лежала на ручке управления, все стрелки на циферблатах приборов разошлись по своим местам, двигатель работал ровно и надежно. Вот и заданная высота. Рука сама подает ручку вперед, и «птичка» авиагоризонта сигнализирует, что самолет уже движется в горизонтальной плоскости. А стрелки часов подсказывают – прибыли в зону.
– «Медовый», я «полсотни второй», зону занял, разрешите работу.
– Вас понял, «полсотни второй». – Это Павел Иванович Чиж. – Доложите высоту.
– Высота двенадцать…
– Хорошо, работайте.
Впереди тусклым пятном белеет облако, и Новиков нацеливает самолет прямо в его середину, и по тому, как оно стремительно приближается, ощущает скорость. Безобидные скопления легких паров сердито ударяют по корпусу самолета, тонкими водяными нитями ползут по остеклению кабины. Но вот самолет прошивает эту небесную копну хлопка и будто зависает в стерильной голубизне.
Новиков делает разворот, облетает белопенный айсберг стороной, проходит над его верхушкой, снова разворачивается и уже пролетает под нижней кромкой, задевая фонарем провисшие сосульки облаков. Он купается в небесной стихии, как купаются дети на мелководье морских берегов, не сдерживая восторга. Словно дюжие молодцы, наваливаются на него перегрузки, вдавливают в чашу сиденья, хватают за руки, оттягивают челюсть, а он переламывает себя, заставляет самолет быть послушным его отяжелевшим рукам.
Нет, все прекрасно, регламент сделан по высшему классу, ребята в ТЭЧ знают свое дело.
– «Медовый», я «полсотни второй», режим один закончил, разрешите занять эшелон для второго режима.
– Вас понял, снижение разрешаю.
Работа у земли окрашена новыми тонами. Здесь, как говорится, надо ушки держать на макушке. Каждому маневру нужен безукоризненный расчет, ибо за одну секунду под крылом проносится несколько сотен метров. Для исправления ошибки в расчетах времени нет.
Но именно такие жесткие условия пилотажа у земли по душе летчику. Это как у альпинистов – чем труднее высота, тем сильнее манит. Только у летчиков все наоборот. Чем ближе к земле, тем острее ощущение полета. И не будь регламентирующего документа с жестким указанием нижнего предела, многие пилоты довели бы эту остроту до опасной грани. И тут ничего не поделаешь, уж так устроен человек.
Новиков не сразу увидел впереди похожее на медузу подвижное пятно. А когда оно неожиданно выросло на фоне светлого неба, он резко взял ручку на себя, но было уже поздно. Истребитель вздрогнул, и двигатель его захлебнулся. Он еще сохранял устойчивость, слушался рулей, несся по инерции над землей, но это движение уже нельзя было назвать полетом. До встречи с землей оставались мгновения.
Подавив досаду, Новиков глянул на приборы. Пожара нет. Можно попробовать запустить двигатель… Рука сама нащупала кнопку… Не запускается… Все верно – в воздухозаборник что-то попало… Осмотрелся… Для катапультирования высоты нет… Доложить руководителю… Прекрасно – рация не работает… Остается одно – на фюзеляж… Но где? Впереди распласталась на десятки километров пересеченка – скалистые холмы, поросшие лесом. Справа – цепочка населенных пунктов. И лишь левее курса виднелся рыжий лишай пересыхающего болота. Туда и надо повернуть. И если повезет…
– Черт! – выругался Новиков и удивился громкости своего голоса.
Почему именно сегодня? Ведь они собирались в театр! И опять Алина будет права, обижаясь на него.
13
Тревога осторожно подкрадывалась к нему, но он был занят – на посадку шли один за другим молодые летчики – и не обратил на нее внимания. Она постучалась настойчивее, подступила ближе к сердцу и лизнула его своим шершавым языком.
«Уж не забыл ли чего?» – подумал Чиж и неторопливо осмотрелся. Вся смена была спокойной, все шло по плану, погода не внушала никаких опасений. Но коль тревога вошла в тебя – беда рядом. Она только задышала над его ухом, а он уже знал, с какой стороны ждать удара. Знал потому, что интуитивно чувствовал неладное в затянувшемся молчании Новикова, хотя голос его отсутствовал в эфире не так и долго.
Чиж посмотрел на дежурную смену. Тревога еще не коснулась ни одного лица. Юля, покусывая губу, что-то сосредоточенно подсчитывала, помощник уткнулся в плановую таблицу, дежурный штурман возился со своей хитроумной линейкой, планшетист вычерчивал неизменные загогулины, ничего не видя и не слыша, кроме голоса в наушниках. Бездельничал лишь солдат у прибора наблюдения, смотрел на летное поле, а в мыслях витал далеко за его пределами.
Чиж умышленно медлил с запросом, очень хотелось ошибиться в своих предположениях. И хотя с момента, когда он почувствовал опасность, до принятия решения хронометр отсчитал не более пяти секунд, ему почудилось, что ждет он манну небесную преступно долго. Уже давно надо действовать.
– «Полсотни второй», доложите обстановку. Я «Медовый», прием.
На ответное молчание он уже никак не среагировал. Был готов к нему, и запрос повторил механически:
– Ответьте, «полсотни второй», я – «Медовый». Ответьте, как слышите… – Помолчав, Чиж распорядился не терпящим возражения голосом: – Внимание всем! Работать только на прием. Если заметите взрыв или пожар, докладывать немедленно… «Полсотни второй», Сергей Петрович, если слышите меня, дайте знать о себе. Любым способом. Прием!
Эфир отвечал зловещим потрескиванием. Юля напряглась и смотрела на отца умоляющими глазами, будто он бог и все может. Виновато скис наблюдатель, отложил в сторону свою линейку штурман, помощник нервно кусал губы, ожидая новых сообщений. И лишь планшетист продолжал чертить маршруты летающих в небе самолетов. Он еще не заметил, что одна из точек на его планшете неподвижно зависла.
– Командный пункт, доложите обстановку по «полсотни второму».
– «Пятьдесят второй» работал на малых высотах в зоне три. Из-за местников наблюдать его не могли.
– Понял… – И снова в эфир: – «Полсотни второй», Сергей Петрович, мы вас не слышим, дайте знать о себе.
Он отложил микрофон. Вся смена сидела как загипнотизированная, и Чиж впервые повысил голос:
– В чем дело, товарищи? Готовность стартового командного пункта никто не отменял! Он может в любую секунду появиться. Другие в воздухе. Что за разболтанность? Особое внимание за посадочным!
По ступенькам лестничных пролетов уже грохотал Волков. Он влетел на СКП как ветер.
– Что с Новиковым?!
– Нет связи.
– Последний доклад?
– Попросил эшелон для второго режима. Я разрешил. Это в зоне три на малых высотах. И все.
Волков взял микрофон.
– Объявляю готовность всем аварийным службам. Инженеру обеспечить транспорт для группы поиска. Радиостанцию в мой автомобиль.
И, повернувшись к Чижу:
– Вызывайте, вызывайте его непрерывно. И слушайте, вдруг что-то прорвется.
Он отошел к аппарату дальней связи и стал вызывать «Бумажник». Чиж, как всегда, сверил действия командира со своей моделью и удовлетворенно одобрил их. «Бумажник» – позывной вертолетчиков. Поиск в зоне необходимо контролировать с высоты. Осталось совсем немного времени возможного пребывания Новикова в воздухе.