К своей звезде, стр. 134

– Если я почувствую, что не уверен, – сказал Скородумов, – на рожон не полезу.

Ефимов посмотрел на дверь.

– Весь фокус в том, что рисковать надо. Там не может быть стопроцентной уверенности. У меня ее тоже не было.

Скородумов помолчал, что-то записал в блокнот. Ответил уверенно, убежденно:

– Если не найдем другой возможности, чтобы спасти людей, будем рисковать. Полагаю, мы не все как следует продумали. Рисковать людьми и новой машиной ради спасения разбитого вертолета не стоит. Я докажу это.

– Может, вы и правы, – Ефимов почувствовал усталость и снова откинулся на высокую подушку.

Вошел Шульга. Он загадочно улыбался. Присел у кровати, взял руку Ефимова.

– Все, Федя… Есть приказ о замене. На тебя. На меня. На Голубова и на Свищенко. Сменщики наши уже в Кабуле. Завтра будут здесь.

«Вот и все, – как-то безразлично подумал Ефимов, – еще две зимы позади».

– Не рад, что ли? – спросил Шульга.

Ефимов посмотрел Шульге в глаза.

– Вывезти Пашу с Колей, это мое, Игорь Олегович. И пусть не обижается комиссар. Я их там бросил, я и лететь за ними обязан. Не сделаю этого, всю жизнь вот здесь болеть будет. – Он постучал пальцами по груди. – Вы всегда меня понимали. Придумайте что-нибудь.

– Есть дисциплина, Федя.

– Игорь Олегович!..

– Черт с тобой! – Шульга обреченно махнул рукой. – Полетишь вторым пилотом со Скородумовым. Но пока об этом молчок. Лежать и набираться сил.

10

Задачи группы, в составе которой Муравко вылетел на Байконур, на первый взгляд, были довольно простые – принять участие в подготовке к запуску космического транспортного корабля «Прогресс». Задача Муравко выглядела и того проще: познакомиться с космодромом, посмотреть глазами космонавта на подготовку «Прогресса»: как уложены в отправляющихся на орбиту контейнерах приборы, научная аппаратура, кинофотоматериалы, запасы пищи, воды, регенерационные установки, в каком порядке контейнеры размещены в грузовом отсеке, удобно ли будет экипажу вести разгрузку и какие могут встретиться неожиданности. Все-таки, тысяча триста килограммов. Все это ребятам придется таскать через узкий лаз стыковочного узла. Разместить, закрепить. Конечно, невесомость, она и в Африке невесомость. Но когда ты сам постоянно в безопорном положении, когда тебя закручивает в сторону, противоположную прилагаемому усилию, а грузы надо перемещать с максимальной осторожностью – ничего не задеть, ни во что не врезаться, не стукнуть – такой работе не позавидуешь.

Разгрузка «Прогресса» на орбите – целая наука. Кажется, отработаны порядок и методика транспортировки каждого контейнера, каждого прибора. Перед полетом экипаж провел не одну тренировку на земле. Есть инструкция. Неожиданности, как будто, исключены. Но вот на станции возникла нештатная ситуация, как сейчас – часть горючего придется слить на грузовой корабль. И пошло-поехало: поскольку нужна пустая емкость на «Прогрессе», будет нарушена центровка корабля, следовательно, меняется и отработанная система укладки грузового отсека – центровку необходимо сохранить за счет перераспределения других грузов. Значит, экипажу необходимо подготовить не только новый план-схему укладки контейнеров, но и дать некоторые чисто практические советы.

Муравко впервые на Байконуре, но ему все здесь кажется знакомым: по рассказам товарищей, по любительским фотографиям, по программным документам. Сложившийся образ космодрома в чем-то совпадал с реальным комплексом, а чем-то и удивил Муравко. Совпало почти все, что связано с жилой частью космодрома: телецентр, стадион, клуб, школы, техникум, институт. Зона для предстартовой подготовки космонавтов: классы, лаборатории, медицинский и спортивный комплексы, бассейн. Летом в бассейне спасение от жары, зимой – от морозов и жгучих ветров. «Учкудук» – шутят старожилы.

Люди, которые знают о космодроме по телевизионным передачам, представляют Байконур однообразно: монтажно-испытательный корпус, от него небольшая ветка к стартовой позиции и где-то в отдалении – командно-наблюдательный бункер. Представление это зафиксировалось благодаря упорному повторению телеоператорами одних и тех же картинок: вот тепловоз вывозит ракету-носитель, вот она уже курится дренажными клапанами на старте, а вот и знакомые команды – «ключ на старт», «зажигание», «подъем».

А космодром, который увидел Муравко, удивил его, в первую очередь, дорогами. Они исполосовали казахстанскую степь замысловатыми узорами в самых разных направлениях: железные, бетонные, асфальтовые. Только по одним этим дорогам можно судить, какое здесь сложное и многоотраслевое хозяйство. Сколько уникальных агрегатов, устройств автоматических систем и инженерных сооружений.

Не столько размерами, сколько технической вооруженностью поразил воображение Муравко монтажно-испытательный корпус ракеты-носителя. Заводище! Здесь Муравко как бы заново открыл для себя истину, что подготовка ракеты-носителя начинается не тогда, когда она замирает над степью, нацелившись острием в зенит, она начинается с проверки поступающих на Байконур специальных вагонов (а идут сюда они, между прочим, со всех концов страны), с перегрузки отдельных ступеней на участки сборки, с укладки портальными кранами на ложементы сборочной линии, выверки, сборки, контроля. И главное – с людей, которые сутками торчат на монтажных площадках, переходных мостках, у агрегатов и приборов. Муравко отметил одну присущую здесь всем черту: озабоченные, отрешенные, ничего и никого, кроме ракеты, не видящие.

Муравко не без любопытства наблюдал, как после автономных испытаний каждой ступени ракеты-носителя в отдельности их соединяют, стыкуют и испытывают в комплексе. Не заметил, как протекло время в монтажно-испытательном корпусе космических объектов, где собирался и испытывался грузовой корабль. Куцый, без основного отсека и без развернутых антенн, он и на корабль-то не похож – обрубок, кофемолка. Таким его загрузили в специальный вагон и отвезли на заправочную станцию космодрома. Корабль принял компоненты топлива, сжатые газы. Снова в цех, снова проверки, соединение грузового отсека со стыковочным агрегатом, опять проверка, и только после нее был одет «колпак», то бишь, головной обтекатель. Собранный блок состыковали с ракетой-носителем и теперь уже провели испытания ракетно-космической системы в целом. И вот ракета с пристыкованным кораблем выезжает на транспортно-установочном агрегате и со скоростью пешехода идет на стартовую позицию.

Муравко, увидев машиниста тепловоза, не удержался от улыбки: на его лице выразительно читалось убеждение, что благодаря исключительно ему, и только ему – машинисту этого тепловоза, через некоторое время состоится очередной старт на орбиту, сбудется все остальное: стыковка со станцией, многомесячная работа экипажа, возвращение на землю, награждение космонавтов. А вот если машинист захочет и вернется сейчас в МИК, ничего этого не состоится – ни старта, ни награждений.

Муравко поделился своим наблюдением с Владиславом Алексеевичем, который присутствовал при транспортировке космической системы на стартовую позицию. Тот внимательно посмотрел на усатого, белобрового машиниста в лихо заломленном берете и засмеялся.

– А ведь действительно: именно все это у него и читается на физиономии! – Добавил: – Да и прав он. Если человек вот так относится к своему делу, это счастливый человек.

Конечно, на космодроме живут и работают не только счастливые люди. Но, наблюдая за ними в предстартовые дни, в дни очередных проводов ракеты в космос, Муравко мог дать голову на отсечение, что видел счастливых, одухотворенных трудом людей. Нигде, пожалуй, так не чувствуется глобальная масштабность дел, связанных с освоением космоса, как на Байконуре в дни подготовки и пуска ракет.

Конечно же, водителю тепловоза есть чем гордиться. Что бы там ни говорили, а движение ракеты начинается всякий раз от движения его руки. Один из машинистов, уходя на пенсию, признался, что сколько раз вывозил ракету к старту, столько раз повторял гагаринское «Поехали!». Хотя всегда накануне давал себе слово, что не будет повторять того, что принадлежит единственному в мире человеку. И не мог совладать с собой.