V., стр. 139
III
В преддверии июньской Ассамблеи события стали приобретать более или менее осмысленный характер. Если Демивольт и заметил в Стенсиле какие-то перемены, то виду не подавал. Мейстраль продолжал слать отчеты, жена его помалкивала; ребенок, который предположительно зрел в ее чреве, тоже обещал поспеть к июню.
Стенсил часто встречался с Вероникой Манганезе. Вряд ли это объяснялось ее мистической «властью» над ним; она не пыталась удержать какие-либо секреты в тайне от своего лысеющего собеседника и не привлекала его сексуально. Скорее, причиной тому была ностальгия – самый неприятный из побочных эффектов приближающейся старости. Тоска по прошлому была столь сильна, что Стенсилу становилось все труднее жить в реальности настоящего момента, который он считал таким важным с политической точки зрения. Вилла в Слиеме все чаще оказывалась приютом вечерней меланхолии. Болтовня с Мехметом и сентиментальные попойки с Демивольтом вкупе с разнообразными уловками Фэйринга и намеками Карлы Мейстраль на врожденную гуманность, от которой он отрекся, поступая на службу, – все это подтачивало и подрывало ту доблесть (virtu), которую он еще не растратил за шестьдесят лет жизни, и делало его дальнейшее пребывание на Мальте практически бесполезны?!. Этот остров – опасная трясина, прикинувшаяся зеленой лужайкой.
Вероника была очень мила. Встречаясь со Стенсилом, она посвящала ему все свое время. Они ни о чем заранее не договаривались, ни с чем нс шептались, не обменивались впопыхах записками – просто вновь и вновь входили в свое оранжерейное время, словно оно отмерялось бесценными старинными часами, которые можно было занести и установить на любой час, как заблагорассудится. Ибо в конце концов они достигли отчуждения от времени, сродни отчуждению Мальты от всеобщей истории, в которой причина предшествует следствию.
Карла пришла снова, на этот раз рыдая в открытую; теперь она не дерзила, а умоляла.
– Священника больше нет. К кому мне теперь идти? Мы с мужем стали чужими. У него есть другая женщина?
Его подмывало сказать ей. Но он удержался, уловив тонкую иронию в ситуации. Поймав себя на мысли, что было бы кстати, если бы между его прежней «возлюбленной» и судостроителем действительно существовала внебрачная связь: тогда замкнулся бы круг событий, начавшихся в Англии восемнадцать лет назад, об отправной точке которых он изо всех сил старался не думать все эти годы.
Герберту сейчас почти восемнадцать. И он, вероятно, на чем свет стоит проклинает байки про эти славные древние острова. Что он подумает о своем отце…
Своем отце. Ха.
– Синьора, – заторопился он. – Я вел себя как эгоист. Все, что смогу. Обещаю.
– Нам… Мне и ребенку… Зачем нам жить дальше? А любому из нас зачем? Он, пожалуй, вернет ей мужа.
С ним или без него июньская Ассамблея станет тем, чем должна стать: кровавой баней или спокойными переговорами – с большей точностью никто не возьмется предсказать или направить развитие событий. Больше нет государей. Отныне политика, отданная на откуп дилетантам, будет становиться все более и более демократичной. Болезнь будет прогрессировать. Впрочем, Стенсилу на это уже почти наплевать.
На следующий вечер у него состоялся разговор с Демивольтом.
– Слушай, последнее время от тебя мало толку. А я не могу один за всем уследить.
– Мы потеряли связных. Мы потеряли даже больше…
– Черт побери, Сидней, что еще не так?
– Здоровье, – солгал Стенсил.
– О Господи.
– Я слышал о студенческих волнениях. Прошел слух, что университет закроют. А тут еще закон 1915 года о присвоении степеней, и в первую очередь он затронет нынешних выпускников.
Демивольт воспринял его слова так, как на то и рассчитывал Стенсил. Как желание помочь, несмотря на болезнь.
– Я сам этим займусь, – пробормотал Демивольт. Он уже знал о тревожной ситуации в университете.
Четвертого июня исполняющий обязанности комиссара полиции приказал направить в город дополнительный отряд Мальтийского сводного батальона численностью 25 человек. В тот же день студенты университета начали забастовку и устроили шествие по Страда Реале, по дороге забрасывая тухлыми яйцами антимиццистов, круша столы и стулья уличных кафе, оставляя после себя ряды заляпанных автомобилей, отчего улица сразу приобрела праздничный вид.
– Нам за такие дела не поздоровится, – объявил Демивольт в тот же вечер. – Я иду во Дворец. – Вскоре после этого Годольфин заехал за Стенсилом на «бенце».
Гостиная на вилле была освещена необычайно ярко, хотя там находились всего два человека: она и Мейстраль. Прочие визитеры, несомненно, уже успели здесь побывать: среди статуй и старинной мебели кое-где можно было заметить окурки и чайные чашки.
Стенсил улыбнулся смущенному Мейстралю.
– Мы старые друзья, – мягко сказал он. Откуда-то – из самых глубин – наружу вырвались остатки двуличности и virtu. Стенсил заставил себя включиться в реальность настоящего, возможно осознавая, что делает это в последний раз. И, положив руку на плечо докера, произнес: – Пойдемте. Мне надо дать вам кое-какие инструкции. Наедине. – Он подмигнул женщине. – Видите ли, номинально мы остаемся противниками. Таковы Правила.
За дверью он согнал с лица улыбку.
– Два слова, Мейстраль, не перебивайте. Вы свободны. Мы в ваших услугах больше не нуждаемся. Вашей жене скоро рожать, возвращайтесь к ней.
– Зато синьоре, – Мейстраль дернул головой в сторону гостиной, – я по-прежнему нужен. А жене останется ребенок.
– Это приказ; причем он исходит от нас обоих. Могу добавить следующее: если вы не вернетесь к жене, она убьет и себя, и ребенка.
– Это великий грех.
– Но она на него пойдет. Мейстраль все еще колебался.
– Ладно, но если я снова увижу вас рядом с моей подругой… – Слово попало в цель: губы Мейстраля на секунду скривились в ухмылке. – Я назову ваше имя вашим же друзьям-рабочим. Представляете, что они с вами сделают, Мейстраль? Конечно, представляете. Я даже не погнушаюсь нанять Banditti, если вы предпочитаете умереть более живописным образом. – Мейстраль на мгновение застыл, выпучив немигающие глаза. Стенсил еще несколько секунд подождал, пока магическое заклинание «Banditti» довершит свое действие, и затем сверкнул своей лучшей – и на сей раз последней – дипломатической улыбкой. – Идите. Позаботьтесь о жене и маленьком Мейстрале. Не лезьте в кровавую баню. Сидите дома.
Мейстраль пожал плечами, повернулся и пошел прочь. Даже не оглянулся, а в его тяжелой поступи уже не было прежней уверенности.
Стенсил вознес короткую молитву: пусть с годами у него поубавится уверенности.
Когда он вернулся в гостиную, Вероника улыбнулась:
– Все уладили?
Стенсил обессиленно рухнул на стул в стиле Людовика XV, на спинке которого два серафима кого-то оплакивали на темно-зеленой лужайке бархатной обивки.
– Да.
Шестого июня напряжение продолжало нарастать. Подразделения полиции и воинские части были приведены в состояние повышенной готовности. Торговцам снова неофициально было рекомендовано закрыть магазины.
Седьмою июня в 3:30 пополудни на Страда Реале начали собираться толпы народа. В течение следующих полутора дней бунтовщики завладели улицами Валлетты. Они напали не только на «Кроникл» (как обещали), но также на Юнион Клаб, Лицей, Дворец, на дома депутатов-антимиццистов, разгромили оставшиеся открытыми кафе и магазины. Десантные отряды с «Эгмонта», армейские подразделения и полиция объединили усилия для наведения порядка. Несколько раз они занимали оборону, пару раз открывали огонь. Выстрелами убило трех мирных жителей; семерых ранило. Значительно больше людей было покалечено во время массовых беспорядков. Восставшие подожгли несколько зданий. Два грузовика королевских ВВС с пулеметами отразили нападение на мельников в Хамруне.
От этого незначительного завихрения в мирном курсе мальтийского правительства остался единственный отчет следственной комиссии. Июньская Заварушка (как стали ее называть) закончилась так же внезапно, как и началась. Ничего толком сделано не было. И в 1956 году важнейший вопрос о самоуправлении по-прежнему оставался открытым. К этому времени Мальта продвинулась лишь к двоевластию, а в феврале еще больше сблизилась с Англией, когда избиратели с перевесом три к одному проголосовали за делегирование мальтийских парламентариев в британскую Палату общин.