Попытка возврата. Тетралогия, стр. 233

— Завтра мы это место хрен найдем. Так что берем азимут на ту ломаную верхушку и считаем шаги. Хоть приблизительно, но привяжемся.

Гек скептически хмыкнул, предложив:

— Может, хоть зарубки маленькие и незаметные оставим? А то ведь утром полдня будем этот пятачок искать…

— Я тебе такую зарубку поставлю, что к Жану в единоверцы без дополнительных обрядов попадешь! Так что топай тихо, считай шаги и паси приметные ориентиры!

Пучков вздохнул и заткнулся, а еще через несколько минут задумчиво молчащий Искалиев, до этого бесшумно топающий следом за мной, тихо пробурчал:

— Я — атеист. Комсомолец. А то что обрезанный, так это дедушка тайком от родителей постарался…

— Не парься, сказано было образно. Мы тут все одной веры — советской. Но деда своего при случае все равно поблагодари. На таких дедах мы еще тысячи лет стоять будем…

Даурен удивленно засопел, но я свои слова объяснять не стал, так как дошел до нужного дерева, оказавшегося ясенем, и закончил счет:

— Пятьдесят четыре, пятьдесят пять… Двести пятьдесят шесть. Так?

Остановившись, я оглядел свое воинство, интересуясь, сколько они насчитали. У всех вышло приблизительно такое же число. А я, еще раз глянув на компас, махнул рукой:

— Все — уходим. Нам еще часа полтора пилить, так что бодрее, бодрее.

И мы наддали в сторону места базирования.

Глава 11

— Где, говоришь, этот проглот запах тушенки унюхал?

Гусев, прищурив глаз от попадавшего в него дыма, протянул мне карандаш.

— Вот в этом районе, километрах в восьми отсюда. Видишь, в сторону болота как будто полуостров выдается? Вот на этом самом полуострове, где-то в его основании.

— Угу. — Серега посмотрел на карту, задумчиво постукивая пальцем по столу. — А там что — возвышенность? Судя по горизонталям, превышение над болотом больше двадцати метров.

— Да, сначала — бугор, потом постепенный спуск и резкий обрыв. Метров шесть как минимум. Дальше — осинник метров на двести, переходящий в болото.

— И что думаешь?

— Даже не знаю. Сначала азарт был, но пока сюда доскакали, более трезвые мысли в голову приходить начали. Уж больно место для блиндажа неудобное. Если прижмут, уйти можно только на северо-запад, все остальные направления болото отсекает. ОУНовцы на такое никогда бы не пошли. Да и не могли поляки ОУНовские нычки знать. Завтра, конечно, посмотрим, но скорее всего — мужикам показалось…

— Знаешь. — Гусев затушил сигарету и, откинувшись на спинку стула, заложил руки за голову. — В прошлом году, когда тебя от нас уже забрали, я встретился со знакомым СМЕРШевцем-«волкодавом». Старинный приятель… Посидели, отметили встречу, поговорили…

— О бабах?

— Да ну тебя! — Командир сел ровно, положив руки на стол, и продолжил: — Короче. Он мне рассказал, что они как-то мельниковский бункер так же нашли — по запаху. И тоже — чисто случайно. Только при них собака была, которая его и учуяла.

— Пхе! Мой Гек не хуже любой собаки вкусняшки чует! Но здесь есть одна неувязка. Заранее поляки никак не могли тут свою нычку организовать. Украинских же «схронов» они просто не знают.

— Сам ты — «пхе»! А насчет поляков… тут ведь Волынский укрепрайон был, еще до тридцать девятого года. Он, правда, восточнее располагался, но не исключено, что с тех пор кое-какие чисто польские замаскированные блиндажи здесь сохранились. И бывшие армейские офицеры, которые теперь входят в АК, о них вполне могли знать и сейчас сообразно случаю использовать. Как ты сам говорил — «руководство в случае провала попытается отделиться от основных сил и затаиться в тихом месте». Тише места не придумаешь. «Загонщикам» и в голову не придет, что кто-то может сам себя в такую ловушку загнать, поэтому по полуострову они просто проскочат и уйдут дальше — на северо-запад. Что — разве не так? Тебе бы пришло в голову вести активные поиски на этом пятачке?

Гусев меня опять смутил, а я ведь уже думал, что завтра мы просто для очистки совести там пробежимся и уйдем к хутору так запавшего мне в душу Ломзицкого. Но если тут возможны чисто польские «схроны», то… А Серега подлил масла в огонь:

— Может, это и есть твоя удача, из-за которой нас всех выдернули? Это же надо — топая по лесу, без всяких собак унюхать затаившегося врага!

— Гы! — хмыкнул я. — Ну, положим, не врага, а тушенку, но я тебя понял. Завтра там будем рыть плотно.

— Может, людей подкинуть? С ищейками?

— Нет уж. Меньше народу — больше кислороду. А гаврики с собачками пусть остаются, где были. Патрулируют люди Власика возле аэродрома, вот пусть и патрулируют. Сам говорил: твой друган — «волкодав» — хотел просто захватить и обезвредить националистов. А у нас задача совсем другая — обнаружить и не вспугнуть. Псина гавкнет один раз и все — считай, писец. Так что буду пользоваться Геком — он лучше собаки!

Тут я заткнулся, так как понял, что практически процитировал слова Малыша из «Карлссона». Гусев же на мою ухмылку внимания не обратил и сказал:

— Значит, так и решим… ладно, ты иди отдыхай, а мне еще к наркому надо на доклад.

— М-да… покой вам только снится! Но ничего, зато по лесу бегать не надо.

— Я бы лучше побегал…

— Не стони. Зато отдельные апартаменты и генеральский доппаек! В каждой каке надо находить что-то хорошее.

Гусев на это только поморщился, а я, поднявшись, уже собрался уходить, но вдруг, вспомнив о недавней мысли, сказал:

— Слушай, мон женераль, я тут твоего ординарца припашу. Ты не против?

Командир устало потер глаза и поинтересовался:

— На предмет?

— Хочу обмен сделать. У нас тут дамский браунинг с собой случайно оказался. Ну этот, который весь никелированный, образца девятьсот шестого года, помнишь? Ты его еще собирался у меня слямзить и Лизавете, что с секретчиками приезжала, подарить.

— У тебя их штук пять заныкано. А я захотел бы — слямзил. Но ты ведь развонялся до небес — «обменный фонд, обменный фонд»… Ладно, не о том разговор. Зачем тебе Рыбников?

— Да вот, есть идея твоего Васю напрячь, чтобы он этот ствол у летунов на кольт сменял.

Серега вытаращил глаза:

— На хрена?

— Что за женские вопросы? Просто у меня в коллекции нет модификации двадцать третьего года. А тут все амеры с таким рассекают.

— Ага! Умнее ничего не придумал? Подбить кого-то из союзников на воинское преступление, связанное с передачей штатного оружия в чужие руки. Даже не с передачей, а с отдачей! И на это дело хочешь привлечь ординарца генерал-майора НКВД? У тебя мозги вообще как, есть?

— Конечно. Васька ведь не сам ченч проводить будет. Озадачит бойца из БАО — и дело с концом. А америкос этот кольт спишет как два пальца об асфальт! Это ведь не последний ствол в их армии. Ты что, летунов не знаешь?

— Я запрещаю! Категорически! И главное сам, сам не вздумай этим заняться! А то знаю я тебя — у летчика амнезия, оружие потеряно, а у Лисова в чемодане новая игрушка!

Гусев так перевозбудился, что с него слетела вся усталость, а я, махнув рукой, ответил:

— Ну и хрен с тобой, золотая рыбка. Нет так нет — зачем же так орать? Не больно-то и хотелось. Только запомни, когда я когда-нибудь в будущем разложу всю свою шикарную коллекцию, там останется одно пустое место. Вместо пистолета будет висеть плакатик — «здесь должен был быть кольт М1911А1, которого нет по причине того, что Гусев — козел».

— Пошел вон!

Серега швырнул в меня карандашом, но не попал, отчего обозлился еще больше. Плюхнувшись обратно на стул, он прошипел:

— И ты, Лисов, меня хорошо понял? Чтобы никаких обменов! Одного сэконд-лейтенанта, как ты в таких случаях говоришь, «развел» — и хватит! Самому-то не стыдно?

— С чего бы? Тот младшой на меня сам налетел аки вепрь, когда «Мороженое мясо» увидел. Долго гонялся на коленях, все руки обслюнявил, невзирая на царящую вокруг антисанитарию. Плакал и бормотал: «Сэр, я всю жизнь мечтал о таком сувенире». А сигареты и жевачку он в клювике принес исходя из чувства элементарной порядочности, помноженной на горячую благодарность.