Горменгаст, стр. 151

Флэй, взобравшись на каменную плиту, которая как полка выступала над дверью, за которой скрылись Фуксия и Щуквол, внимательно прислушивался. Раздался тихий скрип открываемого замка. Флэй затаил дыхание. Из двери, над которой сидел Флэй, вышла фигура, едва различимая в темноте, и быстро пошла по коридору прочь. Услышав, что замок снова запирают, Флэй стал спускаться вниз со своей каменной полки — он повис на длинных руках, а потом, разжав их и пролетев в воздухе не более десятка сантиметров, бесшумно приземлился на ноги.

По интенсивности чувства его отчаяние от того, что он не знал, что же произошло в комнате, в которой скрылись Щуквол с Фуксией, можно было сравнить лишь с ужасом, который он испытал несколькими минутами раньше, когда убедился, что к двери, крадучись, подошла никто иная, как Фуксия.

О, Флэй сразу ощутил страшную опасность, грозящую ей! Он чувствовал эту опасность всем своим существом. И стоя в нише в двух шагах от двери, он призвал ее к осторожности. Но разве мог он объяснить ей, в чем заключалась опасность? Да и как бы это выглядело, если бы он неожиданно появился из ниши в темном ночном коридоре? К тому же он не мог бы объяснить даже самому себе, в чем заключалась эта опасность. И поэтому — что ему оставалось делать? Лишь прошептать. «Осторожно» и вдавиться в стену, надеясь, что это предупреждение насторожит Фуксию, хотя бы просто потому, что она испытает страх, услышав голос, пришедший ниоткуда, страх перед чем-то сверхъестественным.

Флэй последовал за Фуксией лишь для того, чтобы убедиться, что она благополучно добралась до своей комнаты. Но он не мог заставить себя догнать ее, позвать ее, что-то попытаться объяснить. Нет, это бы ее просто напугало, а потом бы вызвало и неприятные подозрения, что он специально выслеживал ее. Флэй был в полной растерянности, Флэй был напуган. В его одинокой, горькой жизни любовь к Фуксии занимала особое место. Ни к кому другому он не испытывал подобных чувств. Он испытывал привязанность и почтение к Титу, но лишь Фуксия — и никто другой — пробуждала в нем, когда он думал о ней, теплые человеческие чувства, согревавшие его холодную каменную душу. Любовь к Фуксии и преданность Горменгасту, благоговение перед этим массивом камня, сложенным неисчислимыми поколениями людей, были чуть ли не единственными живыми чувствами, прячущимися в недрах его души.

Нет, сегодня он не будет заговаривать с Фуксией. Он видел, что Фуксия полностью погружена в свои мысли; она шла то очень медленно, то чуть ли не бежала, и Флэй чувствовал, что ее одолевают усталость и, как это ни печально, душевные страдания.

Флэй не знал, что сказал или сделал Щуквол, но ему было совершенно ясно, что этот мерзкий человек ее чем-то глубоко обидел, причинил ей душевную боль, и Флэй был готов вернутся к той двери, из которой вышла Фуксия, дождаться появления Щуквола и голыми руками сорвать гадкую пегую голову с его узких плеч! Но поможет ли это устранить неведомую опасность, затаившуюся в Замке?

Возвращаясь в тот коридор, где он застал Фуксию, Флэй был погружен в тяжелые думы. Он был и растерян, и разгневан. Он не находил ответа на свои вопросы. Он и предположить не мог, что ночные приключения для него лишь начинаются.

Была уже глубокая ночь. Флэй шел медленно, волоча ноги, часто останавливаясь и прислоняя лоб к холодным стенам — его мучила головная боль, тяжелым молотом ударявшая изнутри по глазам и вискам. В одном месте, опустившись на ступеньку лестницы, наполовину стертую ногами бесчисленных поколений, он просидел без движения не менее часу. Его борода падала на колени, а потом после крутого изгиба опускалась прядями почти до самого пола.

Фуксия и Щуквол? Что это могло значить? Что общего могла Фуксия иметь с этим человеком? Какой ужас! Флэй заскрежетал зубами.

Замок, как невероятный монстр, изрубленный топором ночи, погрузился в полное безмолвие. Все замерло, словно задержало дыхание. Это была одна из тех ночей, когда сочетание мрака и глубокой тишины создавало впечатление, что рассвет никогда не наступит. Рассвет? Такого явления просто не существует. Рассвет — это выдумка ведьм ночи; рассвет — это легенда, зародившаяся в незапамятном прошлом, которую пересказывают столетие за столетием в непроницаемой тьме, передают из уст в уста все эти выдумщики, порожденные черными туннелями и пещерами Горменгаста; рассвет — это сказка, пришедшая из другого, загадочного мира, в котором происходят такие чудеса, как рассвет, в котором камни, кирпичи и плющ можно не только ощупывать и чувствовать их запах, но и видеть, в котором свет подчеркивает цвет, в котором в определенные часы восток зажигается золотистым сиянием, очищая с мира тьму как чешую, в котором то, что называется восходом, встает над горами, лесами и водами как воплощение сказки, как оживление легенды.

Это была ночь, готовая взреветь, но пасть ее была заткнута кляпом, это была ночь, готовая всматриваться и видеть — но глаза ее были завязаны.

Единственным звуком, который различал Флэй, было постукивание его сердца.

Некоторое время спустя в трудноопределимый час той же нескончаемой ночи, когда до рассвета, который, несмотря ни на что, все же должен был наступить, Флэй, пройдя сквозь очередную дверь, невольно остановился. Ему предстояло пересечь внутренний двор, окруженный аркадами.

Вряд ли он остановился для того, чтобы взглянуть на желтовато-серую полоску, появившуюся на востоке — он-то не сомневался, что солнце вот-вот должно было решиться на восход; Флэя никогда не привлекали красоты рассвета. Ему просто никогда не могло бы прийти в голову, что таким зрелищем можно наслаждаться.

В центре двора росло колючее дерево, и взгляд Флэя был устремлен на его темный силуэт, перерезавший все расширяющуюся желтоватую полосу в предрассветном небе. Флэй очень хорошо знал это дерево — за все те годы, в течение которых он скрывался в недрах Замка, он проходил здесь множество раз, и теперь какое-то, пока ему еще не ясное, изменение в форме старого дерева заставили Флэя внимательно в него всматриваться. Ствол казался в одном месте явно толще, чем ему следовало бы быть Флэй с большей или меньшей степенью ясности мог видеть лишь тот участок ствола и ветвей, который пересекал желтую полосу рассвета. Да, ствол в одном месте расширялся, словно к нему что-то прижималось. Флэй присел на корточки, чтобы поменять угол зрения. И теперь, хотя по-прежнему верхняя часть нароста частично скрывалась ветвями, на фоне разгорающегося рассвета, который сообщал предметам еще большую черноту, он четко увидел очертания чего-то такого, что напоминало плечи и шею человека. Флэй бесшумно опустился на колени и, склонив голову до земли и устремив при этом взгляд вверх, явственно различил чей-то профиль. На дереве, словно нарост на стволе, сидел Щуквол.