Дядюшка Наполеон, стр. 71
– Что такое стряслось? Да вы садитесь!
– Я спрашиваю, вы слышали радио?
– Нет, а что там? Что-нибудь случилось?
– Они уже здесь… здесь… Передавали правительственное сообщение… Там сказано: англичане вошли в Тегеран. Населению запрещается вступать с ними в контакт – ну и прочие глупости.
– Напрасно вы так беспокоитесь, – пытался ободрить его отец, – право, нет никаких оснований для подобной тревоги. Вы лучше меня знаете англичан: они никогда не нападут первыми, открыто…
– Я беспокоюсь как раз потому, что знаю этих коварных волков, – сдавленным голосом прервал его дядюшка. – Я знаю, что они не пойдут на открытое нападение, это мне отлично известно. Я всю жизнь потратил на борьбу с ними!
– А теперь вы так волнуетесь…
– Эх, голубчик, я же не за себя тревожусь. Моя участь ясна: мне ни здесь, ни там не миновать их лап. Нет, я думаю не о себе. Мучеников за родину, таких, как я, тысячи!.. За родную страну душа болит. Горе Ирану, которому грозит опустошение, который превратится в логово диких зверей…
У него перехватило голос. Когда я заглянул в дверную щелку, то увидел, как он кончиком пальца отирает глаза. Отец сказал:
– Что поделаешь, ага! Говоря вашими же словами, В когтях кровожадного льва нет спасения, кроме смиренья.
– Да, ничего не поделаешь… Но я хочу просить вас. Поскольку между нашими домами нет изгороди, пожалуйста, запирайте покрепче наружную дверь. А я велю Маш-Касему ни под каким видом не открывать чужим садовой калитки. И главное, не разрешайте детям выходить на улицу. Хотя я не думаю, чтобы это коснулось ваших детей… Они метят в меня и в моих потомков.
Дядюшка на мгновение задумался, потом вышел из комнаты и, увидев меня поблизости, ласково сказал:
– Сынок, ты ведь уже большой мальчик… Сейчас происходят такие события, глубокую сущность которых ты, вероятно, еще не можешь постичь, но я прошу тебя, если какой-нибудь незнакомый человек будет меня спрашивать, ничего ему не отвечай. И сестре своей накажи то же самое. Не отворяй дверь никому чужому!
– А разве что-нибудь случилось, дядюшка?
– Что могло случиться, как ты думаешь? Враг в городе!
Тут он положил руку мне на плечо и патетически произнес:
– Теперь каждый раз, когда ты видишь своего дядю, может оказаться последним… Конечно, таков закон борьбы!..
Он стоял, вперив в меня взор, но мысли его витали где-то далеко. Потом он вдруг быстрым шагом направился к садовой калитке, но, едва отворив ее, прирос к месту. Я осторожно подошел поближе. Мне было слышно учащенное дыхание дядюшки. Внезапно он повернулся к Маш-Касему, который неподалеку поливал цветы, и хрипло спросил:
– Касем, Касем, где он, куда?..
– Кто, ага? Про кого вы спрашиваете?
– Про чистильщика.
– Тут он, ага, разве нету? Я утром ходил за хлебом, он как раз пришел.
Дядюшка схватил его за плечо, тряхнул:
– Ну так где же он? Куда девался?
– А что такого?.. Если обувь надо почистить, давайте я на базар отнесу – так вычистят, словно зеркало заблестит. Этот малый вообще-то никудышный мастер.
– Болван! Я тебя спрашиваю: где он есть? Куда ушел?
– Господи, зачем врать? До могилы ведь… Я его в глаза не видал, надо узнать, куда этот паршивец запропастился…
– Чего же ты мешкаешь? Ступай, да пошевеливайся. Пойди разузнай, расспроси о нем! Да запирай за собой дверь.
У дядюшки дрожали руки, он нервно бегал по дорожке, словно барс в клетке. Маш-Касем не спеша вышел улицу. Взгляд дядюшки упал на меня, взволнованным голосом он сказал:
– Сынок, этот Касем такой дурак – сходи-ка ты, поговори с бакалейщиком, с прохожими. Надо узнать – куда девался чистильщик.
Потом, видно, сообразив, что такая озабоченность может вызвать недоумение, он отыскал предлог:
– Сходи, сынок! У него остались мои новые французские ботинки.
Я быстро завернул домой, чтобы сменить шлепанцы на туфли. Когда я подбегал к калитке, то столкнулся с Маш-Касемом и по пятам за ним вернулся к дядюшке.
– Куда он ушел, куда, Маш-Касем?
– Ей – богу, ага, зачем…
– Чтоб ты сдох со своим «зачем врать»! Говори, куда он ушел!
– Ей-богу, тут Эбрахим-ага оказался, я у него выспросил. Приходил, значит, полицейский, забрал его в участок…
– В полицейский участок?.. Почему? Что он сделал?
– Зачем врать, ага, до могилы-то… Я-то сам не видел, но Эбрахим-ага рассказывал, будто он часы украл. Да его и по глазам видать, что плут и мошенник.
– Часы?.. Чьи же это часы он украл?
– А вот приятель-то наш, сардар индийский, пошел в участок и жалобу заявил. Сказал, что вчера во время драки чистильщик вытащил у него из кармана часы! Золотые карманные часы.
Дядюшка сразу как-то обмяк. Руки его бессильно повисли вдоль тела. Секунду он стоял, хватая ртом воздух, привалившись к ближайшему дереву, чтобы не упасть, потом зажмурился и пробормотал:
– Подлецы! Уже начали! Начали выполнять свой план! Господи, на тебя уповаю…
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Услышав, что чистильщика обвиняют в краже часов, дядюшка Наполеон ужасно разволновался. Он, видно, никак не решался открыть глаза, губы его тряслись. Маш-Касем с беспокойством спросил:
– Кто начал, ага?
Дядюшка, не открывая глаз, слабым голосом проговорил:
– Все они, волки коварные… Англичане эти… Это их затея.
Маш-Касем на минуту задумался, потом сказал:
– Это что же, они, значит, представить хотят, будто мы Хушанга-чистильщика подстрекали украсть часы у индийского сардара?
– Да нет, ты не понимаешь!.. Тут такие дела, в которых тебе не разобраться, Касем. Политические тонкости для тебя слишком сложны.
– Ей – богу, зачем врать? Ведь до могилы-то… Не из тех я, которые понять не могут. Только, право слово…
Доводы Маш-Касема были прерваны появлением в саду Азиз ос-Салтане:
– Этот тип не пришел еще? Боже, пошли мне смерть. Ага, что это вы так побледнели?
– Ничего, ничего… Настоящий военачальник уметь сносить поражения. По словам Наполеона, полководцу в школе войны следует больше изучать уроки поражений, чем уроки побед.
– Да что случилось-то? Кто вас расстроил? Маш-Касем, кто расстроил агу?
– Ей – богу, зачем врать? Этот чистильщик стащил часы у сардара – индийца. Вот его и забрали…
– Ну, что ты порешь, Касем? – взвился дядюшка. – Вот ведь тупая башка! Ты так поверхностно судишь, оттого что англичан не знаешь.
Тут Маш-Касем оскорбился и даже запротестовал:
– Это я-то не знаю?.. Долгих лет вам жизни, ага, ежели я их не знаю, так кому и знать?.. Да они на моих глазах выросли, можно сказать… Они мне лучше, чем отец с матерью, знакомы! А все схватки и стычки с англичанами, в которых я под вашим руководством участвовал, это, выходит, не в счет?.. В бою под Казеруном, когда ихний сержант с белым флагом пришел на переговоры с вами, кто встречал его? Кто ему сразу выложил, заткнись, мол, больно много чести тебе с господином разговаривать? Кто им наперерез выскочил, словно лев? Англичане крови моей жаждут, а я их, оказывается, не знаю?.. Вот у меня один земляк, прости господи, так он завсегда говорил: «Уж ежели англичаны до тебя доберутся, тут извиняюсь…»
– Довольно, Касем, – заорал дядюшка. – Дай мне подумать, как найти выход.
Азиз ос-Салтане взяла дядюшку под руку:
– Такое возбуждение повредит вашему сердцу, пожалуйста, прошу вас – успокойтесь, вам надо отдохнуть. – С этими словами она повела его к дому.
Но дядюшка вдруг опомнился. Он выпрямился, освободился из рук Азиз ос-Салтане:
– Со мной все в порядке, я не нуждаюсь в вашей помощи. Полководец покидает поле боя на своих ногах. – Тут он повернулся к Маш-Касему:
– Касем, посмотри пойди, если Асадолла дома, скажи, чтобы поскорее пришел сюда. По-моему, он сегодня не ходил, в свое министерство…
После этого твердым и уверенным (как он полагал) шагом он направился к дому. Азиз ос-Салтане в удивлении воззрилась на нас с Маш-Касемом: