Вторжение из ада, стр. 40
– И благословения не будет? – спросил Иван совсеч понуро.
– Видно, память твоя коротка. Вспомпи!
Все пропало разом. И стоял Иван под высокими сводами отрешенный и завороженный, как в тот далекий, самый первый раз, когда зашел, пересилив себя, во Храм. И видел он глаза Того, кто, единственный, не бросит его, не оставит в самую трудную и тяжкую минуту.
«Что ты ищешь, сын мой?» От ответил: «Правду, правду ищу!» И не голосом священнослужителя, не гласом патриаршьим, а небесным Гласом прозвучало под Святыми Куполами: «Значит, ты ищешь Бога. Ибо не в силе Бог, а в Правде!» Да, все именно так и было. Были и другие слова, много слов, много вопросов, много ответов, много ликов на иконостасе и на фресках, но главный Лик был обращен к нему. Главные слова в его уши проникли, не из уст священника, нет, а Свыше: «Иди! И да будь благословенен!» Сколько раз во времена тягостных странствий своих, в минуты и часы испытаний, мучений, битв просыпалось что-то незабытое в душе, и звучало внутри, спасая, придавая сил: «Иди! И да будь благословен!» Так было. И так есть! – «Не ты ли рвался в бой за Справедливость? Не ты ли считал себя мечом в руках Добра?! Животворящий Крест Господень хранил тебя в муках и испытаниях. Ты падал в адскую бездну. Но ты и поднимался в выси небесные. Твой дух побывал везде, узнал многое. И он не ослаб. Это тело твое устало! В этой жизни покоя не обретешь ты…» Да, и эти слова он слышал – давным-давно, на ступенях, ведущих к Храму. Покоя не обретешь… Иди! Не на сидение и выжидание его благословили, нет. Но почему никто не скажет прямо, громко:
«Возьми меч в руки свои и повергни их!» Почему?! Или он не услышал… нет. "Выбор за тобой! Только ты сам должен решить, с кем будешь в схватке Вселенских Сил…
только ты, ты один… ибо грядущее дышит тебе в лицо Неземным Смертным Дыханием!" Храм наполнился небесным светом, воздух внутри него заискрился, заблистал.
И стоял Иван уже не в Храме, а под пресветлым звездным небом напротив небесного витязя с развевающимися власами.
– Ты вспомнил?
– Да, я вспомнил. Я получил благословение… я никогда и не забывал о нем. Никогда!
– Ну и что же за сомнения тебя одолевают? – еле заметная, мимолетная улыбка коснулась уст посланца небес.
И Иван не смог удержаться, у него словно глаза раскрылись.
– Я знаю кто ты, – прошептал он.
– И кто же? – поинтересовался витязь, глядя бездонными серыми глазами прямо в Иванову душу, но не прощупывая ее, не ветискивая в ней чего-либо, а высветляя ее потемки заоблачным неземным светом.
– Ты, – с замиранием сердца начал Иван, – ты Предводитель Небесного воинства Архистратиг Михаил, или, как у нас говорили в народе и сейчас говорят, Михаил-Архангел, покровитель воинов и святой вождь всех сражающихся за Справедливость и Правду?!
– За Бога нашего, – добавил небесный витязь, – ибо Он и есть то, что зовется Правдою и Справедливостью.
Ты узнал меня, Иван, и я рад, что ты сам догадался, что тебе не пришлось подсказывать. Но ты назвал лишь одно из многих тысяч моих имен, ибо по-разному зовут меня среди разных народов те, кто и составляет земное воинство Господа Бога… не в именах и прозваниях суть. Теперь ты догадываешься, почему именно я к тебе пришел во снах твоих?!
– Во снах? – отрешенно переспросил Иван. Он не мог поверить, что эта чудесная, необыкновенная встреча лишь сон один, и ничего более.
– Не изумляйся и не печалься, – осек его Архистратиг, – мы сами выбираем, когда и как являться избранникам своим. Во сне душа чистого помыслами чиста и не отягощена неверием бдящего. Ты никогда не забудешь нашей беседы и нашей встречи. И сон этот станет для тебя большим, чем явь, ибо он превыше яви. Но ты не ответил мне!
– Не могу ответить, – Иван вскинул голову и в свою очередь погрузился взглядом в бездонно-серые очи Михаила-Архангела, воителя небесного, – неисповедимы пути высших сил, а догадки – лишь прельщение гордыней.
– Хорошо говоришь, – Архистратиг чуть склонил голову, будто кивнул одобряюще. И продолжил: – Тогда я сам отвечу. Доселе ты был лишь странником – мятущимся, сражающимся, страждущим, ищущим, но странником. А теперь, пройдя чрез круги испытаний премногие и обретя себя в муках и битвах, да приидешь ты под длань мою, – Небесный Воитель воздел руку, и повеяло от нее теплом на Ивана, обрел оп сразу уверенность и твердость душевную, словно по мановению чудесному, – и наречешься отныне воином. Да будет так!
С последними словами Архистратига развеялась тонкая пелена тумана, засверкало бриллиантовыми гранями море воинское, океан небесный – и восстали за спиною его неисчислимые полки, пресветлые рати в изумрудном и рубиновом блеске – словно миллионы солнц вспыхнули под непостижимо прекрасным бездонным небом.
Иван зажмурил глаза. Но веки были слишком слабым прикрытием. И он видел все! Тысячи дружин под алыми, небесно-голубыми и золотисто-черно-белыми хоругвями блистали сталью, серебром и золотом прекраснейших доспехов. Воинство Небесное принимало его в свои великолепные ряды.
И улыбался ему сам Вождь Пресветлого Воинства.
И был он среди них.
И был он на страдающей, обреченной на заклание Земле, в заточении и мраке, за многими метрами бетона, свинца, земли, под охраной не знающих доли своей, под недремлющим оком губителей душ земных, в логове зла, мерзости и вырождения, обреченный, униженный, слабый…
Но был он отныне не странником, но воином.
И не было на всем свете сильнее его.
Часть вторая. СВЕРЖЕНИЕ ИЗВЕРГОВ
Во мраке, холоде и лютости ночи, оскользаясь на обледеневших горных тропах, вбирая в себя все ветра и всю сырость океанов воздушных, озираясь на пропасть смертную и вздымая глаза вверх, к незримым пока сочным лугам, ведет чрез скалы пастырь стадо свое. Бережет его и лелеет, хранит от блуждающих в ночи хищников, алчущих крови агнцев, ограждает от стервятников небесных и гадов подземных. Не спит, и не считает мозолей на руках и ногах своих, не щадит сердца, и гонит прочь болезни, усталость, уныние, не дает покоя подмоге своей, псам охраняющим, несет на себе слабых и ожигает кнутом строптивых и мятущихся – во их же благо, из рук своих выкармливает, выпаивает немощных и малых, грудью встает на пути лихих людей и зверей, не дает в обиду и поругание, не оставляет на смерть и заклание… Ибо пастырь есть. Ибо облечен крестной ношей своею – вести стадо к лугам и беречь стадо, умножая его и укрепляя. И берет он со стада этого и шерсть, и молоко, я мясо, потому как не Святым духом питается, потому что во плоть облачен и смертей, как смертны и псы его, и гомонящие подле.
Паршивая овца портит стадо. И пастырь, желающий сберечь подопечных своих, извлекает ее, отделяет от стада, если он добрый и радеющий. Паршивая овца, не изгнанная из стада, сеет болезни и смерть вокруг себя, обрекая на муки и погибель здоровых и чистых. Пастырь, закрывающий глаза на паршивую овцу, плохой пастырь, ибо бросает на смерть многих, доверенных ему – тяжела для такого крестная ноша его, тяжела и непомерна, и не пастырь он, а враг стаду своему… За болезнями телесными, зримыми приходит парша невидимая, проникающая в душу и в голову. И звереют, начинают бесноваться псы охраняющие – режут тех, кого стеречь и беречюбязаны, рвут зубищами мясо доверившихся, сатанеют в крови многой. Не столь хищник ночной, алкающий поживы страшен, сколь берегущий тебя и идущий рядом, но по безумию и болезни возжелавший вдруг крови твоей. Враг, высверкивающий из мрака горящими глазами и воющий люто, старый и привычный враг, против которого уберечься можно. Друг, обратившийся во врага, страшен вдесятеро, встократ! Ибо сила его больше силы твоей, и не остановится он в безумии и алчи… А остановит его только пастырь благой и добрый, и излечит болезнь в нем, выбив из тела его больную душу вместе с бесами, вселившимися в нее. И чем раньше сделает он дело свое, тем больших убережет. И не будет ему хвалы и награды за это – просто ношу несет, как и надо нести, не останавливаясь и не озираясь, не блуждая суетным умом в потемках, а свое-дело делая, от паршивых овец и паршивых псов стадо очищая.