Отцы, стр. 17

– Нет, – отрезала ты. – Только на велосипеде! Только в дальний магазин! Только со Стичом! Бе-е! – И отвратительно высунула язык в подтверждение своей непреклонности.

Через минуту я бежал по дорожке рядом с велосипедом, держал тебя и выдумывал за Стича реплики.

– Не молчи, Стич! – говорила ты, сосредоточенно крутя педали. – Спроси лучше меня, кто это летает.

– Кто это летает, Варя? – спросил Стич. – Лягушки?

– Нет, Стич, – отвечала ты. – Это летают бабочки. Белые называются капустницами, желтые – лимонницами.

– А бабочки-виноградницы бывают? – поинтересовался Стич.

– У папы спроси, – ответила ты.

– Папа, бабочки-виноградницы бывают? – спросил я голосом Стича и тут же ответил Стичу своим голосом: – Какой ты глупый, Стич, бабочек-виноградниц не бывает.

– Стич не глупый, – возмутилась ты, не прекращая вертеть педали. – Стич просто любопытный. Бе-е! – И опять показала язык отцу, который, между прочим, холил тебя и лелеял.

Сколько там времени надо, чтоб пробежать полтора километра? Когда мы добрались до дальнего магазина, я просто рухнул на землю и не мог отдышаться. Ты стояла надо мной и оглядывала меня то ли снисходительно, то ли презрительно, я не понял.

– Ты отдохнул? – спросила ты вскоре с жестокостью надсмотрщика. – Тогда дай мне денег на конфеты и подержи Стича. Я пойду в магазин.

– Почему бы тебе не пойти в магазин со Стичом?

– Со Стичом нельзя. Он невежливый.

Я взял у тебя плюшевого Стича, ты пошла в магазин, а я подошел к раскрытому окну магазина посмотреть, как моя пятилетняя дочь впервые что-то самостоятельно покупает.

– Здравствуйте, – улыбнулась ты продавщице. – Будьте так любезны, я бы хотела купить у вас конфеты для кошек.

– Какие конфеты для кошек? – вытаращилась продавщица.

– Я боюсь ошибиться, – продолжала ты, – но мне кажется, у вас были конфеты с изображением кошки на коробке.

– Какая ты милая девочка! – Продавщица протянула тебе конфеты.

– Только я не умею еще считать деньги. – Ты застенчиво пожала плечами. – Поэтому будьте так любезны, посчитайте мне их, пожалуйста.

Когда мы возвращались домой, я отказался бежать рядом с велосипедом, мы шли пешком, и я был довольно мрачен:

– Почему ты, Варя, так вежливо разговариваешь с продавщицей и так невежливо со мной?

– Но мы же с тобой играем в Стича? А Стич невежливый.

– Но язык-то мне показываешь ты, а не Стич.

– Папочка, – ты говорила тем же умильным голосом, что и с продавщицей. – Не обижайся, пожалуйста. Мы же с тобой просто играем в то, что я тебе показываю язык.

А помнишь, как ты отказывалась быть принцессой? Ты отказывалась быть принцессой много раз. Потому что маленьким девочкам окружающие говорят время от времени, что, дескать, маленькие девочки – принцессы. Дедушка, к примеру, обнимал тебя, целовал в рыжие вихры и говорил: «Ты моя принцесса», – хотя ты была больше похожа на Гавроша, и с дедом предпочитала шумные и потные игры.

В этих случаях ты отстранялась от дедушки, серьезно глядела на него, как бы пытаясь понять, с чего бы это вдруг деду пришли в голову монархические бредни, а потом говорила:

– Дедушка, я не принцесса. Я девочка, которая занимается конным спортом.

Время от времени няня, видя, как ты рисуешь невразумительных клопов верхом на невразумительных пауках, спрашивала:

– Что это, Варенька?

– Это мальчик на лошадке, – отвечала ты, старательно пририсовывая пауку копыта, похожие на поварешки.

– Ты ждешь принца на белом коне? – понимающе кивала няня.

Но ты отрицала всю эту фрейдистскую белиберду про коней и принцев. Ты говорила:

– Это мальчик, который занимается конным спортом. Потому что я девочка, которая занимается конным спортом. Потому что все занимаются конным спортом.

Бабушка имела обыкновение шить тебе вечерние платья. Приходила портниха, производились примерки. Наконец, когда платье бывало готово, тебя наряжали в него, ты вертелась минуту перед зеркалом, а потом говорила:

– Но как же в этом платье сидеть в седле? Нет, снимайте! – и с этими словами принималась сдирать с себя платье через голову, так, что летели в разные стороны перламутровые пуговки и трещал шелк.

Требовалось много времени и стопка классических картинок, изображающих дам верхами, чтобы ты примирилась с длинным платьем и всякому, кто похвалит твое платье, говорила, как бы извиняясь:

– Это ничего, что платье длинное. В нем все равно можно ездить на лошадке. Есть специальные дамские седла. На них сидят боком и вместо правого шенкеля используют хлыст. (Понятия не имею, где ты уже тогда нахваталась конных терминов.)

Довольно долго твои занятия конным спортом носили чисто теоретический характер. Ты заставляла скупать тебе всех на свете игрушечных лошадок, как годом раньше заставляла скупать драконов и змей. Всякую свободную минуту ты гарцевала по дому на лошадке с колесиками либо же опаснейшим образом качалась на лошадке-качалке.

Но вот свершилось. Гуляя по дачному нашему поселку, ты однажды вдруг услышала конское ржание и увидала на земле лошадиные следы:

– Следы, – прошептала ты няне. – Мы сейчас пойдем по следам и найдем конюшню.

И тебе действительно удалось пройти по следам до небольшой частной конюшни, которая, как оказалось, в нашем дачном поселке была. Там, в этой конюшне, молодые люди, ухаживавшие за лошадьми, с удовольствием посадили тебя верхом на пони, а потом верхом на большую лошадь и покатали, ведя лошадь в поводу. Но ты не удовлетворилась.

– Понимаешь, папочка, – говорила ты мне самым умильным из своих голосков, – я хочу научиться ездить сама. Чтобы никто не держал лошадь за повод, а я бы управляла лошадью, и лошадь бы меня слушалась. Я даже уже познакомилась с Ирой (так зовут девушку-тренера), и Ира дала мне телефон.

Мы позвонили Ире и договорились о серьезном занятии конным спортом на серьезном пони. Я стоял у левады и смотрел, как внутри за ограждением девушка Ира терпеливо объясняет тебе, как правильно разбирать повод и как посылать лошадь шенкелями вперед. Ты, которую в обычной жизни невозможно было представить слушающей что-нибудь внимательно, на этот раз оказалась серьезной и тщательно выполняла все указания тренера. И у тебя даже получалось. Минут через двадцать ты научилась самостоятельно пускать пони шагом и останавливать. Еще минут через десять ты научилась заставлять пони поворачивать более или менее туда, куда надо. Через полчаса занятий тренер Ира подошла ко мне, нервно опиравшемуся на загородку, и спросила:

– Варя будет заниматься полчаса для первого раза или час?

– Час! – выкрикнула ты, торжественно подруливая на своем пони к тренеру Ире.

И во второй половине занятий Ира стала учить тебя ездить рысью. Ира бежала рядом с понькой, держала тебя за колено, а ты тряслась в седле, не умея еще компенсировать спиной тряску. Но таких счастливых глаз я не видел у тебя, даже когда тебе перепадал вдруг целый пакет шоколадных конфет «Ласточка». Даже когда тебе удавалось перевернуть пень в саду и найти под ним целую колонию земляных червяков, не бывало у тебя столь счастливого лица.

– У тебя будут ножки болеть немного на следующее утро, – предупредила тренер.

– Ничего, – парировала ты. – Зато рысью так здорово.

Очень невежливо, конечно, со стороны животных то, что всего полгода они являются очаровательными детенышами, а потом превращаются в отвратительно лживых и алчных созданий вроде нашего кота, проводившего жизнь возле миски в тупом ожидании, что рано или поздно туда таки положат целого быка, или нашей собаки, полагавшей, будто жизнь дана ей для того, чтобы носиться вдоль забора на даче и облаивать истерически громко всякий проезжающий мимо автомобиль. Только к старости звери опять обретают достоинство. Ты же помнишь, кот, когда состарился, заболел и был близок к смерти, однажды незаметно ушел, чтобы смерти его никто не видел.