Шпион, стр. 1
Рувим Фраерман
Шпион
I. Ти-Суеви вполне доволен тем, что ему предстоит
Ти-Суеви был только младшим сыном шкипера Суеви, но и младшим сыном можно гордиться, если он ходит уже в школу, рисует тушью на фанере и стальным пером пишет на бумаге все, что он хочет сказать другим.
Одно было плохо: в школу приходилось ходить далеко — через Фазанью падь, мимо мыса Трех братьев, в колхоз Большой Тазгоу.
От деревни, где жил Ти-Суеви, туда вели две дороги — верхняя и нижняя.
Если Ти-Суеви хотелось поесть вареных ракушек, которые так вкусно умела готовить его мать, он шел по нижней дороге, по берегу океана.
Если же ему хотелось видеть друзей, то он шел по верхней — через тайгу, мимо колонии прокаженных и пограничной заставы.
Но какую бы дорогу Ти-Суеви ни выбирал, он всегда шел по ней широким шагом, не торопясь и не отдыхая, как ходят люди, привыкшие к долгому пути, — охотники и красноармейцы.
А между тем Ти-Суеви был только мальчиком, сыном рыбака, и, как все корейские дети, носил штаны из небеленой ткани, перевязанные у щиколотки черной ленточкой.
В это утро шел дождь.
Ти-Суеви почувствовал это еще спросонья по запаху дыма, вгоняемого обратно в фанзу через трубу.
Ти-Суеви открыл глаза и поднял голову с подушки, набитой мякиной.
Под котлом горел огонь. В котле кипела вода. Мать просеивала муку для пампушек. Она делала это каждое утро, с тех пор как отец Ти-Суеви стал шкипером на шаланде номер три.
Как ни мало лет было Ти-Суеви, но все же он знал, что муку просеивают те, у кого ее много. Поэтому, несмотря на дождь, стучавший в дверь фанзы, Ти-Суеви проснулся с легким сердцем, вполне довольный тем, что ему предстоит: во-первых, хорошо поесть, во-вторых, пройти семь километров до колхоза Большой Тазгоу.
Ти-Суеви встал и вышел из фанзы. Перед ним, почти у самого порога, лежало море. Ни одна шаланда еще не вернулась с ночного лова, нигде не видно было парусов. Вода легко плескалась в океане.
И Ти-Суеви подумал:
«Будет хороший день».
Он вернулся в фанзу и прилег на теплые нары, на кан.
Мать поставила перед ним чашку с рисом и рыбой и положила палочки для еды.
— По какой дороге пойдешь ты сегодня? — спросила она. — Если пойдешь по нижней, то надень новые ботинки — там много острых камней. А если пойдешь по верхней, не надевай — там грязь и глина у Фазаньей пади.
Ти-Суеви прожил на свете уже двенадцать лет, но никогда не мог понять этих странных существ, которые называются женщинами.
Если им жалко ног, то не надо жалеть ботинок. А если им жалко ботинок, то не надо бояться острых камней.
Ти-Суеви вернулся в фанзу и прилег на теплые нары.
Поэтому Ти-Суеви ничего не ответил матери.
Зато он съел все, что ему дали, и попросил еще. Затем сунул в сумку с книгами две пампушки, кусок сахару и потуже затянул на щиколотках черные ленточки от штанов. Соломенные же туфли его и без того сидели на ногах крепко.
Ти-Суеви вышел из фанзы.
На море все еще не видно было парусов, Но дождь уже стих. И теперь слышен был тихий шум, слабое дыхание отлива, слышно было, как журчала вода, стекая с плоских камней.
Ти-Суеви обогнул фанзу и пошел по мокрому песку против ветра.
Ти-Суеви не был любопытен, но считал, что если перо, оброненное птицей, красиво, то стоит нагнуться, чтобы его поднять, стоит, даже ради этого пройти лишний километр.
Поэтому Ти-Суеви, прежде чем выйти на дорогу, отправился к тому месту, где вот уж третье утро подряд меж двух небольших камней, у самой границы прибоя, он находил утиное яйцо.
На этот раз яйца там не было.
Это огорчило Ти-Суеви, Яйца, которые он находил, были красивые, большие и зеленоватые, как спинка морского окуня.
Ти-Суеви постоял в раздумье над камнями, даже попробовал приподнять один из них..
И под камнем ничего не оказалось..
Тогда Ти-Суеви решил, что если он не нашел тут утиного яйца, то нашла его, наверное, русская девочка Натка — дочь шкипера Миронова, с которой Ти-Суеви никогда не враждовал.
Он оглянулся на фанзы, стоявшие в ряд на берегу. Еще было рано. Еще не кричали свиньи в загородках. Еще не открывались двери фанз, чтобы пропустить внутрь, к очагу, хоть немного ветра.
И нигде не было видно Натки.
Теперь уже Ти-Суеви не было никакого смысла идти по берегу океана.
Что мог он найти там, на берегу? Несколько устриц, забравшихся слишком далеко на отмель, стеклянный поплавок, оторвавшийся от рыбацких сетей, или, наконец, немного белой пены, заброшенной проливом на камни.
Правда, из этой застывшей пены Ти-Суеви мог, как из мыльной воды, выдувать большие лазоревые шары, красиво блестевшие на солнце. Но ведь это не больше как пузыри, лопающиеся от одного лишь дыхания.
И Ти-Суеви решил пойти по верхней дороге.
Он оглянулся еще раз на море, на русский дом, где жила Натка.
И не будь так рано, Ти-Суеви вошел бы в этот дом, который часто приводил его в удивление.
Он не был похож на фанзу. Нигде Ти-Суеви не видел там ни палочек для еды, ни очага, ни нар, и Натка ела мясо одной только железной вилкой. При этом всех старших, даже и отца своего, шкипера Миронова, Натка называла на «ты». И он не сердился за это. Он брал ее двумя пальцами за щеки, а третьим нажимал на нос, и оба при этом смеялись.
Да, все было удивительным в этом русском доме!
Ти-Суеви оглянулся на него в третий раз и стал подниматься по тропинке на лесистую сопку.
Он шел меж кустов по ползучим травам, цеплявшимся за одежду при каждом его шаге.
И когда поднялся наверх, было уже настоящее утро. Ветер внезапно уснул. Наступила тишина.
И Ти-Суеви показалось, будто слышно стало, как шагает туман по кустам, как шуршит он, как трясет жесткими листьями.
А внизу, под ногами Ти-Суеви, курился после дождя океан.
II. Прокаженный мальчик все время молчит
Ти-Суеви вошел в тайгу. Он спустился в Фазанью падь и снова поднялся на другую сопку, где лес был сумрачный и ели так же широки, как кедры. На ветвях их висели капли дождя и не падали вниз.
Ти-Суеви шел не торопясь и, чтобы не было скучно в пути, громко бранил толстые корни, улегшиеся посреди дороги, или свистом отвечал на свист белок, или кидал мягкие шишки в траву, где с зари до полудня паслись и хлопали крыльями ушастые фазаны.
Ти-Суеви никогда не скучал, идя по этой дороге, хотя никого не встречал на ней, кроме прокаженных. Они иногда украдкой, таясь от врача, собирали в лесу малину.
Их Ти-Суеви обходил. Но, зная, как не любят они людей, показывающих перед ними свой страх, Ти-Суеви обходил их не очень далеко. Иногда он даже останавливался и смотрел им вслед.
И случалось, что прокаженный старик, всегда стоявший у ворот колонии, видя мальчика, смело идущего по дороге мимо, улыбался ему раздутыми от проказы губами. А Ти-Суеви издали кивал старику головой.
Но все же каждый раз, приближаясь к этому месту, Ти-Суеви испытывал страх. Мог же и ветер, пробегавший по деревьям, принести с собой проказу.
Но в это утро ветра не было, и среди молчания леса подавала свой голос только вода, бегущая по дну оврага.
Вдруг Ти-Суеви прислушался. Сквозь ровный шум ручья почудился ему звук приближающихся шагов.
Он прислонился к тонкому дереву. Это была молодая ольха, закачавшаяся под его тяжестью. Несколько капель, висевших на ее листьях, упало на затылок Ти-Суеви. От внезапного холода он присел на корточки. Это дало ему возможность скрыться в высокой траве и увидеть людей, спускавшихся с косогора на дорогу.