До любви две мили и один шаг (СИ), стр. 5

— Желаете пунш, леди Блайт? — мистер Найт неловко передал мне бокал и, отодвигая Бредли, устроился по правую руку. — Мне действительно так жаль…

Единственный человек, которому меня жаль.

— Все в порядке. Отек уже спал. Я прекрасно себя чувствую.

— Как вам Шил-парк?

Я устало поморщилась. Только разговоров о моем поместье сейчас и не хватало. Уф, Найт не мешай мне наслаждаться песней.

— До того, как вы его купили, Шил-парк был невзрачен, но теперь он блистателен, хотя бы потому, что в нем живет такая удивительная женщина.

— Благодарю, мистер Найт. Но дело не в великолепии, а в деньгах… — я вытягивала шею, пытаясь увидеть Коулла за головой мельтешащей Бейли.

— Что, простите?

— Все дело в огромных суммах на остекление, прислугу и мебель… — я опять позабыла о манерах, поставив Найта в неудобное положение. Говорить о деньгах в присутствии несостоятельного мужчины верх неприличия. Всем известно, что семейство Найтов переживает трудные времена.

Найт попятился бочком, вежливо сливаясь с толпой слушающих.

Ну, что ты за женщина Блайт? В следующий раз получишь не в плечо, а по морде. И не мячом, а грязным сапогом. Заслуженно, заметь, совершенно.

Презирая себя, я сослалась на головную боль и, к радости всех присутствующих, удалилась восвояси. А на следующее же утро, когда попыталась прокрутить в голове события прошедшего дня, пропуская лишь те неловкие моменты, когда встречалась с Остином, я пришла к выводу, что ни продержусь в Шропшире ни дня, если не начну что-то менять. Меня даже посетила мысль: поддаться миссис Бейли и мадам Кюнтен, сжечь свои платья, а заодно и нижнее кружевное белье, по меркам здешних нравов, постыдное и неприличное, и вверить себя их трепетной заботе, превратившись в настоящую порядочную леди. Но ведь есть и другой вариант: если я не хочу меняться, надо изменить окружающих. А если всех вместе мне не побороть, то можно договориться с каждым поодиночке.

Правда, что-то подсказывало мне, что с мистером Остином мы не поладим.

ГЛАВА 4

Борьбу с провинциальным светом я решила начать с вдовствующей миссис Эванс, к которой отправилась после обеда, прихватив скромные подарки из своих запасов. Она приняла мои дары, а именно: прекрасное дорогое кружево, зонт от солнца и белоснежные шелковые перчатки, с каменным лицом, похоронившим рвавшие изнутри эмоции. Попивая чай, Шарлотта едва приоткрывала губы, а я побаивалась, что ее прорвет жуткими словесными излияниями. Наконец, это случилось:

— Я восхищаюсь вами, леди Блайт! Вам неважно, что о вас говорят. Вы выше сплетен.

Ох, значит, дела мои совсем плохи. Я пила чай медленными глотками, не сводя с нее глаз.

— А вам важно, миссис Эванс?

— О, конечно, — огорчилась она. — Я бы этого не вынесла. Я не такая сильная, как вы. Мне все кажется, что миссис Бейли и мадам Кюнтен могут меня неверно понять…

Кажется, я начинаю соображать, в чем дело. Я отставила чашку и обратилась к Шарлотте с самой теплой из своих улыбок:

— Значит, мнение этих дам очень вам ценно?

— О, миссис Бейли и мадам Кюнтен — образчики порядочных леди, — она потупилась, — им не так просто угодить, — она глянула на мои подарки. — О, эти вещицы так милы, но мадам Кюнтен их явно осудит.

— Значит, выглядеть изысканно — это плохо, миссис Эванс?

— Здесь это не приветствуется…то есть дамы сочтут это слишком вызывающим…

— Но разве вам не нравится? В Лондоне, допустим, все женщины ходят с подобными зонтами, и, скажу вам по секрету, давно не носят корсетов на китовом усе. Если вы мне позволите, Шарлотта, то при следующей встрече я покажу вам изысканное белье, которое сейчас в моде, и от которого все мужчины сходят с ума.

Миссис Эванс залилась румянцем и, выкручивая пальцы, коротко и нервно рассмеялась:

— Но я не знаю… если кто-нибудь увидит…

— Ну, кто, кроме любимого мужчины, может увидеть? — я ободряюще похлопала ее по руке.

— Леди Блайт, я вдова…

— Но ведь вы не собираетесь ставить на себе крест, дорогая? Вы молоды и красивы.

— Леди Блайт! — воскликнула она, смущенно припадая к краям чашки.

Я раскрыла зонтик, демонстрируя ей невероятный плетенный узор, и глаза Шарлотты загорелись, как у шкодливого ребенка, увидевшего конфету. Она потянулась к нему, а я возликовала:

— Миссис Эванс, я надеюсь, вы посетите меня завтра? Мы прогуляемся по парку, и вы убедиться, что зонт не только красивый, но и неплохо защищает от солнца…

— Как? Вы уже уходите? — Шарлотта поднялась, чтобы проводить меня.

— Слышала от служанок, что в городе прекрасная кофейня.

Миссис Эванс побледнела.

— Вы пойдете туда? Одна? Мадам Кюнтен говорит, что в этой кофейне собираются лишь мужчины. Вы же не пойдете туда одна?

— Милая миссис Эванс, именно это я и хочу сделать. А если злые языки начнут поговаривать, что я хожу туда не для того, чтобы купить угощенье, я скажу, что возможно так и есть…

Распрощавшись с Шарлоттой, я отправилась в хваленую кофейню. Горничная Джоанна говорила, что там собираются исключительно джентльмены и беседуют о политике. Меня не смущало, что в кофейню не ходят женщины. Я воспользуюсь своим правом приезжей леди и постараюсь узнать самые свежие сплетни Шропшира.

Однако Шарлотта напрасно боялась моей выходки. На самом деле, я оказалась не одинокой охотницей до слухов. Мне составила компанию жена влиятельного промышленника, немка, которая нетривиально дала понять, что я вперлась-таки на ее священную территорию. К слову, «моего» Коулла она приветствовала пожатием руки, как обычно здороваются мужчины.

— Леди Блайт, — увидев меня, немного стушевавшуюся, он улыбнулся. — Позвольте, я представлю вас этим господам, — он любезно подвел меня к своим друзьям.

Меня тут же засыпали вопросами.

— Вы из Хартфоршира, леди Блайт? Неужели жена ярого тори покинула Лондон?

— Я слышал о фабриках лорда Блайта… Как на вас повлиял закон о бумагопрядильном производстве…

— … господа… господа, безработица в Ланкашире дала новый толчок развитию чартистского движения. Леди Блайт, как вы считаете…

— Джентльмены! — несколько снисходительный и насмешливый уже очень знакомый голос мистера Остина заставил меня прикрыть веки и взмолиться. Только его здесь не хватало.

Мне до одури не хотелось поворачиваться ему навстречу, принимая все те дурацкие знаки приветствия, которые были положены в цивилизованном обществе.

— Вы смущаете даму, — продолжил Остин с иронией, — леди скучно говорить о политике.

— А я полагаю, леди Блайт интересуется политикой, — вступился за меня Коулл, покуда мерзавец-Остин целовал мне руку.

— Женщин политика интересует не меньше, чем мужчин охота, мистер Остин. Во всяком случае, из любого правила бывают исключения, — проговорила я, не спуская с него глаз.

О, он был чрезвычайно притягателен: черный приталенный фрак, жилет из темного атласного шелка с вырезом из бархатной ткани, высокий накрахмаленный воротник рубашки, обвязанный однотонным шелковым галстуком и светлые брюки.

— Браво, — улыбнулась моя соперница-немка. — Хорошо сказано, леди Блайт. Но скажи что-либо подобное я, мужчины примут за суфражистку или феминистку.

— Святые угодники, миссис Гофман, это была бы большая потеря. Политика — это дело мужчин, — произнес кто-то из джентльменов.

На этой трагичной ноте, все расселись за столики.

— … парламент узаконил новые основания развода, и, боюсь, они додумаются до того, чтобы выделить имущество жены из общего.

— Вполне разумно, — скучающе отозвался Остин. — Если уж женщина не может принять решение за кого ей голосовать, то распоряжаться тряпками и мелким имуществом ей вполне под силу…

О, мужской шовинизм! Оказывается, я не ошиблась, причислив мистер Остина к надменным и высокомерным выскочкам, презирающим женщин.